Глава 4

Рассвело. Элеонора спала сегодня не более двух часов, она снова думала о Шоне. И незаметно уснула, а во сне видела, что он вернулся домой, но очень изменился, в нем было что-то пугающее и темное. Она проснулась внезапно в испуге и с облегчением поняла, что это сон. А потом испытала разочарование. Шон так и не вернулся.

Утром она, как всегда, отправилась на прогулку верхом и чуть не загнала своего гнедого. Пригнувшись к гриве, как жокей на скачках Ньюмаркета, она мчалась по лесной дороге, как вдруг на повороте возник человек. Натянув изо всех сил поводья, Элеонора остановила гнедого. Человек стоял как вкопанный. Она чуть не сбила его с ног, но, к счастью, все обошлось.

– Глупец! – Она подняла кнут, чтобы хлестнуть его. – Ты ищешь смерти?

Она хотела объехать этого бродягу, но он вдруг схватил коня за поводья. Сначала ее охватила ярость, потом на смену пришел страх. Ни разу на землях отца никто не осмеливался ей угрожать, и она взглянула пристальнее на незнакомца. Сердце ее вдруг сделало скачок и бешено забилось.

Перед ней стоял Шон. Он вернулся.

Она сразу поняла, что с ним случилось что-то ужасное. Он был худ и истощен, весь в шрамах. Но это был Шон.

Она с радостным криком буквально слетела с лошади, чуть не сбила его с ног, бросившись на шею, и расплакалась. Она так долго скучала и тосковала по нему. Он не двигался с места, не обнимал ее, только из груди его вырывался странный звук, низкий и хриплый, похожий на рычание.

Этот звук вырвал ее из состояния восторга и взволнованной радости. Она еще прижималась к его исхудавшему, но мускулистому телу, боялась отпустить, как будто он мог снова исчезнуть, голова ее доходила ему до подбородка, и она спрятала свое лицо на его груди. Он всегда был строен, но теперь стал просто худым. В его рычании она услышала боль и ярость. Что с ним? Он не рад?

Но он вернулся домой. Вернулся к ней. Она испытывала такую всеобъемлющую радость, была так счастлива. Отступили в прошлое тоска и вечное беспокойство за него. Она любила его всегда и никогда не переставала любить. Эль подняла лицо вверх, счастливая улыбка осветила ее лицо.

Но он даже не улыбнулся в ответ. Лицо его осталось неподвижным, взгляд суровым. Потом мягко, но решительно он отстранил ее от себя.

Он сердится? Она была поражена до глубины души. Как он может сердиться на нее? И снова потянулась его обнять.

– Я знала, что ты вернешься.

Он ловко уклонился:

– Не надо, Эль.

– Что – не надо, Шон? Ты дома!

Он не ответил, и вдруг под его пристальным, жестким взглядом ей стало неловко. Она все пыталась найти в серых глазах искру узнавания, прежнюю доброту и улыбку, но глаза его были пусты и холодны. Потом он отвел взгляд. Она была поражена до глубины души, она ничего не понимала. Раньше у них никогда не было секретов друг от друга, а взгляд прежнего Шона был открытым, прямым, и она могла прочесть все его мысли. Его прекрасные серые глаза искрились смехом, но могли потемнеть от гнева и неодобрения. Как часто они обменивались мимолетными, понимающими взглядами.

Его лицо тоже изменилось. Оно исхудало, вытянулось, она заметила шрамы на щеке и на шее и содрогнулась – кто-то порезал его ножом.

– О, Шон! – Она протянула руку, чтобы погладить серповидный шрам на его лице, но он уклонился.

Она замерла. Выражение у него было настороженным и чужим, первой ее мыслью было, что с ним произошло нечто ужасное. Но теперь все будет хорошо, все прошло, она с ним и поможет ему забыть все плохое, что с ним произошло.

– Что с тобой, Шон?

– Ты обручена.

Голос его был глухим и хриплым, он скорее громко шептал, чем говорил. Но продолжал смотреть на нее очень пристально, прямо в глаза, не отрываясь. Она смутилась. Вдруг его взгляд опустился на ее губы, скользнул ниже, на шею, потом остановился на груди. Она была сейчас в одной из его старых рубашек. Широкий кожаный пояс обхватывал талию, бриджи подчеркивали стройные бедра. Она вдруг почувствовала себя раздетой под этим взглядом, хотя носила мужской костюм много лет и Шон часто ее видел в таком костюме.

Ее тело отреагировало на этот мужской взгляд.

Она ощутила непреодолимое желание прижаться к нему, почувствовать его близко, ощутить ответное волнение. Именно его она любила всегда, ждала и давно поняла, что еще в детстве ее чувства переросли дружбу, она была одновременно обеспокоена и обрадована тем, что ее любовь к нему не ослабела, напротив, стала еще сильнее. Ей казалось, что она желала близости с мужчиной и прежде. Ей нравились поцелуи Питера; и до того, как Шон покинул Аскитон, часто, глядя на него, она хотела очутиться в его объятиях, почувствовать вкус его поцелуев. Но тогда она была юна и просто играла, когда воображала себя женщиной. Сейчас же в ней поднималось неведомое раньше чувство, оно требовало выхода, она задыхалась от желания принадлежать именно ему. Ей показалось, что он тоже с трудом подавляет волнение, его тело сотрясала видимая дрожь. Но если она поведет себя безрассудно, бросаясь ему на шею и признаваясь в любви, это может отпугнуть его. Ей надо быть осторожнее, если она хочет добиться Шона. В одну минуту все изменилось, даже взять его за руку казалось сейчас невозможным.

– Но что с тобой случилось? Где ты был все это время? – наконец выговорила она.

Он снова пристально заглянул в ее глаза, прежде чем отвел взгляд в сторону.

– Я слышал, ты выходишь замуж. – Ему тяжело было говорить, он как будто с трудом выдавливал слова. Серые глаза испытующе смотрели на нее, как будто он хотел спросить ее о чем-то еще.

Она закусила губу, не понимая его. Разве она не фантазировала недавно, что он приедет в последний момент и спасет ее от этого брака. Но сейчас ей не хотелось обсуждать свое обручение с Питером.

Она не знала, что ответить. И вдруг робко улыбнулась:

– Это было ошибкой. Я не выйду за Питера.

Ей показалось, что в его глазах промелькнула радость. Она должна до него дотронуться, побороть страх перед незнакомым Шоном, не похожим на прежнего, и решительно взяла его руку и погладила ее.

– Как давно тебя не было. Все решили, что ты погиб, даже я поверила. Но ты обещал мне вернуться, и ты вернулся.

Он смотрел в сторону.

– Я сожалею. Никому не хотел причинить боль.

Он говорил и вел себя странно. Между ними возникло напряжение, которого не должно было быть. Ведь они всегда были друзьями.

– Что с тобой случилось? С твоим голосом? Почему ты такой худой? Шон… как ты изменился…

– Я не мог ничего сообщить о себе. – И глаза его снова потемнели и стали угрюмыми. – Я был… в тюрьме.

– В тюрьме? – Она задохнулась от волнения. – Поэтому у тебя эти шрамы? О боже, неудивительно, что ты такой худой. Но почему тебя посадили в тюрьму? Ты всегда был самым честным и порядочным человеком, уж я-то знаю.

Теперь все объяснилось: длительное отсутствие и причина, по которой не было вестей. Он опустил глаза.

– Я бы так и умер там, если бы… – и снова взглянул на нее, – если бы не сбежал.

Потрясенная этим признанием, она, помолчав, только спросила:

– Тебя разыскивают?

– Да.

Ужас от услышанного охватил ее. Нет, он не вернется в тюрьму. Она поможет ему укрыться.

– Ты должен спрятаться. Тебя не выследили, они не знают, что ты здесь?

– Нет.

Она облегченно вздохнула.

– В конюшне! Ты можешь там спрятаться.

Он не ответил.

Она не могла понять его замешательства.

– Прости, я так волнуюсь. Ты согласен?

– Я не… останусь.

Она, наверное, ослышалась. Он вернулся, он больше не оставит ее. Она так растерялась, что долго молчала. Потом робко спросила:

– Почему?

* * *

Он взглянул на ветки над головой, на высокое небо.

– Я покидаю страну.

– Но ты только что вернулся! – Она с отчаянием схватила его за руку. Кожа была огрубевшей, но рука такой знакомой.

Он выдернул руку и покачал головой.

Она наконец сообразила, что он не хочет ее прикосновений. Когда они росли вместе, она ребенком часто увязывалась за ним, и, когда уставала, он, сжалившись, нес ее на спине. Или катал на лошади, посадив сзади. Она была так счастлива, сидя позади своего любимого брата, обхватив крепко его руками за талию. И, став старше, часто брала его за руку, а он ее обнимал за плечи.

– Ты изменилась, – услышала она натужный шепот.

Разумеется, она изменилась. И хотя в его шепоте нельзя было расслышать никаких эмоций, она смутилась. Вернулось сразу желание его обнять и сказать, что теперь все будет хорошо. Она была предана ему и душой и телом.

– Я выросла. Ты тоже изменился, – наконец смогла она ответить, поборов волнение.

И снова молчание. Она начала понимать его поведение и скованность. Неужели он тоже испытывает похожее чувство к ней, то же желание, непреодолимое, нахлынувшее на нее внезапно. Ведь этот пристальный взгляд выдает его, он сердится, и ему неловко, и… Что, если он ревнует? Он никогда раньше не смотрел на нее так, никогда не возникало подобного напряжения, все между ними было легко и просто. Их привязанность друг к другу была естественна и никогда никого не смущала. Что происходит, почему они оба так напряжены и теряют дар речи?

Она, вздрогнув, спросила:

– Сколько времени ты провел в тюрьме? Что ты сделал?

Глаза его вновь приобрели непроницаемое выражение.

– Два года.

Она ахнула.

– Там была деревня, которой больше нет.

Она помнила историю своей страны и народа. Страна подвергалась грабежам, царило бесправие, насилие и убийства. В одном из самых кровопролитных кровавых мятежей погиб отец Шона. В Ирландии часто случались протесты и восстания, и тогда приходили войска британцев. И, защищая свою страну, гибли люди, результатом подавления бунтов были разрушенные города и деревни. И Шон участвовал в борьбе.

Она помнила, как он отстроил разрушенный Аскитон заново, как защищал права ирландцев, крестьян и фермеров, живущих на их земле. Она понимала, на чьей стороне он сражался.

– Были убиты английские солдаты? У вас было оружие?

В Лимерике нельзя было носить оружие, властями это расценивалось как попытка мятежа и измена.

– Да. Нашим оружием были ножи и вилы.

У Элеоноры подкосились ноги. Она не знала, где произошел этот мятеж, но это не имело значения. Если в том диком сражении были убиты британские солдаты, Шон в смертельной опасности. Он изменник. Теперь она понимала, что ему грозит.

Прошлой зимой британцы повесили многих и еще больше изгнали, обвинили в бунте.