Глава 1
Тувинцы в фольклоре и национальной литературе

Как представляют тувинский национальный характер сами тувинцы?

Чтобы ответить на этот вопрос, нам надо сначала обратиться к страницам истории тувинцев, истории Тувы, к выяснению круга источников.

Тувинцы представляют собой очень молодой этнос, его непосредственная история насчитывает чуть более трех веков. Один из ведущих ныне специалистов по этнографии тувинцев М. Х. Маннай-оол пишет, что этническая общность тувинцев сформировалась к XVII – первой половине XVIII в.¹¹ Однако при этом процесс формирования этноса тувинцев был длительным. М. Х. Маннай-оол упоминает о времени сложения первоначальных основ этнической общности тувинцев – VI–XII вв.¹² Именно с VI в. историческая наука смогла фиксировать наличие в регионе племен с самоназваниями дубо, тубо, тупо (от которых и произошло самоназвание «тыва»). Об этом есть записи в летописях Суйской (581–618 гг.) и Танской (618–907 гг.) династий Китая. Племена, как указывалось китайскими источниками, кочевали по этой же территории, где сейчас живут современные тувинцы – в верховьях Енисея и районе озера Хубсугола¹³ (расположенного ныне на территории Монголии, близ государственной границы с Россией, т. е. границы с Тувой).

Таким образом, с учетом сложной этнической предыстории тувинцы, будучи молодым этносом, тем не менее признаются одним из древнейших тюркоязычных этносов, населяющих Центральную Азию и Саяно-Алтайское нагорье¹⁴. И действительно, богатство культуры и особенности языка тувинцев таковы, что в них можно увидеть целые исторические слои и огромное наследие предков – древних кочевых племен Центральной Азии.

Для того чтобы «увидеть» представления тувинцев, особенности тувинского национального характера «изнутри», нам необходимы источники из прошлых веков, причем те записи, которые сделаны самими тувинцами. Это отдельная проблема, так как до 1930 г. – времени, когда у тувинцев появилась письменность на основе кириллицы и население стало массово обучаться грамотности, – до этого времени образование получали немногие, т. е. богатые люди и буддийские священнослужители. Письменность бытовала на старомонгольском языке, и то была лишь языком официального делопроизводства, и поэтому доступных источников крайне мало. В основном письменные свидетельства знаний и мыслей тувинцев мы можем получить или опосредованно (в исторических документах, в записях путешественников, работах первых исследователей Тувы), или в зафиксированном устном народном творчестве, в фольклоре.

Здесь возникает еще одна попутная проблема: ученые пишут о самоназвании тувинцев «тыва» как об общем для всех саянских племен в регионе, причем встречающемся еще в XVII в.¹⁵, но тем не менее вплоть до 1930-х гг. сторонние наблюдатели предпочитали называть тувинцев или сойотами, или урянхайцами. Даже в крупном исследовании этнографии тувинцев конца XIX в. известного российского ученого Н. Ф. Катанова речь идет о тувинцах как урянхайцах (работа так и называется «Очерки Урянхайской земли»¹⁶) и сойотах (как синонимах).

Но факты осознания единства народа у тувинцев XIX в. есть. Они приводятся первыми исследователями Тувы и тувинцев. Например, тот же Катанов дал пример такого описания общественного устройства народа, которое он получил от «одного сойота из племени Мады». Местный житель, пишет ученый, «сообщил мне 15 родовых сойотских имен, из которых в истории азиатских народов известны наиболее: Чоды <…>, Монгуш, Пайгара, Иргит, Соян, Кыргыс и Уйгур. Сойот этот сказал, что племена сойотов живут по всей урянхайской земле, но разбросаны и что нет у них постоянного жительства в определенном месте, кроме уйгуров, живущих по Кемчику, и соянцев, живущих по Ели-Кему»¹⁷. То есть тувинцы осознавали, что они не просто племена, роды, а единый народ, который имеет определенный состав.

