Онанизм

В пубертатном возрасте меня постоянно беспокоили гениталии. Я поглядывал на парней в раздевалке, сравнивая форму и размеры, как будто проверяя, всё ли в порядке, и стараясь не отставать. Ум моделировал возможные сценарии внезапной интимной встречи с девушкой, просчитывая варианты поведения, чтобы «не ударить лицом в грязь». Для полноценной подготовки требовалась тренировка, которой я занимался регулярно.

С двенадцати лет во мне проснулось половое влечение. Бушующая сила Жизни порой награждала меня спонтанной эрекцией даже при взгляде на солнце. А в сочетании с богатым воображением, эта сила вскоре сделала эротические фантазии основной темой моей мыслительной деятельности (наряду с компьютерными играми). Я познал тысячи женщин, амазонок, ангелов, богинь, химер, пришельцев, эльфиек, дельфинов, фиолетовых деревьев с желевидным корневищем… И постоянно экспериментировал в способах доведения себя до оргазма. Да и фимоз с годами постепенно удалось разработать при помощи известных простых движений.

Девушки в школе казались надменными, искусственными и недалёкими. А мне попросту не хватало смелости. Даже когда я приходил в гости к однокласснице, в которую был горячо влюблён. Я был настолько робок в проявлении своих чувств, что рассказал ей о школьной влюблённости лишь двадцать лет спустя.

Я совершенно не понимал, зачем парни грубо прижимают девушек, хлопают их по ягодицам и оказывают прочие варварские знаки внимания. Любовь представлялась мне романтической, возвышенной и приятной для обоих. Это надолго сохранило мне девственность, сильно развило воображение в эротической сфере, а также уберегло от случайных ошибок юности.

Я рос довольно замкнутым. Больше всего на свете мне нравилось просто быть одному. Когда родители и брат покидали дом, я чувствовал, как открывается особое пространство свободы. Дом становился волшебным, оживал, будто он тоже ждал возможности поиграть со мной.

Мне всё ещё было многое интересно помимо компьютера: кулинарные, электротехнические и химические эксперименты, содержимое полок, чтение, танцы, пение, звукозапись, кувырки на диване, бег голышом, игры с восприятием – то, чем можно было спокойно заниматься только без родителей.

И конечно же онанизм. Ему весьма способствовали книжки «для взрослых», которые как будто специально хранились на полках секретера в детской комнате. Самое сложное было – замести следы своих экспериментов с учётом того, что кто-то из домочадцев мог вернуться домой в любой момент. Наиболее удобным местом оказалась ванная комната – там можно было закрыться на шпингалет, удобно расположиться перед зеркалом, опираясь задом о стиральную машину или даже набрать полную ванну воды и понежиться там.

Сколько спермы утекло в канализацию… Я воображал, что где-то под городом крысы и прочие звери беременеют от человеческого семени, и там развивается цивилизация мутантов наподобие египетских богов – с головами животных и телами людей, которая готовит восстание против человечества.

А ванну я каждый раз тщательно вымывал после использования, опасаясь, что мама может забеременеть, если будет мыться после меня. «Потереть спинку» я ей тоже больше не позволял.

Спрятать себя настоящего

Отношения с одноклассниками складывались легко и непринуждённо, пока у нас находились общие интересы. Класс несколько раз переформировывали, но у меня всегда находился друг, с которым можно было прогуливать уроки, играть в приставку, хулиганить и просто гулять.

После начальной школы мама практически перестала меня контролировать, но к тому времени я уже был отформатирован под «хорошего» и старался не расстраивать старших. Мне нравилось дружить с «плохими» и отчаянно хотелось самому быть «плохим».

Однажды мы с товарищем даже пытались взорвать школу, заложив взрывчатку, выковырянную из петард, в зазор между кирпичами. Нас тогда застукала завуч и отчитала перед всем классом. Было обидно до слёз – в основном из-за того, что обо всём расскажут родителям, а ещё потому что под психологическим давлением меня вынудили отдать все оставшиеся петарды, с трудом купленные за деньги, которые приходилось долго копить.

Но мечта о бомбе осталась – в следующий раз мы соорудили нечто взрывоопасное, запихнув в банку от растворимого кофе аэрозольный баллончик, спички и немерено петард. Это был тестовый образец, и мы решили сперва устроить «полевые испытания» – вынесли поделку в поле и подожгли фитиль. Никакой реакции не последовало. Пришлось, преодолевая страх и холод (дело было зимой), вскрывать конструкцию и поджигать содержимое. В итоге сдетонировали только петарды. Никто не пострадал.

