10

Целая ночь, день и еще часть ночи миновали, прежде чем Гвенна выволокла себя из прибоя на скользкие камни. Хотела встать, но ноги подогнулись, и она снова упала в набегающие волны, где и просидела минуту, прежде чем ухватить за запястье Талала и вытащить его на камень.

– Потруднее вышло… чем я ожидал, – простонал, оседая на колени, лич.

У Гвенны только и хватило сил кивнуть.

Крючок и Карш выползли из-за горизонта примерно к полудню. Но до суши крыло Гвенны добралось за полночь – движение замедляли и бочки с припасами, и усталость. В душе Гвенна сделала выбор в пользу Карша, но Крючок казался ближе, к тому же им нужно было время, чтобы встать на ноги, прежде чем встретиться лицом к лицу с теми, кто правил птицей. Высадка на западный берег Крючка была не сложнее других, и потому она нацелилась на жалкий клочок каменистой гальки между высокими утесами. Если память ее не подвела, там среди ночи не бывало народу.

– Надо установить периметр, – напомнила Анник.

Снайпер потрясла головой, стряхивая капли с коротких волос, неуверенно поднялась и продержалась целых шесть шагов, прежде чем рухнуть на камни. Хорошее напоминание, что Анник, какой бы ни выглядела непробиваемой, тоже человек. И, как все люди, нуждается в пище и отдыхе – просто отказывается это признать.

– Отставить периметр, – велела Гвенна.

– Без укрепленного периметра мы уязвимы.

Гвенна, фыркнув, откинулась на спину:

– Ты на ногах не стоишь, Анник. И мы тоже. Давайте лучше вытаскивать бочки, пока их не разбило. Обидно было бы тащить их в такую даль, чтобы потерять в прибое.

Небо над ними наконец расчистилось. Гвенна узнавала созвездия: Нефритовый пик, Кузнеца, Змею, сиявшие так ярко, что звезды представлялись огоньками. Ей бы не следовало радоваться их свету. Кеттрал не зря поклонялись Халу – его темный плащ прикрывал их атаки и отступления, – но после двух ночей в воде между бездонной тьмой океана и безмерной перевернутой крышкой облачного неба приятно было чувствовать спиной выступы камня и глядеть на колючие блестки звезд.

Ноги омывала вода, такая теплая, что Гвенна чуть не уснула здесь, между землей и морем. Но их припасы грозили утонуть, и Анник уже в одиночку тащила бочонок из прибоя. Каждый весил не меньше самой лучницы, но она, перебросив веревку через плечо, тянула, клонясь вперед, как клонятся против сильного ветра. Гвенна со стоном поднялась на ноги, доковыляла до бочонка и, упершись плечом, подтолкнула. Мелкие камешки расползались под ступнями, но она напирала, пока не выволокла тяжесть на галечный пляж и дальше, под навес известняковой скалы. Второй бочонок был еще тяжелее, но Гвенна успела размять ноги и к тому времени, как все их имущество оказалось под скалой, решила, что, пожалуй, переживет эту ночь.

– Вода, – сказала она, сбивая с бочки крышку и протягивая Талалу полный мех. – Потом поедим – и спать.

Талал сделал большой глоток, впился зубами в полоску вяленой говядины и стал задумчиво жевать.

– Думаешь, здесь безопасно оставаться на ночь? – спросил лич.

Гвенна подавилась смешком:

– Я с Халовой пробы нигде не жду безопасности, но здесь… – Она снова оглядела узкую полоску битого камня и жадное море. – Здесь не хуже, чем в другом месте. С воздуха нас не увидят. Для лодки слишком каменистое дно. А их пешие патрули весь берег не обойдут.

Она пожала плечами.

– Их патрули. – Лич подчеркнул первое слово.

– Кеттрал, – равнодушно пояснила Анник.

