Он стоял в аэропорту, сжимая в руках букет свежих цветов. Она обещала прилететь из Вашингтона именно этим рейсом. Наверное, опять задержалась в столице и не успела вылететь к себе в Новый Орлеан. Последние месяцы они встречались очень нерегулярно, на обоих сказывался напряженный график работы. Он посмотрел на часы. Самолет приземлился десять минут назад. Сейчас она должна выйти. Он уже давно приучил себя не думать о плохом, стараться максимально отвлекаться от конкретной ситуации, иначе постоянный пресс давления на его нервную систему мог просто свести с ума. Он был готов к любой неприятности, но старался не думать о худшем, пока все шло нормально.

Сандра наконец появилась у выхода. Он подождал, пока она подойдет достаточно близко, и шагнул к ней с цветами. Ее глаза радостно заблестели. Иногда он спрашивал себя, почему эта красивая и незаурядная женщина любит его вот уже столько лет? И не находил ответа на этот вопрос.

– С приездом, – сказал он, обнимая любимую женщину.

– Спасибо, – она улыбалась, – кажется, в Торонто погода лучше, чем в Вашингтоне.

– Это я попросил.

– А я не сомневалась.

У нее в руках была лишь дорожная сумка, больше никакого багажа. И они прошли к стоянке автомобилей.

Они были знакомы уже девять лет, познакомившись еще тогда, когда он работал в Техасе и был женат на подруге Сандры – Марте Саймингтон. Брак окончился неудачей, вскоре Кемаль развелся. И только после этого начал встречаться с Сандрой Лурье. Только после знакомства с ней он узнал, что она является вице-губернатором штата Луизиана. Только после знакомства с ним она узнала, что он муж ее подруги.

Кемаль полюбил сразу эту сильную и элегантную женщину. Ни разу за все годы он не использовал информацию, получаемую от нее, в качестве источника, на который можно было ссылаться. Да Сандра и знала не особенно много, если учесть, что она не занималась вопросами промышленного обеспечения космической и военной промышленности Америки, составлявшей главный объект исследований Кемаля Аслана.

Вскоре их партия потерпела поражение на выборах, и Сандра благополучно закончила карьеру вице-губернатора, вернувшись в адвокатскую контору своего отца. Правда, в девяностом на выборах она все-таки выставила свою кандидатуру и прошла в конгрессмены от штата Луизиана. Но это был лишь частный случай ее успеха. К тому же как конгрессмен она входила в комиссию, занимавшуюся вопросами медицинского и социального страхования и никаких особых секретов не могла знать. Именно поэтому контрразведчики ФБР и отдела внутренней контрразведки ЦРУ не обращали внимания на встречи подозрительного объекта с Сандрой Лурье, полагая, что ничего страшного в этом нет. Правда, при этом они изрядно отравляли жизнь самому Кемалю, умудряясь наблюдать за его спальней и расставляя повсюду свои микрофоны. Именно поэтому у него с Сандрой выработался неизменный ритуал встреч. Они ездили по городу и его окрестностям, обедали где им нравилось и останавливались в первом встреченном, достаточно комфортабельном отеле, куда сотрудники ЦРУ еще не успели подложить своих «клопов». Сандра находила в этом особую прелесть, какую-то своеобразную романтику, не подозревая, что Кемаль это делает вынужденно, из опасения находиться в постели не вдвоем с любимой женщиной, а впятером или вшестером – с агентами, их подслушивающими.

И несмотря на такие сложности и ухищрения, он любил эту женщину, любил ее кошачью мягкую, плавную походку. Любил ее красивые ноги, четко очерченные скулы лица, ее роскошные волосы. И не представлял жизни без нее. Но все девять лет он отчетливо понимал, что это когда-нибудь кончится. Когда-нибудь Питер Льюис, его адвокат, проживающий в Нью-Йорке, и по совместительству связной советской разведки, принесет известие о том, что ему пора возвращаться. И тогда он должен будет делать выбор, понимая, что больше никогда не сможет увидеть любимую женщину.

Он часто думал об этом. Может, каждая любовь, каждое большое чувство людей друг к другу – это величественный вызов смерти, вызов вечности. Понимая, что ничто не вечно, что одиночество неизбежно и смерть не приходит одновременно, люди тем не менее осмеливаются бросить вызов судьбе, вечности и смерти. И живут так, словно смерти не существует. Словно вечность, ожидающая их за порогом небытия, все равно отступает перед этим великим вызовом энтропии, разрушающей все, кроме подлинных чувств. Думая об этом, он приучил себя относиться к мысли о неизбежном расставании как к своей внезапной смерти, после которой не должно быть ни Сандры Лурье, ни его сына – Марка, которому в этом году уже исполнилось двенадцать лет. Конечно, Кемаль не имел права жениться и тем более разводиться. Не имел права на ребенка. Впрочем, когда он узнал о том, что Марта должна рожать, было уже поздно что-либо предпринимать. Марта всегда была беспечной женщиной. И само появление Марка вызвало огромную радость и тревогу одновременно. Кемаль слишком долго жил в Америке, чтобы осознавать, как именно будут относиться к сыну советского агента. Помешанные на любви к своей стране и своей свободе, американцы не прощали подобного предательства никому, справедливо полагая, что подобное нельзя прощать ни при каких обстоятельствах. Теперь, сидя рядом с Сандрой, он вел машину по направлению к центру города и молча слушал женщину, рассказывающую, как она добиралась до Торонто. В Вашингтоне была нелетная погода, и она не смогла вовремя вылететь в Новый Орлеан. Тогда она решила лететь в Торонто, и едва погода немного прояснилась, поехала в аэропорт и взяла билет в Канаду.