Во всех этих случаях примечательно то, что друзья, которые казались мне круче, здоровее и смелее, фактически каждый раз стремились переложить на меня ответственность за происходящее и отказывались от самой опасной части мероприятия. Это научило относиться к дружбе скептически, а взрывать что-либо перехотелось совсем.

Ближе к восьмому классу я с удивлением обнаружил, что все, кроме меня, стремительно повзрослели. Ребят уже интересовала выпивка, сигареты и музыка, они обнимались с девушками и лапали их. А я всё так же рисовал монстров, оружие, горы черепов и ядерные грибы в тетрадках и «хранил верность» компу.

С каждым учебным годом у меня становилось всё меньше друзей. Кто-то не хотел общаться со слабохарактерным дохляком, кто-то предпочитал моей дружбе модные тусовки с выпивкой и куревом, которые набирали в свои ряды всё большее количество адептов, делая их смелее и агрессивнее. Среди сверстников нарастала стайная грубость, стремление кого-то унижать, откровенно тупые приколы и пошлость во всех проявлениях.

Я пытался адаптироваться и перенимал ключевые ритуалы поведения, чтобы не стать изгоем. Но понимал, что просто не выживу в такой среде будучи «добрым сказочником». Тогда я просто взял в воображении «настоящего себя», положил в некий золотой сундучок, запечатал его и спрятал куда подальше в глубины сознания до лучших времён.

Следующим летом я значительно прибавил в росте – превратился из самого маленького в самого длинного в классе. На несколько лет этого действительно было достаточно, чтобы избежать нежелательного внимания со стороны забияк.

Я плохо развивался физически и не умел постоять за себя. Хотя мой отец в своё время служил в армии и владел рукопашным боем, мне запомнилось только то, как он однажды показывал приём для выбивания пистолета из руки противника – взмах ногой с криком «дао!» В школе я почти постоянно ходил с напряжённым животом – на всякий случай – и гордился «квадратиками» на прессе.

Физкультура мне не нравилась. В подвижные игры я не играл. У меня была повышенная боязнь получить и причинить повреждения. В классе я всегда балансировал на тонкой грани между «белой вороной» и изгоем-посмешищем, по возможности избегая конфликтов. По большей части это удавалось – откровенных издевательств и избиений не было.

Однако несколько раз я всё-таки дрался. Каждый раз – из-за девушки, когда кто-то из ребят грубил или «подкатывал» к барышне, которая была мне тайно симпатична. И всякий раз – безрезультатно. Несколько минут пылкого размахивания кулаками, почти не глядя, – хочется защитить лицо и особенно глаза, цепляния за одежду, неудачные попытки сделать «подсечку»…

По итогу в драке не было ни победителя, ни проигравшего – просто несколько ссадин и синяков. И желание за них отомстить. Возвращаясь домой я подолгу отрабатывал почерпнутые из кинофильмов удары и броски на воображаемом оппоненте, который молил о пощаде.

В реальности повторная стычка имела место всего лишь раз. С тем же результатом – красивые приёмы оставались фантазиями, а на деле выходило всё то же хаотичное махание и цепляние. И фингал под глазом, который я потом наивно пытался замазать маминым тональным кремом.

В нашем спальном районе было много злых детей из неблагополучных семей. А ребята в школе записывались в спортивные секции, и риск получить от подготовленного человека по зубам без шанса что-либо ему противопоставить значительно возрастал с каждым годом. Я попытался записаться на самбо. Но зашёл всего раз и, посмотрев, как ребята бегают друг по другу на разминке, решил туда не возвращаться – дополнительный урок «физкультуры с издевательствами» ради возможности выучить несколько бросков меня не устраивал. Да и вообще – зачем подвергать себя дополнительному стрессу? Я предпочёл просто оставаться миролюбивым терпилой. Однако всё же подтягивался, отжимался, набивал кулаки и тренировал растяжку – на всякий случай.

Путь к цинизму

У мамы всегда выходило, что папа плохой и виноватый – даже когда он объективно был ни при чём. А у папы мама всегда была дура и сама виновата, но он говорил об этом более сдержанно. Хотя несколько раз, когда приходил пьяный, всё же распускал руки.

Однажды всё начало заходить слишком далеко, и я вызвал милицию. Почему-то никто не приехал, но папа успокоился. И с того дня стал называть меня Павликом Морозовым. Я не растерялся и вскоре тоже придумал для него обидное прозвище – тогда мы оба перестали обзываться.

Постепенно у родителей назрел серьёзный кризис в отношениях, они стали поговаривать о разводе. Нам с братом стоило определиться, с кем из них каждый из нас предпочёл бы остаться.

