Глава 3

Вернувшаяся после полудня в столицу Марина Чернышева разрешила Благидзе позвонить в местную резидентуру КГБ и условиться о встрече, на которой он должен был подтвердить предварительно намеченную программу.

План, разработанный в группе «Кларисса» с учетом мнения сотрудников Второго отдела ПГУ КГБ СССР, предусматривал активные действия по розыску Флосмана в Буэнос-Айресе. Липка был прав. Искать в многомиллионном городе нужного человека, не зная конкретно, где именно, было просто невозможно. Тем более если этот человек хочет остаться незамеченным. Но разработанная ситуация включала в себя и учет психотипа Кучера, и особенности его прежней работы.

Проанализировав действия чехословацкой агентуры на территории Западной Германии за последние двадцать лет, психологи и аналитики обратили внимание на повторяющийся фактор выхода на связь резидентов КГБ с агентами-нелегалами. Между Дюссельдорфом и Бонном по Рейну курсировали небольшие прогулочные катера, столь популярные и любимые у отдыхающих немцев. Обычно резидент давал сообщение в местной газете о прогулке несуществующей группы любителей богемского пива и указывал время и название катера, на котором должна была состояться встреча. Все агенты-нелегалы обычно знали, что сообщение о группе любителей богемского пива означает место встречи. Знал это и сам Флосман, часто пользующийся таким каналом связи. Именно на этом и был построен весь план. Между Буэнос-Айресом и Санта-Фе по реке также часто ходили прогулочные катера.

Объявление, появившееся в местных газетах, обязательно должно было попасть на глаза Флосману, который наверняка должен был заинтересоваться подобной встречей, рассчитанной на других бывших агентов чехословацкой разведки. И, по предположениям аналитиков ПГУ, Кучер обязательно проявил бы себя в таком случае.

Однако учитывалась и привычная осторожность Флосмана, который не захочет идти на контакт с посторонним человеком. Именно поэтому в плане особое место отводилось Липке, которого Флосман знал по прежней работе. Кучер не мог знать, что о его настоящей работе двойного агента уже известно. Но он мог это предполагать, и поэтому действовать нужно было исключительно продуманно и осторожно.

Заранее приготовленный текст вот уже две недели публиковался во всех местных газетах с таким расчетом, чтобы его прочитал сам Флосман. Отъезд речного теплохода «Кастуэра» в Санта-Фе планировался через два дня. Билеты в разные каюты первого класса были заказаны для сеньоры Дитворст и сеньора Нино Моретти. Под этим именем за рубежом обычно работал похожий на итальянца черноволосый, высокий, красивый Александр Благидзе.

Для сеньора Липки также была заказана каюта, но второго класса, о которой он еще даже не подозревал. И теперь сотрудник посольства СССР в Аргентине, работавший под прикрытием дипломатического паспорта, – специалист по вопросам внешней контрразведки и безопасности местной резидентуры КГБ, ежедневно звонил в кассы пароходства в двухдневное плавание узнавать, как продаются билеты. На теплоходе было по шестнадцать кают первого и второго классов. Теплоход был небольшой и выбран с таким умыслом, чтобы каждый из оказавшихся на нем был на виду. Пассажиры третьего класса обычно терпеливо толпились на палубе и сходили на первой же остановке.

За два дня до выхода катера из шестнадцати кают двенадцать уже были проданы. Оставшиеся четыре более всего нервировали сотрудников местной резидентуры. А до отхода теплохода оставалось всего два дня.

Диас сдержал слово. За домом Липки в Кампане было установлено наблюдение. Конечно, это было сделано на крайний случай, но, по мнению сотрудников бывшего Одиннадцатого отдела ПГУ КГБ,^[3] Флосман был действительно незаурядной личностью. Несмотря на поиск в архивах, найти его фотографию так и не удалось, и был составлен фоторобот, лишь приблизительно напоминавший Флосмана даже по рассказам людей, знавших его в прежние времена.

