Название на русском языке немного сбивает с толку. Потому что тут не столько «история механизмов», сколько «история [наших] аффектов», которые связаны с реакцией на технику (Affektgeschichte der Technik). (Хотя описания и история машин также есть, где они необходимы: например, кратко поясняется принцип работы паровой машины и ее совершенствования). В принципе, в предисловии быстро проясняется, что интересует автора. Как менялось восприятие машин в культуре и почему сегодня реакция на технику такая амбивалентная? Вместо универсальной антропологии выбирается уровень анализа коллективных фантазий, которые трансформируются с течением времени. Автор старается раскрыть динамику и противоречивость аффектов. последние имеют сложную структуру, поэтому и их анализ складывается из нескольких переменных. Штрассберг сразу предупреждает, что будет подходить к этому вопросу, разворачивая разные подтемы как отдельные нити. Поэтому создается впечатление, как будто не следует ждать последовательного исторического рассказа, а что-то вроде ризоматической структуры, где одна смежная тема переходит в другую. Первая часть книги так и строится. Но вторая половина все равно превращается в последовательный рассказ, который раскрывает историческое движение идей (от средневековья до ХХ века). История рисуется как противоречивая, с каждым значимым открытием эстафета переходит от механицистов к виталистам или наоборот. В книге очень много ссылок на самых разных мыслителей (от Делеза до таких малоизвестных, как Симондон), но часто работают как камео в фильме (мимолетное, если его убрать, ничего особо и не изменится). А если не обращать на это внимание и следить за тем, что говорит сам Штрассберг, то книга достаточно просто написана.
Машины — не просто это искусственные органы (протезы), расширяющие наше тело. Машины служат нам метафорой (жизни или смерти), точнее, наглядным объектом для проекции и самопознания (изобретение оптических приборов способствовало познанию собственных органов зрения, а сложные механизмы помогли понять принцип работы тела). То есть история машин и людей может пониматься как рекурсивная связь взаимного резонанса, имеющего когнитивные и аффективные следствия. Машины возвеличивают образ человека как творца, что вызывает у последнего гордость и страх (наказание со стороны богов за гордыню, а точнее, со стороны церкви или неприятные последствия необдуманных инноваций). И так далее. Но самое главное, это то, что вопрос о машинах заставляет нас задуматься о собственной природе. Где пролегает та самая линия (не)различимости между искусственным и естественным? Есть ли вообще такая фундаментальная отличительная черта?
В целом. Интересная работа, если сравнивать с приличными научпопами. Проблема в самом формате «истории». Штрассберг старательно показывает свою эрудицию по теме, но лучше бы он углубился в отдельные вопросы или сузил поле исследования. Слишком многое приходится объять в своем рассказе и поверхностных моментов из-за этого не избежать. Еще лет шестьдесят тому назад Станислав Лев, когда хотел написать «сумму технологии», столкнулся с тем, что проект для одного человека получается неподъемным. И в предисловии он честно признался о крахе надежд, потому что по итогу сумел предоставить читателю только ряд «наиболее глубоко разработанных материалов», которые, при этом «слабо связаны друг с другом» и содержат «больше вопросов чем ответов». Но любая неудача – это все равно шаг вперед. Книга Штрассберга, несмотря на недостатки, может неплохо развлечь и занять. Ничего прорывного в себе не таит, но хорошо работает как ознакомительный материал. В общем, как-то так.