Она не стала есть, а занялась своими луками: разворачивала извлеченную из бочонка сухую тетиву, проверяла части охотничьего лука – не пострадал ли. Гвенне вдруг подумалось, что все они ведут себя так, словно над ними светит солнце, а не звезды. Она уже с трудом вспоминала себя до Халовой пробы, пока не выпила яйцо сларна, но в те времена в такую ночь наверняка видела бы не дальше собственного носа. Интересно, мерзавцы, спалившие «Вдовью мечту», так же зорки в темноте?

– Еще неизвестно, кеттрал ли это, – возразил Талал. – Наверняка мы не знаем.

– Солдаты на птице? – вскинула бровь Гвенна. – С кеттральскими взрывснарядами?

– Могут быть и гражданские, – хмуро ответил лич. – Добрались до птиц и взрывчатки после самоубийства Гнезда.

– Вряд ли, – отрезала Анник.

Гвенна рассуждала про себя, уставившись в ночное небо. Те, кто потопил «Мечту», не только справились с птицей, не только подняли ее в воздух, но и умело управляли. И еще нельзя забывать о взрывчатке. Чтобы запалить «звездочку», большого ума не надо, но попасть ею с высоты по кораблю, рассчитать, какой заряд понадобится для уничтожения такого судна…

– Одно хорошо, – заключила она. – Птицы целы. По меньшей мере одна. Что до остального: мы и раньше понимали, что на Островах могли остаться кеттрал – крыло или два, занявшиеся разбоем.

– Я-то надеялся, придется драться с пиратами, – отозвался Талал. – С пьяными.

Гвенна улыбнулась. Такую шутку мог бы отпустить Лейт. Потом она вспомнила, что сталось с Лейтом, и улыбка завяла.

– Забыл, чему нас учили? – угрюмо заметила она. – Надежда – полное дерьмо.

Гвенну еще затемно разбудил запах дыма.

Анник костлявым комочком свернулась в двух шагах от нее, а Талал сидел у входа в грот, стерег спящих. За его плечом она видела яркие звезды. Молот Кузнеца падал в волны. Значит, до рассвета пара часов. Не время жечь костер. А костер немаленький.

Садилась Гвенна медленно, сдерживая стоны. За несколько часов на камнях мышцы спины и плеч стянуло узлами. Она покрутила шеей, повела лопатками и вылезла из-под навеса.

– Чуешь? – спросила она.

Талал покивал:

– Недавно заметил. Думал разбудить вас, но горит довольно далеко. Спешить резона нет, вот и решил дать вам лишний часок сна после заплыва.

– После такого заплыва я бы и неделю проспала.

Она повертелась в поясе, разминая сведенные мышцы, и расслабилась. Помяла себе бока костяшками пальцев и потянула носом воздух, разбирая предрассветные запахи.

Пахло солью и, посильнее соли, – песком. С утесов несло теплой зеленью, свисающими лозами, сплетениями корней, ленивыми змеями побегов. Она, стоило об этом задуматься, до сих пор изумлялась, как много могла теперь учуять носом. Как будто всю жизнь прожила слепой, и вдруг ей открылись формы и цвета. Дальше по пляжу – несколько протухших рыбин. Она различала высушенный солнцем птичий помет на скалах. И запах дыма.

– Может, просто кто-то рано поднялся, – предположил Талал, – и готовит завтрак над бухтой Стервятника?

Гвенна прикрыла глаза, покатала запах на языке, пробуя на вкус и на плотность. Кто-то жег дерево и навоз, но не только. Вплетались и другие запахи, не столь обычные и не столь здоровые. Она и за год не забыла, чему ее учили. Горела краска. Волос. И мясо.

Гвенна тяжело выдохнула – ей вдруг захотелось выгнать этот воздух из легких.

– Это не кухонная печь.

Талал минуту принюхивался – и кивнул.

– Идем? – спросила Анник.

Пока Гвенна ломала голову над запахом, лучница бесшумно поднялась и присоединилась к ним. Спала Анник не дольше Гвенны, но усталости от плавания не показывала. Она успела пристегнуть клинки дымчатой стали, в одной руке держала короткий лук, другой подвешивала за спину колчан.

