Сказка 8

В Академии ФСБ шла защита дипломов. Здание на Мичуринском проспекте кишело курсантами. Все очень волновались и держали пальцы крестиком. Хома Брут ждал, пока выйдет из аудитории его друг Саид Бельдыев. Очередь Хомы была следующей. Его диплом назывался «Экзистенциальные ценности народов Евразийского Союза» и был основан на материале экспедиций в глухие сибирские и среднеазиатские поселения, на изучении быта простых людей.

Вскоре Саид вышел из аудитории.

– Ну как? – спросил Хома. Саид выглядел обессиленным.

– Еле вытянул, – ответил он, – валят.

Хома поник и опасливо вошел в аудиторию. В зале он увидел своего научного руководителя, оппонента и членов комиссии из преподавательского состава. Лица их были усталые и суровые. Научный руководитель сухо представил курсанта, сказал пару дежурных слов о дипломной работе и дал слово оппоненту.

– С трудом прочитал ваш труд, молодой человек, – начал оппонент, и Хома приготовился к самому худшему. – Диплом нельзя строить на сказках! У вас сплошные смысловые нестыковки, а местами просто бред какой-то!

«Прав Саид, – подумал Хома, – валят».

– Все ваши выводы ложны, суждения предвзяты, малахольны и нестройны. Вот, например, пассаж о том, что в основе российской идеологической матрицы лежит нестяжание, послушание и вера в высший порядок. Разве не химера? Я в курсе, что атлантическая цивилизация строится на личном обогащении, личной свободе и выборности власти, но нельзя же выводить евразийскую парадигму на примитивном противопоставлении Востока и Запада. Я ждал от этой работы большего, и я разочарован, – закончил оппонент и изобразил на лице надменную брезгливость.

Хома унял дрожь и начал защиту.

– Уважаемый оппонент, уважаемая комиссия, моя работа построена на многолетних экспедициях в глубинку, на дотошном изучении народов Евразийского Союза, их обычаев и нравов. Да, может показаться, что выводы достаточно примитивны и легковесны. Но! Они истинны. Их сила не в вычурности, не в витиеватости и не в ложной аналитичности, а в предельной ясности и точности. Я предвидел ваши обвинения в примитивизме, но, спешу вас заверить, в моем случае они совершенно беспочвенны.

Выдав этот пассаж, Хома внимательно оглядел комиссию и заметил, что лица преподавателей подобрели. Больше того, их взгляды начали выражать сочувствие. Хома приободрился и уверенно продолжил.

– Что касается противопоставления Востока и Запада, то мне показалось удобным использовать эту смысловую конструкцию, дабы сэкономить время – и мое, и ваше, но, если угодно, я могу прояснить ключевые моменты без каких-либо отсылок к войне между Атлантидой и Гипербореей.

Председатель комиссии расплылась в улыбке и ласково проворковала:

– Конечно, конечно, Хома, мы все с удовольствием послушаем.

Преподаватели дружно закивали головами. Одобрение было всеобщим. Курсант был удивлен столь резкой переменой эмоций у экзаменаторов, но решил об этом не думать и сосредоточится на дипломе.

– Основу евразийской идеологической матрицы составляет торжество, или, как говорили предки, слава. Причем речь идет не о славе отдельного человека, но о всеобщем торжестве, то есть о празднике жизни на всей территории Евразии. Как говорится, от Аляски до Лиссабона. Апофеозом такого праздника является Выставка достижений народного хозяйства. Западная цивилизация подходит к своим технологиям с практической точки зрения. Превращает их в гаджеты. Для нас же любой технологический успех – это повод, чтобы построить дворец с фонтаном и купить шампанского. Особенно важно, что наши праздники имеют сугубо государственный и потому довольно официальный характер. Отражение этого мы можем наблюдать и в повседневной жизни евразийцев. Например, для иностранцев остается непонятым обычай среди российских мужчин выходить на улицу в выглаженной рубашке, а среди дам ежедневно использовать косметику, высокие каблуки и все то, что называется нарядным. При этом опытный исследователь евразийства сразу протянет ниточку от красивой русской женщины к красивому храму. И пусть меня повесят в тропическом саду на лиане, если мы не найдем тысячу стилистических параллелей между нарядом первой же дамы с улицы Москвы и Храмом Василия Блаженного.