У нас был опыт проживания без мамы, когда она ложилась в больницу, и этот опыт мне понравился: готовить и следить за домом самостоятельно оказалось приятным занятием, которое отнимало гораздо меньше времени и сил, чем с мамой. Более того – это стало интересно! А главное – не было постоянного угнетающего нервного фона: гармония и спокойствие.

Потому я предпочёл бы остаться с отцом, даже понимая, что при этом многому придётся научиться по хозяйству – спокойствие дороже «арийского порядка». Впрочем, не было никаких гарантий, что одиночество отца не превратиться в алкогольный Ад, или что он найдёт другую женщину, которая будет хорошо относиться к детям от первого брака. Так что сомнения оставались до последнего.

Однако родители так и не развелись.

Тем временем, моя тайная возлюбленная одноклассница уехала жить в другой город. Мы продолжали переписываться, но я не чувствовал от этого ничего кроме раздражения. Ведь она была далеко – а значит мы никогда не будем вместе. Ни признаний, ни поцелуев, ни секса. Это казалось очевидным, и я не понимал – к чему тогда травить душу перепиской?

К тому же она что-то от меня скрывала, ещё когда жила здесь. Ходили слухи, что у неё был парень. Я почувствовал себя обиженным и брошенным в очередной раз и перестал писать.

«Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда», – резюмировал отец нашу короткую беседу на тему гендерных отношений. Я стал смотреть на любовь с холодным цинизмом – это отразилось и в школьных сочинениях: я использовал папину цитату, подводя итог любовной истории литературных персонажей. Учительница поставила мне двойку с припиской: «Зачем ты это написал!?» От этих её слов чувствовалась боль и горечь утраты.

В «анкетах», которые друзья заполняли друг-другу, часто встречался вопрос о смысле или девизе жизни. У меня его не было, но прочитав однажды на стене раздевалки надпись: «Всех баб не переебать, но стремиться к этому надо», я стал всюду отвечать так. Естественно, в шутку и для эпатажа, а про себя думал: «Любовь и светлое будущее человечества».

Поскольку я буквально вырос на юмористических передачах «Аншлаг», «Смехопанорама» и «КВН», сатира и юмор казались мне самыми конструктивными инструментами взаимодействия с миром. И своеобразным пространством свободы, где возможно всё.

Иногда я ловил себя на том, что не могу разговаривать серьёзно в принципе – балагурю без перерыва и всё обращаю в шутку. Потому никто ко мне и не обращался с серьёзными предложениями, а я был этому только рад – серьёзность казалась мне синонимом закостенелости мозга и взрослости в худшем смысле этого слова.

Зато я рассказывал сотни анекдотов и рисовал стенгазеты. А поскольку страх публичных выступлений не был мне свойственен, я с радостью соглашался вести всевозможные увеселительные мероприятия и участвовал в школьных КВНах. Вплоть до того раза, когда мне одному поручили разработать сценарий для всех КВН-овских конкурсов. Вернее, я предложил свои идеи, а остальным, включая классную, было настолько пофиг, что исправлять ничего не стали.

К тому моменту я уже набрался достаточно подростковой пошлости и научился «чушь прекрасную нести». Шутки про наркотики, телепузиков-каннибалов, смерть, а также презервативы и нижнее бельё, летящие со сцены… В общем, представление вызвало полнейший восторг у сверстников, однако преподавательский состав, сидящий в жюри, его не оценил – больше к самодеятельности меня не допускали.

Вероятно, начиная именно с этого события я стал стремительно забывать анекдоты и шуточки, которые раньше старательно коллекционировал в памяти.

Компьютерная романтика

Так постепенно круг моих интересов ограничился компьютерами. Хотя найти девушку тоже очень хотелось. Совокупность этих факторов (или подсознательная тяга к оптимизации, передавшаяся от родителей-технарей) привела к влюблённости в молодую учительницу информатики.

АС. была хрупкой женщиной с приятным спокойным голосом. От неё веяло мягкостью, романтичностью и лёгкой усталостью. С ней я познал основы алгоритмизации на псевдоязыке программирования ИнтАл и на нём же разработал свои первые игры.

А ещё мы беседовали о жизни. АС. советовала мне найти девушку, а я не находил слов, чтобы признаться ей в своих чувствах и врал, что подруга у меня есть, и что мы с ней уже на стадии «поцелуев в кино».

Мы с приятелем действительно предпринимали в то время попытки познакомиться с двумя сверстницами, но все они не дотягивали в моих глазах до АС. А вступать в отношения без глубоких чувств было не в моих принципах.