– Мы не в форме для боя, – заметил Талал. – Не знаю, что там творится, но творится оно не первый месяц. Один день ничего не изменит.

– Может, ты и прав, – согласилась Гвенна.

Запах дыма усиливался. Сгущался. Напоминал ей Андт-Кил, где горел целый город.

– С другой стороны, случаются дни важнее других, – добавила она.

– Думаешь, настал такой?

– Не проверишь – не узнаешь, – ответила Гвенна.

Подъем на линию утесов был крутой и каменистый – Гвенне то и дело приходилось цепляться пальцами за щербатый известняк, балансировать на опасных уступах и, напрягая все силы, подтягиваться на узкие полки.

– Хорошо хоть долбаному плаванию конец, – утешала она себя.

Впрочем, пока она выбиралась на зубчатый гребень, мысль о воде стала казаться заманчивой. Можно, конечно, утонуть, зато ничто не сдирает с тебя кожу по кусочку. Гвенна в кровь ободрала колени и ладони. Она чуяла на камнях свою кровь и кровь Талала и Анник.

– Помнится, раньше легче бывало, – пробормотала она, разгибая спину. – Как-то раз…

Оставшиеся слова замерли у нее на языке. С гребня скал Крючок открывался почти целиком: и темные воды пролива, и низкая махина Карша за ним. То есть Карш бы ей открылся, если бы Гвенна постаралась найти его взглядом. Но ее взгляд приковало бушующее внизу пламя – пожар пожирал целые улицы единственного на островке селения.

Крючок и в лучшие свои времена был дерьмовым городишкой – приютом для пиратов и контрабандистов, неудачливых преступников с большой земли, шлюх, торговцев дурманящим зельем и не по уму предприимчивых рыбаков. Была своеобразная ирония в существовании Крючка прямо под боком у самой мощной военной части империи, однако в Гнезде решили, что неплохо иметь рядом гражданское поселение, пусть даже с гнильцой, поэтому городок уцелел и более того – на свой извращенный манер процветал.

Сейчас удача ему изменила.

– Кто-то поджигает всю западную окраину, – тихо заметила Гвенна. – Должно быть, устали дышать вонью.

– Это поджог? – спросил Талал. – Ты уверена?

– Посмотри сам, – указала Гвенна. – Загорелось в трех точках одновременно. Вон там, там и там.

Талал покосился на Анник – та только плечами пожала.

– Давно? – спросил лич.

– Недавно. Ни один дом еще не обрушился.

Дома не обрушились, но были к тому готовы. У нескольких уже провалились крыши. Из окон и дверных проемов выбивался огонь. Стонали под тяжестью переломившихся несущих балок бревенчатые каркасы. Бухта Стервятника и сама будто пылала, позаимствовав огонь у суши; волны, отражая желтые и рыжие языки пламени, казалось, горели.

– Кто-то здорово разозлился, – сказала Гвенна. – Вот за это я, пожалуй, готова поручиться.

– Это Крючок, – возразила Анник. – Злобы здесь всегда хватало.

– А кеттрал больше нет, – добавил Талал. – Некому призвать местных к порядку.

Гвенна задумчиво кивнула. Гнездо обычно не заботилось делами южного островка, так что в бухте Стервятника нередко всплывали раздувшиеся тела, а из держащихся на подгнивших сваях кабаков над водой раздавались крики и вопли. Кеттрал не мешали пиратам и искателям фортуны тихо выяснять отношения. А вот открытые военные действия нарушали равновесие, и если какой-нибудь самонадеянный капитан задумывал превратить остров в свои частные владения, Гнездо вмешивалось быстро и решительно, внушая всем и каждому: «Убивайте друг друга сколько влезет, но без шума».

Как видно, это послание давно не повторяли.

– Не наше дело, – заключила Анник. – Нас послали за птицами, а не чтобы подчинить Крючок Аннурской империи.

– Республике, – рассеянно поправила Гвенна.

Талал все рассматривал город.