Увлекшись защитой, Хома перестал следить за эмоциями членов комиссии, и когда он снова бросил взгляд на их лица, его ждал сюрприз. К экзаменаторам вернулся прежний устало-агрессивный вид. А его оппонент и вовсе выглядел озлобленным.

– Юдашкина не хотите в качестве адвоката?! – резко выкрикнул оппонент. – Может, хватит юродствовать?!

Хома собрал всю волю в кулак и продолжал.

– Второй важнейшей составляющей евразийской идеологии является тепло, – произнес курсант, и лица членов комиссии перекосило еще больше. – Это мультисмысловая категория. Речь идет и о душевном тепле отдельного человека, и о тепле в отношениях между начальником и подчиненным, а также между мужем и женой, между государством и гражданами. Возьмите любой советский фильм, и он будет очень теплым. Сами персонажи и все, что они делают, все наполнено теплом. Апофеозом тепла в нашей стране является центральное отопление. Как вы знаете, такого больше нет нигде в мире.

Члены комиссии к ужасу Хомы Брута вдруг снова расплылись в улыбках и посмотрели на него с огромной любовью.

– Как верно подмечено, – сказал оппонент, – продолжайте, пожалуйста, Хома.

Странное поведение преподавателей привело курсанта в душевное смятение. Лоб его покрылся испариной. В глазах потемнело.

– Третий компонент идеологической матрицы россиянина… – попытался сказать Хома, но запнулся. Его пошатнуло, и он взялся рукой за стену. Кто-то из членов комиссии открыл окно. Курсант глотнул свежего воздуха. Ему стало лучше. Однако он никак не мог сформулировать мысль. Она ускользала от него как кусок мыла.

– Я хотел донести, – пояснил Хома, волнуясь, – что нам чужды такие вещи, как выборность власти. Не наша это модель.

Члены комиссии начали успокаивать его и просили не торопиться. Оппонент и вовсе предложил закончить защиту, поскольку смысл и так понятен и ни к чему мучить юношу. Но Хома нашел в себе силы и вновь заговорил.

– Третий компонент евразийской матрицы – это доверие. Оно лежит в основе всех процессов, происходящих на нашей земле. У западных народов базовым понятием является договор. Они его даже между любящими людьми заключают! Евреи, как вы знаете, его с Богом подписывали, а протестанты с чертом. Нам это чуждо. Мы доверяем и супругу, и государю, и работодателю. Всем и всегда. Вот почему политическая конкуренция для Евразии инородна. Доверять можно только чему-то истинному, а разве истины бывает две или три? Итак, если собрать воедино все три компонента, мы получим нашу великую троицу: торжество, тепло и доверие. Смысловая параллель с названными в моей работе нестяжанием, послушанием и верой в высший порядок выстраивается сама собой.

– Вы духовную семинарию заканчиваете или Академию ФСБ?! – заорал оппонент, и его глаза раскраснелись от гнева. – Перед вами мальчишки сидят? Какой к черту высший порядок? Это у наших хитрых лентяев? Лежат на печке и не хрена не делают! Только «доверяют» остальным – работу, управление, образование, войну. Пошел вон отсюда!!!

Оппонент вытолкал курсанта в коридор. Хома был раздавлен. Саид встретил его удивленно:

– Что случилось?

– Завалили, – грустно ответил Хома.

– Не расстраивайся, пересдашь, – попробовал успокоить его Саид. Приятели вышли из Академии и направились в ближайший паб. Сколько Хома ни пытался понять произошедшее, оно не укладывалось у него в голове. Он был подавлен. Когда они выпили по паре кружек пива, у него зазвонил мобильный. Номер не определился.

– Здравствуй, Хома, – послышался в трубке голос, похожий на Президента, – Диплом у тебя хороший. Я два раза перечитал. По поводу комиссии не переживай. Они не виноваты. Это сотрудники наши в соседнем здании комплекс РЭБ «Стерлитамак-2» испытывали. Комиссия возле окна сидела, вот и не повезло им. Я этим горе-испытателям взбучку устроил. Приходи завтра на Лубянку, третий этаж кабинет 27. Контракт на твое имя уже подписан.

