V

Есть интересная книга, посвященная судьбам династии Тюдоров^[6], так вот ее автор высказывает мнение, что Генрих Восьмой, как многие люди, рожденные в очень богатых семьях, не понимал стоимости денег. Для него они просто были – как воздух. И он начисто не понимал, что их надо добывать или что их может быть недостаточно. Странный вывих сознания у человека, который вроде бы прекрасно разбирался в политических проблемах. Вообще, Генрих Восьмой представлял собой некий клубок противоречий. С одной стороны, он был наделен невероятным самомнением. Он совершенно твердо считал себя правым в любом случае, когда у него возникали или могли возникнуть противоречия с кем бы то ни было. Понятно, что среди его подданных таких людей не водилось, но он распространял эту доктрину и на заморские территории. Когда посол французского короля Людовика Двенадцатого явился к нему на аудиенцию, Генрих накричал на него и сообщил послу, что не видит пользы в чтении писем от государя, который не смеет глянуть ему в лицо.

Генрих Восьмой просто бредил подвигами «… своего предка, Генриха Пятого…» – и тот факт, что Генрих Пятый был ему не кровным предком, а всего лишь первым мужем его прабабушки, ничем ему не мешал. В общем, король собирался во Францию, с целью «… пожать военную славу…». Доводы его советников, приводивших ему подробные документы с исчислением количества людей и денег, потребных для такой экспедиции, он находил скучными.

И он влез в так называемую Священную Лигу, созданную Папой Римским Юлием Вторым против французского короля, и на четвертом году своего правления получил наконец войну, которую он желал столь страстно. Вышел из этого один сплошной конфуз. Причем конфуз во всех трех областях государственного правления – и в дипломатии, и в войне как таковой, и в сфере финансовой. Короля Генриха подвели все его союзники – и император Максимилиан, и швейцарцы-наемники, и папа Юлий, и пуще всех – тесть, король испанский Фердинанд, отец его королевы. Субсидии, выплаченные союзникам, пропали даром.

Все предприятие стоило побольше миллиона фунтов стерлингов, и казна, которую большими трудами наполнял Генрих Седьмой, совершенно опустела.

Вот сведения из валютного справочника он-лайн: In 1510, Ј1,000 0s 0d wоuld have the same spending wоrth оf 2005’s Ј483,770.00 (в 1510 году одна тысяча фунтов стерлингов равнялась 483 770 фунтам в ценах 2005 года).

Разница примерно в 500 раз. Примем во внимание, что фунт стоит подороже доллара примерно на 30–40 %, – и у нас получится, что военная кампания Генриха Восьмого стоила Англии 700 миллионов теперешних долларов. Эти расходы ложились на тогдашнее население Англии численностью чуть побольше 2 миллионов человек, то есть примерно в 30–35 раз меньше, чем то, что существует сейчас. Так что если мы в попытке получить современный эквивалент затрат помножим 700 миллионов долларов на 30 или на 35, то цифры получаются просто астрономические.

Но король Генрих был совершенно счастлив. Во-первых, он сумел завоевать два небольших городка во Франции. Они были ему ни к чему, и защита их стоила бы ему безумных затрат – но зато это был материальный знак победы. Во-вторых, английская конница в союзе с бургундскими рыцарями императора Максимилиана однажды обратила в бегство французов. Сражение это, происшедшее 16 августа 1513 года, никаких военных последствий не имело, но в Англии получило пышное наименование Битвы Шпор – в знак того, что спасающиеся французы растеряли в бегстве свои шпоры.

Генрих Восьмой рассматривал это как великую победу и осыпал участников сражения почестями и наградами. Война для него была как бы турнир, только в более крупных масштабах.

Вообще, он упивался своей военной славой и на всю войну – крайне неудачную с точки зрения его советников – смотрел весьма бравурно. Король полагал, что война прошла хорошо. К тому же он решил две побочные проблемы.

Первая из них заключалась в том, что в Тауэре уже семь лет сидел его кузен, Эдмунд де ла Поль. Что с ним делать, было непонятно. Его старший брат, Джон де ла Поль, участвовал в восстании Ламберта Симнела и в ходе подавления его был убит. Эдмунда тогда посадили в тюрьму, но, так как он был не слишком-то виноват и представлял собой фигуру скорее безвредную, Генрих Седьмой так его до поры в Тауэре и оставил. Ну, его сын и наследник, блистательный Генрих Восьмой, решил, что всякие там полумеры ему не к лицу. И перед тем, как отправиться во Францию, смахнул кузену голову.