О том, что местные жители называли себя «туба», «дубо», сообщали: отец Иакинф (Н. Я. Бичурин) – русский дипломат, востоковед в 1851 г.; экономист, член-корреспондент Императорской Академии наук Ю. А. Гагемейстер в 1854 г., венгерский путешественник, востоковед Арминий (Вамбери) Герман в 1885 г. и др. Историк, этнограф, князь Н. А. Костров в 1884 г. в изложении Н. Ф. Катанова подчеркивал, что название «тубулар» «в настоящее время означает не какой-либо определенный род, а все племена частью самоедского, частью остяцкого происхождения, кочевавшие некогда по реке Тубе»¹⁸. Крупный русский востоковед В. В. Радлов также сделал подобное важное уточнение: «Сами себя они зовут туба»¹⁹.

Тем не менее, несмотря на подобные сообщения, наименования «сойоты» и «урянхи» настолько были распространены, что и сами тувинцы к началу ХХ в. также называли себя урянхайцами, а свой край Урянхаем. Так, после падения Маньчжурской империи Китая в 1911 г., когда Урянхайский край освободился от колониальной зависимости, тувинцы получили возможность решить общую судьбу самостоятельно. И поэтому мы имеем на руках документ, написанный главой самого многочисленного хошууна (района) Тувы нойоном (князем) Буяном-Бадыргы и адресованный российскому императору Николаю II. Это было прошение, датированное 26 октября 1913 г., в котором упоминалось о том, что урянхи соседствуют с Россией, имели взаимную связь в виде покровительства России, установленного три века назад (в 1616 г., при царе Михаиле Федоровиче), которую затем утеряли. В условиях упразднения Маньчжурской династии Китая и освобождения урянхов, их уязвимости, невозможности существовать самостоятельно, они предпочитают покровительство «Великого Цагаан-Хана» (российского императора)²⁰. На Всетувинском учредительном хурале 13–16 августа 1921 г. говорилось о «Республике Танну-Тува улус (народа Урянхая)»²¹. Эта же формулировка перекочевала и в текст первой Конституции самостоятельного государства Танну-Тува Улус (народа Урянхая) (в 1921 г.)²².

Строго говоря, для нас вопрос самоназвания этноса в том или ином варианте не столь важен. Важно то, что люди понимали свою общность, свое отличие от других этнических групп. Относительно тувинцев XIX в. можно говорить о национальном самосознании. Однако мы отметим и пока отложим вопрос о самоназвании.

В самых общих чертах пока будем говорить о трех условных этапах развития национального самосознания тувинцев, которые приходиться выделять, в том числе исходя из проблемы источников и их наличия:

1) этап формирования национального самосознания (XIX – начало ХХ в.), «традиционный» этап, бесписьменный,

2) этап становления национального самосознания и его самоутверждения (1930–1980-е гг.), советский этап, время появления национальной интеллигенции,

3) этап переосмысления национального самосознания ( 1990-е гг. – по настоящее время).

Дадим характеристику этим этапам и попытаемся восстановить основные представления тувинцев о тувинском национальном характере на каждом этапе, проследим основные изменения в этих представлениях.

Традиционный этап

Как я уже сказала, в стремлении «услышать» голос самих тувинцев прошлых веков, в частности XIX в., мы оказываемся перед проблемой источников. Подавляющее большинство населения было неграмотным. Основной путь передачи друг другу и новым поколениям знаний – устный, практический. Поэтому для нас в этой связи важен прежде всего фольклор. И не просто фольклор, а то устное наследие, которое зафиксировано.

В самом фольклоре, богатом на жанры, для нас интересны прежде всего так называемые малые формы. Поясню, почему.

Авторитетный филолог, специалист по истории тувинского фольклора и тувинской литературы Д. С. Куулар в своей докторской диссертации «Тувинский фольклор в контексте центральноазиатских устно-поэтических традиций» (2000 г.)²³ писал, что тувинский фольклор – очень самобытный, разнообразный по жанрам, богатый по содержанию, со стройной композицией и выразительным языком. И каждый жанр фольклора, писал ученый, развивался особым путем, отражал разные стороны народной жизни, что подразделяет жанры фольклора как исторические источники.