Моя любимая учительница вскоре уволилась, а вместо неё в школе появился странный дядька-сисадмин. В его внешности безошибочно читался заядлый компьютерный гик: большой рост, нелепая осанка, очки, напряжённый лоб, плешка, усы, жилет с инструментами и кобура с газовым пистолетом. Звали дядьку Т.В., но для меня и быстро сформировавшегося «ближнего круга» школяров он был просто Death.

Death мгновенно стал популярен благодаря своей открытости, чувству юмора и профессионализму. А ещё он, как и я, оказался фанатом «Quake», причём именно второй, а не третьей части, на которую давно перешло большинство, а у моего домашнего компьютера не хватало для неё ресурсов.

Для меня лично наш сисадмин был примечателен ещё и тем, что не скрывал факта своей поздней девственности, и даже участвовал в ток-шоу на первом канале российского телевидения, посвящённом этой теме.

Начались регулярные посиделки. На переменках и после уроков кабинет информатики превращался в компьютерный клуб. Наконец-то я мог почти не лимитировано играть с живыми людьми бесплатно! Да ещё и в то, во что умел играть хорошо. Там же мы со временем стали собираться на спецкурс по С++, который обычно быстро перерастал в зачистку подземелий в «Diablo» и просмотр фильмов в гоблинском переводе.

От недавней влюблённости в учительницу не осталось и следа, и я положил глаз на одну из посетительниц нашего «клуба». Стройная и симпатичная, она тоже играла в «Quake» и этим покорила моё сердце (я снова пытался совместить всё, что мне нравится, «в одном флаконе»). Несмотря на то, что у неё был парень – крепкий старшеклассник, я написал ей анонимно стихи на День святого Валентина, а потом стал подсаживаться к ней у компьютера. Однако при ближайшем рассмотрении она оказалась девушкой недалёкого ума и весьма посредственным игроком с заторможенной реакцией. Я был разочарован.

Но гораздо более болезненным ударом стал конфликт с Death’ом. Однажды я второпях зашёл в кабинет, где во всю кипела виртуальная баталия, и уселся за свободный компьютер. Там была запущена какая-то крайне долгосрочная проверка, прогресс которой уже перевалил за половину. Спеша на игровой фронт, я закрыл окно программы.

– Пожизненное! – раздался неожиданно громогласный сисадминский голос, – Ты понимаешь, что ты сделал!? Всё, свободен.

Я встал и ушёл, еле сдерживая слёзы. Особо не понимая, что именно натворил, зато ясно осознавая, что Death не шутит. «Пожизненное» означало окончательное и бесповоротное исключение из «игрового клуба».

Дефицит сетевой игры теперь приходилось ликвидировать в компьютерных клубах, деньги на которые собирались традиционно: со сдачи от походов в магазин, экономии на школьном питании, сбора макулатуры и стеклотары.

Альтернативой бессмысленному прожиганию времени и денег за игрой было программирование. Я увидел в нём способ воплотить свои многочисленные идеи и начал делать простейшие игры.

Используя ИнтАл, я создал симулятор мировой термоядерной войны. Программа вычерчивала карту мира, затем игроки (СССР и США) расставляли базы и по очереди пуляли друг в друга ракетами. Математические расчёты в игре отсутствовали напрочь и после каждого хода она наивно спрашивала: «Сколько баз противника уничтожено?»

Далее последовало несколько примитивных поделок на Pascal’е. А затем, по наводке одноклассника, я открыл для себя Flash – он казался очень простым средством для создания анимации, и я быстро освоился с помощью встроенного мануала с примерами.

Сперва мне захотелось сделать мультик. Получился короткий корявенький ролик про то, как мы с братом пытались взорвать школу, но в итоге лишь повредили канализационную трубу, после чего нашу альма-матер доверху затопило говном. Под напором фекальных масс учителя с криками вылетали из окон, а на крыше бил живописный фонтан. Завершал сие творение визит смерти с косой в противогазе под собственноручно записанный на расстроенной папиной гитаре саундтрек а-ля «титры первой матрицы».

Мультик понравился одноклассникам, однако большой популярности не снискал. Я же заинтересовался: как сделать, чтобы объекты на экране двигались не по заданным траекториям, а по нажатию клавиш? Так я открыл для себя ActionScript – встроенный язык программирования Flash и углубился в конструирование игр.

Я чувствовал себя первооткрывателем и изобретал с нуля логику многих известных игровых моделей. Был у меня и свой волейбол, и гоночки, и что-то вроде первого GTA, и даже попытки реализовать что-то трёхмерное.