Что касается второй проблемы, то сводилась она к тому, что ворчливые старые советники, вершившие дела государства еще при его отце, Генриху Восьмому надоели. Они, конечно, не смели критиковать своего молодого государя, но сетовали на непомерные расходы и досаждали ему всякими там административными проблемами. А заменить их ввиду их огромного опыта и бесспорной компетентности было крайне затруднительно.

Однако в ходе Французской войны выяснилось, что есть человек, который не только не ворчит, а одобряет все действия своего короля, делает это с подлинным энтузиазмом и при этом никаких бумаг ему на подпись не подсовывает. А вот зато порученные ему дела решает и при этом – с редкой эффективностью.

И король Генрих Восьмой, таким образом, не только избавился от совершенно лишнего кузена де ла Поля, но и и от докучных старых ворчунов. Он заменил их всех открытым лично им новым талантом.

Это был Томас Уолси, лицо, ответственное за раздачу королевской милостыни.

Глава 4
Томас Уолси, лицо, ответственное за раздачу королевской милостыни

I

Это был примечательный человек. Про него говорили, что он сын мясника из Ипсвича, Роберта Уолси. Собственно, такого мнения держались до недавнего времени едва ли не все. Но относительно недавно в Оксфорде отыскали документы, связанные с неким Робертом Уолси, торговцем сукном, погибшим в сражении при Босворте – и признанным при этом лицом, достойным чести быть упомянутым.

Если этот Роберт Уолси не тезка и однофамилец, а отец Томаса, то его статус был повыше, и он мог бы считаться даже как бы джентльменом, в ранге почти таком же, как у сквайра.

Нам-то это все равно, а вот современники проводили черту между торговлей мясом и торговлей сукном, и торговля тканями была более почетным занятием. Однако вернемся к нашему повествованию – в семье Роберта Уолси, о котором неизвестно даже, был ли он мясником или суконщиком, родился где-то вокруг 1473 года мальчик Томас. Возможно, миф о «…сыне мясника…» был изобретен врагами Томаса Уолси, которых у него с течением времени набралось немало и которые норовили подчеркнуть его низкое происхождение.

Но, как бы то ни было, у семейства Уолси хватило средств дать своему сыну образование – он поучился в обычной школе в Ипсвиче, а потом оказался достойным того, чтобы пойти в колледж в Оксфорде и к 15 годам получить там степень бакалавра.

10 марта 1498 года, то есть примерно в 25 лет, он принял сан священника и дальше, оставаясь в Оксфорде, начал с большой скоростью расти в рядах тамошней иерархии – получил сперва степень магистра, а потом и вовсе стал деканом факультета теологии.

Церковь давала возможности для продвижения способным людям из нижних сословий, даже сыновьям крестьян, если они обнаруживали значительные способности. А Томас Уолси оказался настолько способным человеком, что его уму и работоспособности оставалось только дивиться.

В 1502 году он стал капелланом при архиепископе Кентерберийском, примасе английской Церкви, но сделать там значительной карьеры не успел – его патрон внезапно умер. В течение пяти лет, с 1502-го по 1507-й, Томас Уолси служил в качестве управляющего поместьями сэра Ричарда Нанфэна и приобрел на этом посту значительный практический опыт.

Нам не следует удивляться переходу священника от теологии к экономике и администрации – в те времена грамотность и знания в очень большой степени были сосредоточены в руках служителей Церкви, и советниками королей по вопросам, связанным с хозяйством, как правило, служили епископы.

В 1507 году Уолси взяли на службу короля Генриха Седьмого.

Старый король был не просто законником и скупердяем – он вдобавок ко всему этому проводил еще и сознательную политику ограничения полномочий знати, и скромное происхождение Томаса Уолси послужило плюсом, а не минусом. Уолси был назначен секретарем к Ричарду Фоксу, епископу Винчестерскому, который служил королю в должности лорда-хранителя печати.

Томас Уолси, собственно, числился одним из капелланов королевского двора, но позиция секретаря одного из двух главных министров короля была важнее формального статуса.

Интересно, что поначалу епископ, как и его коллега Уильям Уорхем, отнесся к Томасу Уолси вполне благожелательно. Он снял с их плеч настолько большой груз административных забот, что стал скорее младшим коллегой, чем служащим. В 1509 году Томас Уолси получил свой первый самостоятельный пост – он стал так называемым «альмонером» (almоner), то есть лицом, распоряжающимся раздачей королевской милостыни.

Не следует судить о придворных должностях по их названиям. В конце концов, в былые годы Оуэн Тюдор начал свою большую карьеру с того, что стал хранителем гардероба своей королевы. Важна не сама должность и, уж конечно, не ее название – по-настоящему важное значение имеет близость к особе монарха. Позиция Томаса Уолси давала ему место в Тайном Совете при короле Генрихе Восьмом. Он стал попадаться королю на глаза, понравился ему и начал получать всякие особые поручения.

В 1513 году, отправляясь на войну во Францию, король доверил Томасу Уолси организацию снабжения войск.

II

В 1514 году на тех, кто отличился в ходе сражений, пролился дождь королевских милостей. Три человека были награждены просто экстраординарно. Одним из них был Чарльз Брэндон, сын сэра Уильяма Брэндона, который служил знаменосцем при Генрихе Тюдоре и был убит в сражении на Босвортском поле. Сэр Уильям так и пал со знаменем в руках – а зарубил его лично король Ричард III, приняв его за своего соперника.

Ну, естественно, став из графа Ричмонда королем Генрихом Седьмым, Генрих Тюдор благоволил к сыну своего знаменосца и взял мальчика к своему двору – он рос вместе с принцем Артуром. После женитьбы Артура на испанской инфанте и отъезда молодых супругов в замок на границе Уэльса Брэндон был включен в свиту принца Генриха. Несмотря на почти семилетнюю разницу в возрасте, они очень подружились. Оба просто обожали турниры, охоту, жизнь на вольном воздухе и даже внешне были похожи – оба они были рослыми удальцами, настоящими атлетами.

Понятное дело, что при воцарении Генриха Восьмого его друг не был забыт и получил и почетные, и выгодные назначения – но по-настоящему он угодил своему другу и государю в Битве Шпор. Он командовал там лихой атакой английской кавалерии, в воздаяние за этот подвиг получил титул герцога Саффолка с полагающимися такому громкому званию земельными владениями.

И то и другое было конфисковано у де ла Полей, родственников короля по материнской линии Йорков, и младшего из них король как раз перед экспедицией во Францию и казнил. Теперь владения его кузена пригодились ему в качестве наградного фонда…

Вторым человеком, тоже награжденным герцогским титулом, был Томас Говард, граф Суррей. С ним дело обстояло сложнее, потому что в битве при Босворте он дрался не на той стороне. Его отец, герцог Норфолк, был убит, а сам он попал в плен.

Но после трехлетнего заточения был все-таки освобожден, но герцогства ему не вернули, и он носил лишь титул графа Суррей, принятый в его роду для сына-наследника. Однако его в конце концов, как человека больших способностей, стали привлекать к делам, и с 1501 года он был лордом-казначеем.

Но вот при Генрихе VIII он отличился по-настоящему.

В отсутствие короля Англии шотландский король Джеймс Четвертый, муж старшей дочери Генриха Седьмого, леди Маргарет, устроил вторжение в Англию, и дело могло бы кончиться плохо, если бы не Томас Говард. Он собрал под свои знамена столько людей, сколько смог, и ударил по шотландцам. Битва при Флоддене (1513) оказалась огромной победой – в сражении полегла чуть ли не вся знать королевства Шотландия вместе со своим королем, и будь Генрих Восьмой с основными войсками в Англии – кто знает, может быть, он сумел бы захватить Эдинбург. Этого не случилось, но шотландская граница стала мирной на долгое время.

Король Генрих Восьмой оценил подвиг – и вернул Томасу Говарду титул его отца. Теперь он именовался 2-м герцогом Норфолком.

Третьим человеком, вознесенным к славе, оказался Томас Уолси. Дело было даже не в том, что король поспособствовал тому, что он получил инвеституру архиепископа Йорка. Это назначение так или иначе зависело от короля, Рим, как правило, следовал рекомендациям суверена той страны, где прелаты Церкви высокого ранга получали свои епископские кафедры. Король сделал гораздо больше – он добился для своего нового любимца сана кардинала и поста легата Папского Престола в Англии. Была у Томаса Уосли, помимо ума и невероятной работоспособности, еще и такая черта, как умение «…читать невысказанные мысли короля…» и давать ему такие советы, которые этим мыслям хорошо соответствовали. Для иллюстрации можно привести совершенно конкретный пример.

Он связан с громким делом Чарльза Брэндона, герцога Саффолка, случившимся в 1514 году.