Например, большие, эпические жанры, т. е. богатырские сказания, сказки, легенды и предания как бы приостановились на когда-то достигнутом уровне²⁴ – на поздних этапах родового строя.

Аргументация филолога следующая. В тувинских героических сказаниях эпический фон весьма слабо связан с какой-либо общностью (племенной, кастовой) людей, населяющих эпический мир. Героями чаще всего выступают хан, маадыр (богатырь) и простолюдины, между которыми не видно строгой подчиненности. Отсутствуют боевые дружины, военные баталии, межплеменные схватки с целью завоевания чужой земли. Грабители, опустошившие аал-стойбище главного героя произведения, уезжают в свой «эжелей торээн чурт», т. е. в отчий край, где они родились и стали его наследственными владельцами. При этом они старательно прячут свои следы, не оставляя сведений о стороне света, откуда пришли, куда ушли. Как писал Д. С. Куулар, богатыри тувинских сказаний не имеют небесного происхождения, как Гэсэр, но имеют на небесах своих покровителей-защитников и друзей. В редких сказаниях тувинцев фантазия их творцов поднимает богатырей в небесное царство, но там не бывает богатырских турниров, не проводятся пиры по случаю женитьбы богатырей.

Всё это привело филолога к мысли о том, что наиболее значительные произведения тувинского фольклора были созданы в период до господства тюркского каганата в Туве²⁵, т. е. до времени формирования собственно тувинского этноса. Соответственно, эпические произведения фольклора тувинцев являются местными вариациями общих мифов, сюжетов, образов. У них есть свои особенности, но в самых общих чертах это локальные проявления единого наследия тюркоязычных, монголоязычных народов региона. Наиболее обширный круг источников в этом плане изучили и представили как целое новосибирские ученые, которые в конце 1980-х гг. издали коллективную монографию «Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири», состоящую из трех частей «Пространство и время. Вещный мир» (Новосибирск, 1988)²⁶, «Человек и общество» (Новосибирск, 1989)²⁷ и «Знак и ритуал» (Новосибирск, 1990)²⁸. Приведем основные сюжеты оттуда.

Традиционная картина мира кочевников Южной Сибири, согласно мифологическим воззрениям из древних пластов фольклора, выстраивается следующая. Мир состоит из трех сфер: верхняя – небо, светила, вершина горы, крона дерева, исток реки, птица; средняя – ствол дерева, долина, человек, животное; нижняя – корни дерева, пещера, ущелье, вода, животные, обитающие в норах, рогатые животные, нижний мир. Небо (тенгри) обожествлялось, и ученые говорят об особой религиозной системе – тенгрианстве.

Наряду с вертикальной структурой пространства в тюркской традиции обнаруживается и горизонтальное членение мира, по сторонам света (с использованием оппозиций «правый – левый», «передний – задний»). Настоящее мыслилось лишь как воспроизведение прошлого, опора на которое давала человеку уверенность в сегодняшнем дне. Родная земля – понятие не только географическое, это пространство воспринималось эмоционально. Она почиталась, ей поклонялись. За границами своей земли были чужие владения, а еще дальше – вообще малоизвестная местность. Своя земля имела несколько маркеров – объектов, которые служат своеобразными метками: гора-прародительница, дерево, коновязь. В зависимости от того, как люди хозяйствовали, так они и относились к своей территории, к окружающему миру. Скотоводы и земледельцы больше «очеловечивали» пространство, чем охотники и собиратели, а большая часть народов Южной Сибири сочетала эти виды деятельности.

Максимально освоенным и усвоенным человеком пространством для человека было жилище, затем по степени освоенности было пространство, которое примыкало к жилищу, но было ограничено коновязью, загоном для скота, хозяйственными постройками. Затем шла хозяйственно освоенная родом (семьей) территория.