– Как твоя дочь? – спросил Кемаль.

Дочь Сандры два месяца назад вышла замуж, и он был в числе приглашенных на свадьбу. Но не поехал в Америку. Его связной Питер Льюис справедливо рассудил, что в условиях сжимающегося вокруг Кемаля кольца и слишком откровенного, назойливого любопытства американских агентов к своему подопечному в Канаде лететь в Луизиану будет слишком опасно, и Кемаль вынужден был остаться в Канаде, сославшись на весьма важные дела. Сандра явно обиделась, но ничем не дала понять, как она недовольна. И только теперь, спустя два месяца, спросила:

– Это тебя так волнует?

Он помрачнел.

– Ты ведь знаешь, у меня были важные дела.

– Из-за которых ты не мог прилететь даже на несколько часов, – заметила женщина, – я помню.

– Я ведь тебе объяснял.

– Я помню, – снова повторила она.

– Кажется, мы начинаем ругаться.

Она улыбнулась.

– Кажется, да.

Он взглянул на нее.

– Не могу понять, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь.

– Как и я.

– По-моему, мы идеальная пара, ты не находишь?

– Да, – согласилась она, – по-моему, тоже.

Он любил ее и за эти удивительные переходы, когда при любой надвигающейся размолвке или ссоре она умела улыбнуться и разрядить грозу, не доводя до разрыва.

– Ты знаешь, – сказал Кемаль, уже въехав в город, – я, кажется, впервые понял, кто ты такая.

– Да? – удивилась женщина. – Это интересно. И кто же я?

– Идеальная женщина для любящего мужчины. Кажется, была такая пьеса.

– Никогда не слышала. Но все равно приятно. Я должна вернуть комплимент?

– Не обязательно.

– Ты становишься слишком скромным.

– Это возраст, – пробормотал он, – мне уже скоро будет пятьдесят.

– Еще не скоро, – запротестовала она, – ты совсем не старый. И с твоей стороны просто некрасиво напоминать о моем возрасте.

– Я разве напоминал?

– А кто спросил о дочери? Ты знаешь, у нее должен быть ребенок. Я буду бабушкой, Кемаль. Представляешь: бабушкой! – Она произнесла эту фразу сначала по-английски, затем по-французски. Жители Луизианы традиционно хорошо говорили и на французском языке.

– Ты будешь самой очаровательной бабушкой в Америке.

– И ты будешь встречаться с бабушкой? Вот тогда ты можешь вспомнить и о своем возрасте.

– А я о нем все время помню, – угрюмо ответил он, – и еще о многом другом.

– Ты можешь остановить автомобиль? – вдруг спросила она.

Он удивленно взглянул на нее, но нажал на тормоза, останавливая машину. Она посмотрела ему в глаза и вдруг, нагнувшись, приблизила лицо и первой поцеловала его. Поцелуй был долгим, словно они проделывали это в первый раз. Очень долгим. Они на секунду забыли обо всем на свете. И в этот момент в стекло кто-то требовательно постучал.

– Черт возьми, – пробормотал Кемаль, – кажется, даже здесь нам не дадут спокойно сидеть.

У дверей автомобиля стоял полицейский.

– Простите, – вежливо сказал он, – но здесь нельзя останавливаться. Вам нужно проехать немного вперед.

– Спасибо, офицер, – улыбнулся Кемаль, – мы сейчас проедем. Извините нас.

– Ничего, – улыбнулся полицейский, – вы делали это так здорово, что мне не хотелось вас отвлекать.

Сандра улыбнулась.

– Благодарю вас, – сказала она на прощанье.

Они проехали немного вперед.

– Кажется, нам придется остановиться еще раз, – неожиданно нахмурилась Сандра, – у нас просто нет другого выбора.

Он снова взглянул на нее.

– Что случилось?

– А ты не догадываешься? – так же мрачно спросила она.

– Что-нибудь случилось?

– Конечно.

– Ничего не понимаю. Почему нам нужно останавливаться?

– Отель рядом, – показала она на здание с правой стороны. И широко улыбнулась.

– Господи, – прошептал он, – ты действительно необыкновенная женщина. Я согласен.

И повернул автомобиль к отелю.

Они никогда не уставали друг от друга. Каждая встреча, десятая, сотая, тысячная, словно открывала нечто новое в каждом из них. Это было даже не влечение, это было нечто необъяснимое и тревожное. Люди называли это Любовью, а ему казалось это погружением друг в друга. И чем глубже бывало погружение, тем интереснее бывали они друг для друга, открывая в своем партнере новые, ранее неизвестные черты. Только интимное общение способно обнажить человеческую душу, проявляя все качества характера. Только здесь отчетливо проявляется характер человека – закрытый или открытый, благородный или подлый, добрый или злой. Только в эти моменты человек сбрасывает свою маску, становясь самим собой. И, может быть, худшая из профессий – лицедейство «жриц любви», умудряющихся притворяться даже в эти мгновения откровений. Но лишь когда применяются механические приемы любви, не способные затронуть душу женщины. И лишь только подлинное чувство коснется души самого развращенного существа, как оно способно преобразиться, даруя истинное, а не притворное наслаждение своему партнеру. Справедливости ради стоит отметить, что у некоторых категорий людей душа давно атрофировалась и просто не способна на настоящее чувство, встречающееся как истинная ценность очень редко и не у всех.