– Слушаюсь, товарищ Главнокомандующий! – произнес Хома, и тепло широкой рекой разлилось по его телу.

– Мне доверили! – крикнул он приятелю.

– Празднуем! – ответил Саид.

И они заказали гуся в яблоках.

Сказка 9

В некотором царстве, в некотором государстве, от которого в какую сторону ни скачи, упрешься либо в газопровод, либо в зенитно-ракетный комплекс С-400, в пятиэтажном панельном доме, прозванном в народе хрущевкой, жил-был Иван и сидел целыми днями у окна. В окне виднелся пруд. Иван смотрел на пруд и думал: «Придет зима, пруд замерзнет, мужики проделают полынью, а я выйду и поймаю щуку». Еще в доме стоял компьютер с интернетом. И мать предупреждала Ивана: «Смотри, Иван, не включай компьютер». Но как Иван ни крепился, а запрет нарушил. Зашел он в родительскую комнату, и оказался в интернете. На экране возник Дядя Сэм. Укоризненный, сухой старикан западной внешности проорал: «Подыми зад, кусок дерьма. Новая жизнь ждет тебя, пока ты не сгнил в своем панельном болоте. На вот, пройди по ссылке». Иван посмотрел. «Работа в Испании. Оплата в евро». «Опа!» – подумал Иван. Позвонил куда следует. Получил визу. Сел в самолет. Прилетел в Барселону. И оказался в загородном доме, где жили такие же, как он, ребята евразийской внешности. Выяснилось, работать надо проституткой для турецких султанов, приезжающих сюда поразвлечься. «Дурачина, я простофиля», – хлопнул себя по лбу Иван и ушел из коттеджа. По дороге пришла эсэмэска от матери: «Как дела сынок, только что была у пруда и видела щуку, ты где?». Пригорюнился Иван, сел на обочину в шести тысячах километрах от дома, заплакал горькими слезами и драл на себе одежду и волосы, грыз на руке вену. В то время мимо проезжал желтый «Ламборджини», из окна которого выглянула небритая рожа и спросила:

– Что пригорюнился, мил человек? Случаем, не русский?

– Евразийский я! – ответил со слезами Иван.

– Садись, довезу, – пригласил незнакомец. Сел Иван в «Ламборджини» и рассказал свои горести. Водитель о себе тоже поведал:

– Уехал я однажды из Евразии и опустился здесь на чужбине на самое дно. Все никак не выберусь. Тошно мне тут от бездуховности. Но ты не грусти. Я тебе помогу. Есть у меня большая тайна. Знаю, как щуку тебе поймать. Помнишь, как в сказке: взял Емеля ведро и пошел за водой? Вот и ты так же попробуй.

Рассказал добрый человек Ивану, что сделать, чтобы волшебную рыбу добыть, довез до аэропорта и отправил на Родину. Долго ли, коротко ли летел Иван, а очнулся в Евразийском экономическом союзе. Тут его мать встретила, обрадовалась, накормила, ванную наполнила. Подождал Иван, пока мать спать ляжет, вошел в комнату с компьютером и отправил письмо в управу района. Через час воду в домах отключили. Переполох случился. Водовозка подъехала. Люди с бидонами на улицу высыпали. А Иван с ведром к пруду направился. Вытащил он ведро, а там – щука. Жирная, чешуей на солнце сверкает. Взмолилась щука человеческим голосом:

– Отпусти меня, Ваня, я любое твое желание исполню!

– Хочу, чтобы в Сирии наступил мир и порядок.

– Будь по-твоему, – щука вильнула хвостом и была такова. Иван от неожиданности вздрогнул: «Вот те на. Кто это сказал?» Обернулся, а перед ним Президент. Онемел Иван. Сердце замерло.

– Не боись, Иван. Держи орден «За заслуги перед Отечеством». Очень ты стране помог. Правда, не обессудь, за письмо в управу двушечку отсидеть придется. А как выйдешь, отправим в Европу. Машина у тебя будет желтая, будут и деньги на карманные расходы. Давно мы за тобой следили. Волшебную рыбу по евразийскому сценарию может только наивный, заблудившийся в жизни мóлодец поймать, такой, как ты. Но и тебе щука лишь раз в жизни дается. Не переживай, будут у тебя еще важные задания от Родины.