Люди – жители средней сферы – делили свою часть мира с духами – хозяевами гор, лесов и вод, а также перевалов, источников-аржаанов. Посредниками между миром людей и духов являлись шаманы – люди с особыми знаниями и способностями, могущие общаться с духами, влиять на них, в том числе управляя природными стихиями.

Отражение этих общих представлений для населения всего региона мы можем увидеть, например, в тувинском героическом сказании «Бокту-Кириш и Бора-Шэлей»:

…За аалом были
Энгиргей и Кангыргай – две [горы]-тайги,
Этим [горам]-тайгам
Каждый год, в средний месяц лета,
Совершали поклонение.
Для того поклонения за аалом,
На вершине священного серого холма
Черный квадратный камень лежал,
На нем большой огонь возжигался,
Воскурение совершалось
Разными цветками-лепестками
Можжевельника, полыни, вереска [с] девяти гор.
Всё для того поклонения
Готовое лежало, оказывается,
Под нависшей скалой —
[Туда] зимой-летом снег-дождь не попадает.
Когда поклонение совершалось,
Энгиргея владыка – Эрен-Улат,
Пегим орлом обернувшись, делая круг, пролетал;
Кангыргая владыка – Кызыл-Улат
Пегой орлицей обернувшись, делая круг, пролетала.
Вот как было, оказывается.
Старик Окендей, когда был молодым,
Один месяц на большого зверя охотился,
Один месяц свой скот выпасал,
Один месяц свое добро приводил в порядок – считал,
Один месяц сном [крепким] спал.
Так всё делал²⁹.

Космогонические представления, связанные с идеями о происхождении народов, есть, например, в одном интересном документе, который хранится в Государственном архиве Республики Тыва. Он носит название «Выписка из документа о переходе управления Тувы в руки китайских милитаристов, история происхождения амбын-нойона и хошунных нойонов и другие документы о наследственности в управлении страной (перевод с монгольского языка)»³⁰:

В древние времена, когда на земле поклонялись Верхнему миру, девушка из Верхнего мира в этот мир спустилась по мировому древу на земное дерево. На верхушке этого дерева сидела мудрая птица и пела. Здесь останавливалась, смотрела и слушала всё это бездетная семья. Они однажды на этом месте нашли мальчика, умыли аржааном, из дерева сделали колыбель, усыновили, вырастили, дали ему имя Дошкун-Кара ноян. От него пошли Оолетские и Ойратские племена.

Оолет – в настоящее время это многочисленные хошуны. Ойрат – это от них произошли урянхайцы³¹.

Если же традиционные эпические повествования тувинского фольклора, как отмечал Д. С. Куулар, практически не менялись, этого нельзя сказать о стихотворных произведениях малых жанров. Последние постоянно обогащались новыми идеями и темами³². Из них мы можем увидеть часто повторяющиеся сюжеты и темы, названия, которые имели значение для тувинцев, входили в смысловое ядро представлений тувинцев о самих себе, а также содержали описание отношения людей к меняющимся социальным условиям.

Еще раз подчеркну, что нас интересует не столько вся картина мира тувинцев, сколько отдельные ее вопросы, связанные с типичными для тувинцев способами восприятия окружающего социального мира, взаимодействия с ним. Опираясь на малые жанры фольклора, отметим, что мы располагаем двумя группами источников: теми, которые были записаны в XIX в., и зафиксированными позже – в середине и даже второй половине XX в. И та, и другая группа обладают своими особенностями и «степенями достоверности».

Первая ближе по времени и, казалось бы, достовернее, однако это прежде всего записи внешних наблюдателей – людей, для которых тувинский язык был чужим, изучаемым, а тувинский быт – наблюдаемым извне. Вторая же группа, хоть и отстает по времени и фиксирует только «отголоски» той эпохи, дошедшие устным путем, от сказителя к сказителю, но в чем-то будет более достоверной, поскольку уже была записана учеными – представителями тувинского этноса, знатоками языка, для которых он родной. Поэтому мы не будем строго отделять источники обеих групп.