– Отчего бы нам не глянуть? – сказал он.

Гвенна вдруг загорелась гневом. Может, Анник и была права. Может, это просто прорвалась всегда тлевшая подспудно склонность к насилию. С другой стороны, поджигатели явно знали свое дело. Не такой уж большой натяжкой было бы предположить, что город жгут те же мерзавцы, что потопили с птицы «Вдовью мечту».

– Сходим, – решила она наконец. – Найдем каких-нибудь бедолаг, не слишком занятых с ведрами, и выясним, что тут за дерьмо творится.

Вблизи было хуже.

Вблизи Гвенна слышала треск пламени, гневные, испуганные вопли и крики боли. Жители Крючка суматошливо носились взад-вперед в усилии потушить пожар, но проку было мало, зато много было визга и угроз. Вынырнув из узкого переулка в неохваченной огнем части города, Гвенна еще издали ощутила лицом жар горячего полуденного солнца.

На нее никто и не оглянулся. Ни на нее, ни на Анник, ни на Талала. Оно и понятно – кому интересна пара незнакомцев, когда полгорода в огне. Неумелая попытка скрыться только привлекает внимание, и потому Гвенна со своим крылом открыто и целеустремленно зашагали по улицам, будто, как все прочие, знали, куда спешат. Главное в этом деле – не останавливаться. Двигаться и вслушиваться, выхватывая из шума полезные сведения.

К сожалению, шума было в избытке, а вот полезных сведений недоставало. Никто, как видно, не сомневался, что город подожгли нарочно. И что западная окраина горит, а на восточной сравнительно безопасно. Несколько безмозглых сорвиголов, охочих до ничейных сокровищ, решились пограбить горящие улицы. Идиоты. Гвенна и по звуку – жадному нарастающему реву – могла сказать, что никто оттуда живым не выйдет, но она не для того пересекла Железное море, одолев последние десятки миль вплавь, чтобы грозить пальчиком мародерам.

В нескольких кварталах от них шум вдруг усилился: крики, вопли, что-то вроде хорового пения, потом страшный взрыв и относительная тишина.

– «Фитиль» рванул, – определила Гвенна.

Анник указала рукой:

– На севере. У причалов.

Она переключилась на кеттральский язык жестов, пальцами показала: «Сходим?»

Гвенна оглянулась на Талала и кивнула:

– В доки. С трех сторон. Анник – запад, Талалу – восток. Сбор на хребте над пляжем.

Невдалеке – может, в сотне шагов – здания расступались, открывая выход на широкую рыночную площадь перед причалами. С улицы Гвенне видна была вся гавань – западный берег пылал, восточный освещался только редкими фонарями да лампами в окнах. На площади, похоже, собралось все население Крючка: там теснились добрых две тысячи человек, чумазых, закопченных, потных, в отсветах пожара. Горело на западе, но все смотрели на север, на бухту.

На среднем причале порта сидел, запустив когти в подгнившие доски, кеттрал: огромный, молчаливый, с отблескивающими льдом черными глазами. Гвенна почти год не видела птицы вблизи и минуту не могла отвести взгляд, застыв вместе с толпой на площади. В рассказах, ходивших по всему Аннуру, кеттралов изображали славными летающими конями, огромными клювастыми скакунами с крыльями.

«Вранье», – думала Гвенна, всматриваясь в птицу.

Кеттралов приучали терпеть на себе людей, но никакая выучка не скрывала древней и незыблемой истины: они не ездовые животные, а хищники.

Гвенна с трудом отвела глаза, заметив стоящих перед птицей пятерых человек. Все были в черной форме кеттрал, у всех из-за спины виднелись кеттральские мечи, в руках были кеттральские луки, но никого из них Гвенна не знала. Они держали типовое построение ромбом, и причина была очевидна: шагах в десяти перед ними валялись с десяток тел. Некоторые еще слабо подергивались в агонии, пытались отползти. Большая часть была неподвижна – смятая, вялая, никому не нужная плоть.