Владимир Владимирович улетел на вертолете, а Иван долго смотрел вслед Президенту и радовался. Его жизнь приобретала наконец реальный смысл.

Сказка 10

Небрежно шлепая трехпалыми ступнями, вышел верблюд. Шерсть на его теле висела неряшливыми комьями и перемежалась с огромными проплешинами. Зверь направился к центру студии. Профессиональные зрители зашептались.

– Весенняя линька у него.

– Жутковатый видок.

– Могли бы постричь, что ли…

Верблюд лениво постоял под софитами, потом сделал челюстью пару жевательных движений и опустился на пол. Взгляд его был надменным и безразличным. Несколько минут в студии ничего не происходило. Гул от зрителей, сидевших на подиумах, становился все сильнее. Прозвучал сигнал начала эфира. Все смолкли. В зал вошел ведущий. Изобразил улыбку. И понеслось.

– Приветствую всех тех, кто сидит в этой студии, и тех, кто в нетерпении прильнул к экранам планшетов и ноутбуков. Добрый вечер. Наше шоу будет транслироваться непрерывно и до тех пор, пока мы не достигнем желанного результата. Результата, который потрясет всю мировую общественность.

Зрители захлопали в ладоши.

– Итак, в ходе этого грандиозного шоу впервые в истории человечества наш отечественный верблюд пройдет сквозь игольное ушко и попадет в Книгу рекордов Гиннеса. Впрочем, если эксперимент будет успешным, никакая Книга рекордов этому миру уже не понадобится!

Зал взорвался продолжительными аплодисментами.

– На экранах, расположенных справа и слева от меня, будут транслироваться мысли животного, передаваемые с помощью новосибирских чипов, вживленных в его мозг. Таким образом мы вместе с верблюдом пройдем это уникальное испытание, практиковавшееся еще древними евреями, к сожалению, не добившимися в нем заметных успехов.

Верблюд повернул голову в сторону ведущего, и взгляд его начал приобретать признаки осмысленности. Ведущий продолжал.

– Я со своей стороны с помощью компьютерной технологии смогу общаться с животным на понятном ему языке. Уже в данный момент он прекрасно понимает, о чем идет речь. Вы также сможете передавать ему свои вопросы, ответы на которые увидите на экранах.

По углам студии зажглись огромные мультимедийные панели, и зрители увидели первую мысль животного: «Что мне за это дадут?» – думал верблюд.

– Практичная скотина, – пошутил ведущий, и обратился к верблюду: – Президент Российской Федерации обещал, что, когда стартует программа верблюдозамещения, ты станешь главным отечественным производителем и все будущее поколение российских верблюдов произойдет от тебя.

«Где игла?!» – животное встало и начало жадно шарить глазами вокруг.

Ведущий заулыбался. Зрители еле сдержались, чтобы не загоготать.

– Она в самом центре. Не убежит…

Верблюд недоверчиво начал ходить вокруг центра студии, высматривая жертву. Он сделал три круга, пока что-то металлическое не блеснуло в лучах софитов.

Игла лежала перед ним. Крошечная и милая. Ее открытое ушко беззащитно смотрело вверх. Верблюд заметался в хаотичных мыслях. Он думал обо всем сразу. На экранах еле успевали сменять друг друга отрывочные душевные всполохи зверя: «Как же она чудесна. У меня никогда не было такой… Она необыкновенная. Так прекрасно блестит… Но как я пройду сквозь ее ушко? Может, это вовсе не ушко? Может, это…»

Верблюд опустился на пол, вытянул шею и приблизил свою морду к игле. Попытался лизнуть ее, но, уколовшись, отдернул язык. К надменности на его морде прибавились обида и недоумение.

Тут встрял ведущий.

– У нас экстренные новости из Вашингтона. На прямой связи со студией корреспондент Первого канала Владислав Королев. Мы слушаем вас, Владислав.

Вместо мыслей верблюда студийные экраны начали транслировать картинку из Вашингтона. Журналист стоял перед толпой демонстрантов у российского посольства. Толпа бесновалась, кричала и трясла плакатами. На транспарантах виднелись надписи: «Russians, hands off the needles», «Freedom needle», «Putin’s camel go home».