III

Во время Французской кампании 1513 года Брэндон принимал участие в осаде Теруана и Турне и зарекомендовал себя храбрым воином. Король, очень расположенный к своему другу, произвел его в кавалеры ордена Подвязки, а орден этот, по обычаю, носило не больше 25 человек, и в основном они принадлежали к королевскому семейству^{2}.

Брэндон присутствовал на переговорах с императором Максимилианом, где речь шла о заключении брака между внуком императора, Карлом, и младшей сестрой Генриха VIII, Марией Тюдор. А надо сказать, что силач и красавец Чарльз Брэндон очень нравился женщинам, да и сам он был в этом плане человеком очень предприимчивым и препятствий не признавал.

И он не упустил случая пофлиртовать с дочерью императора, Маргаритой, что ей скорее понравилось. Вскоре распространились слухи, что они собираются пожениться. Ну, предполагаемый брак между особой королевской крови и каким-то иностранцем, не владетельным князем, а всего-навсего подданным короля Англии, вызвал такой скандал, что Генриху VIII пришлось принести публичные извинения императору и принцессе.

Наверное, он и Брэндону сделал выговор – но мы на этот счет ничего точно не знаем. Зато знаем, что Брэндон вовсе не унялся, а скорее, наоборот, пустился в еще более рискованные авантюры…

У короля Генриха VIII была сестра, принцесса Мария, моложе его на пять лет. Их отец, Генрих Седьмой собирался с ее помощью породниться с императором Максимилианом, и маленькую принцессу в 7-летнем возрасте просватали за его внука, Карла Габсбурга, который родился в 1500 году и, следовательно, был еще моложе.

Ну, по целому ряду причин дело не вышло – из-за дипломатических проволочек, а также из-за изменения политической обстановки в Европе помолвка была расторгнута. Принцессе Марии было четырнадцать, когда Генрих VII умер, и следующие пять лет она провела при дворе.

Брат-король ее ничуть не угнетал – они вместе росли, – и в результате она пользовалась такой свободой, которую никогда бы не получила при своем строгом и мелочном батюшке. У нее не было никаких дуэний, и она могла участвовать в балах и маскарадах, и король был так к ней привязан, что назвал ее именем военный корабль – «Мэри Роуз».

Было, правда, мнение, что на самом деле имелась в виду Мария Болейн, его любовница, – но это очень сомнительно, Мэри Болейн появилась в его жизни все-таки позднее. Вопрос этот можно дебатировать – но уж свою дочку, Марию, Генрих VIII точно назвал в честь сестры.

Принцесса Мария, несомненно, была самой блистательной дамой при дворе. И вот в 1514 году, когда ей было 19, брат выдал ее замуж, и с женихом он постарался на совесть – им стал недавно овдовевший король Франции, Людовик Двенадцатый. Ему было 52 года, он был слаб, немощен и ряб, но у Генриха Восьмого имелись на этот счет свои соображения – из двух его предшественников и тезок один, Генрих Пятый, взял в жены французскую принцессу, а второй, его сын Генрих Шестой, короновался в Париже как его сын и наследник.

Законных детей у Людовика Двенадцатого не было. Так что, вполне возможно, сердце короля Генриха грела мысль, что в один прекрасный момент его племянник, сын его сестры, будет править во Франции.

Для понимания дальнейших событий нам есть смысл заглянуть в энциклопедию:

«…Мария без энтузиазма согласилась на этот политический брак, но поставила Генриху условие: если она переживет Людовика, то следующего мужа она выберет самостоятельно. По тем временам это было неслыханным требованием для девушки из монаршей семьи, но Генрих дал согласие.

Мария отправилась во Францию и 9 октября 1514 года обвенчалась с Людовиком в Абвиле, а вскоре стала вдовой. Как говорили недоброжелатели, усиленные попытки зачать наследника подорвали здоровье монарха, и он скончался через три месяца после свадьбы…»

В отсутствие прямого потомства Людовика трон перешел к боковой ветви династии Валуа, и королем стал Франциск Первый, немедленно проявивший самый горячий интерес к юной вдове своего предшественника. Провернуть «повторный брак» на манер его собственного король Генрих никак не мог – Франциск Первый уже был женат. Оставить вдовствующую королеву Франции, Марию Тюдор, во владениях короля Франциска было никак нельзя – Франциск пользовался славой предприимчивого кавалера, не пропускавшего ни одной юбки.