На следующий день в отель приехал Липка. Марина завтракала на террасе, когда он вошел в ресторан. Надев светлый костюм, он словно преобразился. Из старого человека, всю жизнь прожившего у моря и пропахшего рыбой и морем, он превратился в солидного пожилого сеньора с довольно благообразной внешностью. Редкая щетина на щеках была сбрита. Волосы аккуратно уложены. Он явно наслаждался произведенным эффектом и, пройдя мимо столика Чернышевой, сел за соседний и подозвал официанта.

И только после завтрака, когда она вышла из отеля, он присоединился к ней уже на улице.

– Доброе утро, – улыбнулся он приветливо. От него исходил аромат хорошего французского лосьона.

– Вы сегодня более элегантны, – заметила Чернышева.

– Просто я приехал к своим сыновьям, – объяснил Липка, которому была приятна подобная похвала от красивой женщины.

– Давайте отойдем подальше от отеля, – предложила она, – чтобы нас не видели вместе.

Спустя двадцать минут он уже знал почти все подробности плана, выстроенного аналитиками. Он слышал о подобных формах связи в Западной Германии и поэтому сразу оценил перспективность подобного метода.

– Он обязательно прочтет это сообщение, – загорелся Липка.

– Вы сумеете его узнать?

– Конечно, – подтвердил Липка, – хотя он всегда любил принимать самый неожиданный облик. Его так и называли в Праге – Имитатор.

Чернышева достала из сумочки фотографию Кучера, сделанную фотороботом.

– Это он?

Липка взял фотографию, пригляделся повнимательнее.

– Похож. Но выражение лица совсем другое. Более настороженное и отрешенное. Глаза более внимательные. А губы узкие, в полоску. Но в общем похож. Мне так трудно судить. Если я его увижу, то наверняка узнаю. Все-таки мы встречались с ним несколько раз.

– Мы заказали для вас каюту на теплоходе. Билет уже оплачен. Вы можете взять его в кассе в любое время. Он на ваше имя.

– Спасибо. Но я думаю, что он просто так на пароход не сунется. Сначала все проверит сам. Отличительной его чертой всегда была тщательная подготовка. Он любил обращать внимание на мелочи, говорил, что в нашем деле мелочей вообще не бывает.

– Может, вы помните еще какие-нибудь характерные детали? – спросила Чернышева.

– Он человек внимательный, эмоциональный. Любит красивых женщин, деньги, впрочем, они у него всегда были. Теперь я понимаю почему. Вспомнил. Он одинаково хорошо владел двумя руками. Стрелял, фехтовал. И даже мог писать обеими руками и разным почерком.

– Вы думаете, он обратит внимание на наше сообщение?

– Обязательно обратит. Он всегда обращает внимание на такие сообщения. Но вот появится ли на теплоходе, этого я гарантировать не могу. Он вполне может почувствовать неладное и затаиться. Или вообще уехать из страны.

– Это худший вариант, – помрачнела Марина, – мы хотим предложить ему сотрудничество. Или хотя бы убедиться в его нейтралитете. Флосман слишком хорошо знает всю сеть нашей агентуры в Европе и в Америке.

– Которую вы теперь решили использовать, – закончил за нее Липка, – я все понимаю. Впрочем, куда мы все денемся. Эти польские, немецкие, венгерские, румынские, болгарские, чехословацкие агенты. Кому мы нужны? На родине нас считают злодеями и пособниками тоталитарных режимов. Для противника мы отработанный материал. Похоже, вы просто занимаетесь благотворительностью, спасая наши души от нас самих.

– Мы говорим не об этом, – тактично заметила Марина, возвращая его к основной теме беседы. – Какие еще отличительные черты Флосмана вы помните?

– Я его узнаю сразу, – заверил Липка, – он не сумеет меня обмануть.

– Речь идет не только о вас. Больше ничего вспомнить не можете?

– Кажется, нет. Ничего особенного. Но я его узнаю.

– Хорошо, – закончила разговор Чернышева, – сейчас поезжайте в кассу и возьмите билет. Завтра в пять часов вечера вы должны быть в своей каюте. Я тоже буду с вами в этой поездке. Договорились?

Она хотела уже попрощаться с Липкой, когда заметила, что тот нерешительно мнется, словно собираясь о чем-то попросить.

– Вы хотите сказать еще что-то? – спросила она.

– Да, – кивнул ее собеседник, – вы будете одна?

– А почему это вас так интересует?

– Флосману сорок пять лет. Он намного младше меня. Если вдруг он не захочет пойти на контакт… Вы меня понимаете, сеньора. Мы с вами можем с ним просто не справиться.

– Не волнуйтесь, – холодно улыбнулась она, – мы справимся. Хотя это и говорит в пользу Флосмана.

– У вас будет оружие? – уточнил Липка.

– Я же сказала, чтобы вы не волновались. Идите в кассу и заберите свой билет. Завтра встретимся.

Липка кивнул на прощание. Она проводила его долгим взглядом. Судя по всему, предстоящий поединок с Флосманом может сделать их путешествие не очень приятным.

Глава 4

Вечером этого дня Марина Чернышева снова встретилась с Диасом. Никаких новых сообщений у него не было. За домом Липки постоянно следили, но никто похожий на Флосмана там не появлялся. После встречи с Диасом Чернышева передала через Благидзе в Центр подтверждение о встрече с Липкой и Диасом. И только после этого, отпустив следовавшего за ней неотлучно Благидзе, вышла в город.

Город был не просто красив. Это был своеобразный европейский город в Южной Америке. Если модерн Бразилиа или роскошь Сантьяго были вызовом латиноамериканских городов новому тысячелетию, то Буэнос-Айрес с его улочками, внутренними двориками, многочисленными кафе, из которых доносились звуки танго и джаза, мог по праву считаться самым уютным городом Южной Америки.

На огромном континенте, где было расположено десятка полтора латиноамериканских государств, всегда соперничали две крупнейшие региональные мини-супердержавы – Бразилия и Аргентина. Бразилия была более своеобразна, более экзотична, более экспрессивна и более однородна в этническом плане, выводя особую нацию бразильских горожан: белых, желтых и черных, смешавшихся в одной расе, в которой текла кровь одновременно черных рабов, белых португальских колонизаторов, коричневых представителей местных племен. Это была негроидно-белая раса, в которой самба и карнавалы, казалось, были заложены в самой крови нации.

Аргентина была другой. Здесь все еще четко разделялись итальянские, немецкие и испанские кварталы. Текла не менее горячая кровь, но самба и карнавалы были уже немыслимым зрелищем для более сдержанных аргентинцев, для которых танго – танец внутренней экспрессии – становился символом нации. Среди лиц преобладали характерные европейские черты южных народов Европы – итальянцев, испанцев, – смешанные большей частью с кровью местных аборигенов, часто белых туземцев, резко отличавшихся от своих бразильских соседей. Может, сказывался более холодный климат или отсутствие такого количества рабов, которые были завезены в Бразилию португальцами. Может, сказывалась большая открытость испанской культуры миру. Но обе страны и оба соседних народа резко отличались друг от друга в этническом, национальном, эмоциональном плане. Единым для обоих государств была только одна страсть – любовь к футболу, ставшему национальным видом спорта и в Бразилии, и в Аргентине.

Но если в Бразилии это было помешательство, доходившее до сумасшествия, то в Аргентине это было помешательство, доходившее до неистового экстаза. Но не более того. Здесь не выбрасывались с балконов в случае поражения национальной сборной. Хотя переживали не менее сильно. Но, может, менее театрально, чем это любили делать в Бразилии.

Марина и раньше неоднократно бывала в Буэнос-Айресе. Вместе с Сантьяго это были два ее самых любимых города на континенте. Но если со столицей Чили была связана грустная история о несостоявшейся любви и первом чувстве, вспыхнувшем тут много лет назад, то со столицей Аргентины были связаны только светлые воспоминания постоянного праздника и веселого аромата города, так красиво встречающего каждого.

Проходивший мимо цветочник протянул ей цветок. Она знала, что это бесплатно. Просто парень таким образом выражал ей симпатию, подчеркивая ее красоту. Деньги можно было не платить. А можно было заплатить в десять раз больше, чем стоила эта роза. Что она и сделала, вызвав ответную улыбку у молодого человека.

В маленьком кафе «Каварено», которое принадлежало иммигрантам из Северной Италии, она всегда пила кофе. По-особенному заваренный «капуччино» со сливками был здесь какой-то особенно приятный. И даже сын хозяина, сменивший своего отца, ровно шестнадцать лет назад впервые обслуживший Чернышеву в этом заведении, уже не мог узнать в этой красивой зрелой женщине ту молодую девушку, которая приходила сюда пить кофе. Это было так давно.

Тогда она впервые встретилась с Дорвалем. С единственным человеком, в которого влюбилась сразу и навсегда. Но по непонятному капризу судьбы они принадлежали разным странам. И разным ведомствам. Он был представителем французских спецслужб, прибывшим в Южную Америку для выполнения своего задания. Она была молодой сотрудницей советской разведки, впервые получившей такое ответственное поручение.

И они полюбили друг друга. Собственно, ничего необычного в этом не было. Молодой человек и молодая девушка познакомились и полюбили друг друга. Необычным было другое. Один из них должен был умереть. Это был самый мучительный и самый страшный выбор для женщины. Обрести любимого и потерять его навсегда, лично отдав приказ о его уничтожении. Тогда в Чили с ней прилетел сам Ронкаль – человек-легенда. Профессиональный убийца, иногда используемый в особо деликатных случаях специалистами ПГУ. И она не смогла тогда сделать свой выбор. Только упросила Ронкаля не трогать любимого человека.

Видимо, в душе этого чудовища что-то дрогнуло, если он все-таки не стал убивать Дорваля и решил его пощадить. С тех пор она никогда не видела и никогда не слышала о своей первой и единственной любви. У нее было много встреч, были интересные мужчины, было неудачное замужество. Но единственная любовь была однажды в жизни. И больше ничего подобного не случалось. С Дорвалем было связано не просто воспоминание о первой любви. С годами чувства могли несколько остыть, эмоции могли перейти в сферу разума. Но через девять месяцев после тех памятных встреч в Чили у нее родился сын, которого она назвала в честь отца – Аленом Чернышевым. И который теперь ждал ее в Москве, оставшись с ее матерью.

Сыну было уже пятнадцать лет, и она с удивлением, смешанным с непонятным чувством восторга и горечи, все чаще обнаруживала, как сын похож на отца. На единственного человека в этом мире, которого она любила по-прежнему и который даже не подозревал о существовании своего сына.

Тогда из Чили она вернулась в Аргентину и отсюда улетела домой. И тогда генерал Чернов, который был еще полковником, видя ее состояние, посоветовал ей стать бесчувственной сукой, не реагирующей на подобные встречи. Сегодня в кафе она с ужасом убедилась, что, кажется, стала таким человеком, уже не реагирующим так остро на те воспоминания. За все эти годы она не пыталась найти Дорваля, выйти на него, узнать, что случилось с отцом ее ребенка. Она стала прагматиком и реалистом. Полковник Чернышева прекрасно понимала, что такая встреча никогда не состоится. Ей просто не разрешат этого сделать. Она знала слишком много секретов и работала в разведке слишком долго, чтобы ей разрешили вспомнить о любимом человеке – офицере французской контрразведки ДСТ.

В лучшем случае ей просто сорвали бы эту встречу. В худшем – убрали Дорваля. Или их обоих. В таких ситуациях двух мнений никогда не бывало. Обеспечение секретности было высшим приоритетом их работы. И никакие личные чувства в расчет приниматься просто не могли. Это полковник Чернышева знала слишком хорошо.

Выпив свою чашечку кофе и улыбнувшись на прощание молодому хозяину, она привычно положила купюру под чашку и вышла на улицу. «Благидзе будет волноваться», – вспомнила Марина. Сегодня нужно выспаться. Следующие два дня могут быть достаточно сложными. Ей нужно либо убедить Флосмана в необходимости сотрудничества с КГБ, либо… О втором варианте она не хотела думать. Но знала, что Благидзе поплывет с ней по реке именно из-за этого, второго, варианта.

Вернувшись в отель, она нашла своего постоянного напарника, сидевшего в холле отеля и терпеливо ее ожидавшего. Как и все мужчины-коллеги, работавшие с Чернышевой, он был немного влюблен в нее. Но никогда не говорил на эту тему, даже в поездках. И вовсе не из-за различия в званиях между полковником и капитаном, и не из-за разницы в возрасте, которая составляла более десяти лет и не в его пользу. Просто Благидзе знал легенды группы «Кларисса». И знал, как она неохотно идет на подобные контакты со своими коллегами. Вернее, вообще никогда не идет. Может, таким суровым способом она оберегает свой внутренний мир, не впуская в него своих коллег, отделив для себя навсегда работу от личной жизни.

Увидев входившую в отель Чернышеву, он подождал, пока она пройдет к лифту, лишь затем медленно направился к лестнице, чтобы подняться в свой номер.

Ночь прошла спокойно…

А рано утром позвонил Диас.

– Доброе утро, – сказал он своим глуховатым голосом, – нам нужно срочно увидеться.

Марина не удивилась. Она ожидала нечто подобное. Сегодня был последний день, и Флосман должен был дать о себе знать. Если бы она знала, каким страшным образом он это сделает.

– Хорошо, – согласилась она, – через полчаса в кафе «Каварено». Вы знаете, где оно находится?

– Знаю. – Диас положил трубку, даже не попрощавшись.

Через полчаса она уже сидела на привычном месте в кафе. Александр Благидзе, к которому она постучалась через пять минут после звонка Диаса, успел побриться и привести себя в порядок. Сейчас и он сидел за крайним столиком, терпеливо ожидая связного. Диас появился с опозданием на несколько минут. Он мрачно прошел к ее столику и сел напротив нее.

– У нас проблемы, – тихо сказал он. В этот ранний час людей в кафе почти не было.

– Что произошло?

– Исчез Липка. Сегодня ночью он не вернулся домой.

Марина нахмурилась. Это было действительно очень неприятное сообщение. Куда мог деться Липка? Он ведь вчера должен был забрать свой билет и сегодня быть у речного причала.

– Может, он решил заночевать в городе?

– Нет. Мой человек дежурил всю ночь у его дома. И отметил, что ночью жена Липки выходила на улицу, словно в ожидании своего мужа. А утром позвонила сыновьям в Буэнос-Айрес. В семье тоже не знают, куда он делся. Полчаса назад она позвонила в полицию.

– Только этого не хватало, – в сердцах сказала Марина.

– Они будут теперь искать вас. Жена расскажет, что вы приезжали два дня назад к ним домой. Она вас видела?

– Нет. Она к нам не выходила.

– Это, конечно, лучше. Но все равно полиция будет искать Липку или его тело. И неминуемо выйдет на вас. Может, он сбежал?

– Зачем? Мы не предлагали ему ничего страшного. Только проехать с нами до Санта-Фе и вернуться обратно.

– Если он рассказал об этом жене, то на вашем судне обязательно будет полицейский инспектор. Или несколько инспекторов.