Пролог

Май 1835 г., Лондон

Официальное открытие сезона

Если верить слухам, Риордан Баррет обладает уникальной способностью вознести женщину на вершину блаженства с помощью одного только взгляда, находясь на расстоянии пятнадцати футов от нее. При более близком знакомстве его возможности и вовсе безграничны. Как, впрочем, и аппетитные изгибы восхитительного тела леди Мичем. Размышляя об этих возможностях, Риордан легко касался рукой талии вышеупомянутой дамы, помогая ей лавировать в толпе гостей, собравшихся в Сомерсет-Хаус, чтобы отпраздновать начало нового светского сезона и посетить ежегодную художественную выставку Королевской академии.

Леди Мичем одарила его кокетливым взглядом, не оставляющим сомнений, что и она думает о том же. Риордан знал, чего она хочет, чего хотят они все, – убедиться в достоверности слухов. Она жаждала вкусить удовольствий, доставлять которые он, как говорят, умеет, как никто другой. Он и сам этого жаждал, мечтая забыться хотя бы ненадолго. Ему были свойственны все пороки джентльмена: карты, пари, скачки, неумеренное потребление алкоголя. Он не был новичком ни в дебошах demi-monde^[1], ни в спальнях чужих жен. И все леди Мичем мира, подобно ему, знали тому причину – погоня за удовольствиями.

Риордан пребывал в отчаянии. Сезон только начался, а его удивляло, как это блеск лондонской весны с балами и красивыми женщинами уже успел потерять свое очарование? Отогнав от себя эту мысль, Риордан подвел леди Мичем к последнему творению Уильяма Тёрнера – картине, изображающей пожар в палате лордов и палате общин, случившийся в октябре прошлого года. Если все произойдет так, как задумано, то вечер он проведет, купаясь в чувственном очаровании леди Мичем, наслаждаясь ее ложем.

Риордан склонился к ее уху:

– Обратите внимание на то, как Тёрнер мазками кисти передает энергию пламени, как, используя оттенки желтого и красного, показывает жар адова пекла.

Говоря это, он легонько поглаживал пальцами руку леди Мичем, намекая на разжигание совсем иного огня. В нос ему ударил тяжелый запах ее дорогих духов. Он предпочитал более сладкие и свежие ароматы.

– Вы, я вижу, большой эксперт в технике… э-э-э… мазков кистью, – промурлыкала леди Мичем, слегка подаваясь вперед, чтобы коснуться грудью рукава его сюртука в приглашающем жесте.

– Я искусен во многих областях, леди Мичем, – интимно сообщил Риордан.

– Возможно, вам следует называть меня Сарой. – Она игриво постучала по его плечу сложенным веером. – Вы так хорошо разбираетесь в живописи. А сами не рисуете, позвольте поинтересоваться?

– Так, проявляю поверхностный интерес.

В прошлом он увлеченно занимался живописью, но в какой-то момент, к сожалению и удивлению Риордана, она перестала играть в его жизни важную роль. Он не мог вспомнить, как именно это произошло, но больше не писал.

Леди Мичем – Сара – посмотрела на него снизу вверх из-под полуопущенных ресниц, одарив самодовольной улыбкой.

– И что же вы рисуете?

Беседа принимала именно тот оборот, которого жаждали оба. Ответ у Риордана уже был готов:

– Обнаженную натуру, Сара. Я пишу обнаженную натуру. Говорят, это приятно щекочет нервы.

Услышав столь дерзкий намек, леди Мичем рассмеялась гортанным смехом, давая понять, что готова покинуть душный Главный зал Сомерсет-Хаус и отправиться с ним по другому адресу. На Пикадилли, с целью лучше изучить технику его живописи.

Ее рука продолжала фамильярно лежать на рукаве его сюртука.

– В вас нет ни крупицы благопристойности, не так ли?

Накрыв ее затянутую в перчатку руку ладонью, Риордан произнес низким голосом, напоминающим львиный рык:

– Боюсь, вы правы. Совсем нет.

Ее глаза вспыхнули от предвкушения того, что сулила эта фраза, а на жаждущих поцелуев губах расцвела лукавая улыбка осведомленного человека.

– Я нахожу это качество невероятно притягательным в мужчинах.

Она сдалась практически без боя и уже горела огнем желания. Риордан почувствовал разочарование оттого, что покорение леди Мичем прошло столь легко. Если бы ему пришлось преследовать жертву, он ощутил бы большее возбуждение, большее желание. Тем не менее Сара Мичем – достойный приз. Ее муж уехал из города с любовницей и, если верить слухам, произведя на свет прошлой осенью второго наследника, она хотела завести первого любовника. Заключались пари, кто же станет этим счастливчиком.

Риордан приехал в город исключительно для того, чтобы одержать верх в этом споре и доказать сомневающимся, что он не лишился хватки. Ему ненавистны были сплетни и на эту тему, и о том, что брату Эллиоту наконец-то удалось образумить его. Судьба наделила наследника Эллиота безупречной репутацией порядочного человека, в то время как Риордан – «наследник про запас» – считался негодяем, в противовес добродетелям старшего брата. Именно поэтому он приехал в город так рано, сократив визит к Эллиоту в графстве Сассекс, в надежде завоевать расположение жены другого мужчины и лишний раз убедить общественность в том, что он именно тот злодей, о котором шумит молва.

Человеку, который достаточно долго изучал бы подробности этого дела – или за недостатком спиртного, – оно показалось бы чрезвычайно низким и подлым. За последние годы Риордан обнаружил, что алкоголя, чтобы не слишком сильно углубляться в размышления, ему требуется все больше и больше. В кармане сюртука он всегда носил серебряную фляжку. Вот и сейчас вдруг решил, что слишком трезв.

Но едва он опустил руку в карман, как появился лакей с серебряным подносом, на котором лежало запечатанное письмо.

– Прошу прощения, милорд. Это послание доставили на ваше имя с пометкой «срочно».

Риордан принялся с любопытством изучать конверт. У него не было ни политических, ни деловых интересов, которые требовали бы его немедленного вмешательства. Иными словами, он не принадлежал к тому типу людей, которым посылают срочные донесения с лакеем. Сломав печать, пробежал глазами четыре короткие строчки, написанные, несомненно, Браунингом, семейным адвокатом, затем перечитал послание еще раз в надежде, что каким-то чудом его смысл изменится, станет менее ужасающим.

– Надеюсь, никаких плохих новостей? – поинтересовалась леди Мичем, глядя на него орехового цвета глазами, широко раскрытыми от беспокойства. Значит, он и в самом деле побледнел.

Новости были не просто плохими – ужасными. Не пройдет и дня, как об этом будет судачить весь Лондон, но узнает об этом не от него. Риордан не был готов раскрыть подробности свежего affaire^[2] посреди художественной выставки, организованной академией. Собравшись с силами, он улыбнулся леди Мичем распутной улыбкой, маскируя клокочущие в душе чувства.

– Очень сожалею, дорогая, но мои планы несколько изменились. – Он отвесил ей быстрый поклон. – Прошу меня извинить. Похоже, я только что стал отцом.

Он нащупал фляжку, но понял, что это бессмысленно. Всё бренди мира не сумеет принести ему облегчения. Ему требуется помощь. Придется соглашаться на любую, какую он только сумеет найти.