Национальный характер тувинцев прежде всего опирался на отношение людей к тому, что, по их мнению, было важнейшим для самочувствия человека, для его жизненного благополучия. Речь идет о том, как сильно тувинцы были привязаны к своей земле, зависели от нее и, соответственно, как они воспринимали ее. Человек здесь не отделялся от природы, от земли, он мыслился ее продолжением, ее «плодом», ее питомцем. Нюанс очевиден, если перечитать соответствующие строки (не земля для человека, а человек – для земли, часть земли).

Например, возьмем песни, загадки, пословицы, которые во время экспедиции в Туву в конце XIX в. зафиксировал хакасский ученый Николай Федорович Катанов³³.

Родина упоминается в них часто в понимании именно как родная, своя, богатая и щедрая – с использованием соответствующих прилагательных, эпитетов и пр.:

Золотой мой Танну дает тень! Я лягу у него с прохладною грудью! Золотой мой Танну – высок и прекрасен! Я лягу у него с прохладною поясницей³⁴.

Мой извилистый Танну – богат орехами! Мой Танну накормит меня, если я похожу по нему! Мой кривой Танну – богат маленькими козами! Мой Танну накормит меня, если я обойду его кругом³⁵.

Моя (родина) Эдегей покрыта ковылью-травою! Моя (гора) Тулан-Кора славится пегими дикими козлами! Моя Эдегей покрыта кадар-травою! Моя Тулан-Кара славится черными дикими козлами³⁶. Начало степи сухое и жестокое, а (страна моя) Эдегей – густая и мягкая! Перешеек рощи бранчивый и ругательный, а Эдегей – светлее луны!³⁷.

Моя (родина) Шына – великолепна и богата зеленью! Пусть же она стоит плодоносна и великолепна!³⁸

В других собраниях тувинского фольклора эта тема также остается центральной, важнейшей:

Пока стоит моя тайга – я очень горд собой,
Пока есть просо мое – сытый я,
Пока есть Хемчик мой – я независим
[с высоко поднятой головой],
Пока есть просеянная мука моя – сытый я,
Э, Хемчик мой!³⁹

Сама тема плодородия, богатства, изобилия у тувинцев тесно связывалась с тем, что питает человека – со скотом, что его окружает, делает благополучным – большая семья, т. е. дети и родственники.

Благопожелания звучали так:
…Скота пусть имеет столько,
что на стоянке не уместится!
Ягнят, козлят пусть имеет столько,
что в аале не уместится!
Полную юрту детей пусть имеет!
пусть надои молока будут большими!
<…>
Долгожителем пусть будет!
Большое счастье пусть ему будет!
До седых волос пусть живет,
Белобородым, седоголовым
пусть будет!
Чтобы родня была из пяти районов,
Скот чтобы был пяти видов…⁴⁰

Тувинцы не делили свое окружение, разумеется, на мир природы и мир людей. Поэтому представления о духах, о божествах требовали соотносить свою жизнедеятельность с их границами и правилами. Фольклористы насчитали, по материалам мифов, преданий тувинцев, до тридцати трех слоев Неба, где жили небожители (азар-лар, азар-курбустулар), владельцы душ (кут) людей и скота. На Земле живут добрые и злые природные духи (ээзи), а в Подземном мире, в восемнадцати владениях ада обитает Эрлик со своими слугами⁴¹.

Важное место занимали представления тувинцев о своем происхождении и родственных связях:

Большая степь тому принадлежит,
чей конь по ковылям ее бежит.
А человек – навек привязан он
к земле и роду, коими рожден⁴².

Традиции многодетности тувинцев позволяли иметь обширные родственные связи членов семей между собой. Это отражалось и в большом количестве терминов родства, свойства у тувинцев. Специально посвятившая этой теме диссертацию филолог Л. С. Кара-оол писала, что данная терминология в тувинском языке весьма разнообразна и к тому же имеет диалектные различия⁴³.

Тувинцы воспевали эту множественность: