43

Никто, конечно, не догадывался, что с ней творится; казалось, всё идет как обычно. Только сегодня она была ещё требовательней, чем всегда.

Многое, слишком, не удовлетворяло её. Заставляла снова и снова повторять куски, без конца включала записи сыгранных и находила в них всё больше ошибок и неудачных моментов.

– Ещё вчера именно это тебе нравилось!

– Ну и что? Сегодня должно быть лучше, чем вчера.

Актерам казалось, что она хочет чего-то почти невозможного. А она вдруг почувствовала, что эта пьеса ей уже совершенно не нравится. После увиденного вчера тема её воспринималась в другом свете. Не то. Пусть её ставит другой режиссер: у нее она теперь не получится.

К счастью, время подходило к обеду: репетиция заканчивалась. Она могла после обеда поехать домой, отдохнуть: вечером спектакль, в котором занята. Вместо этого вернулась на студию. Здесь привычная рабочая обстановка, мешающая вновь безраздельно погрузиться в омут своих мыслей.

Снова начинались репетиции, и она переходила из зала в зал, где-то ненадолго задерживаясь и тихо, так же, как и появлялась, исчезая. Почти ничего не нравилось, не вызывало интерес. Она ушла в сад.

Небольшая компания, актеры и режиссеры, расположились на лужайке. О чем-то спорили, сидя на траве.

– Лейли! – позвали её. – Ты слышала новость? Поль хочет ставить старинную пьесу: «Бранда» Ибсена.

– «Бранда»? И что?

– Он почему-то уверен, что ты его поддержишь.

– А: пожалуй.

– Ты что: знакома с её содержанием?

– В общих чертах. Поль рассказал мне его и показал несколько отрывков. Кажется, полгода тому назад.

– Ну, и…?

– Он, как я поняла, не собирался тогда её ставить. А я начинала «Поиск».

– Как он? Закончен? Когда премьера?

– Думала, что почти закончен. Сегодня убедилась, что он у меня не получится.

– У тебя? С чего бы?

– Потеряла интерес. Передам другому.

– Не торопись! Может быть, тебе, просто, кажется.

– Нет: не кажется.

– Почему? Что-нибудь произошло?

– Да.

– Сегодня?

– Вчера. Разговаривала с Даном. И с Эей.

– Как? Но ведь…? Тебе разрешили прямую связь с ними?

– Я была у них.

– О-о! А карантин?

– Он почти кончился: Эя сразу получила разрешение – я летала к ним.

– Ну-ка, расскажи! Как они?

– Относительно ничего. Внешне, по крайней мере.

– Что они тебе рассказали? О Земле-2? О полете? О Контакте?

– Нет: они сказали, что об этом все почти могу узнать из их отчетов.

– Тогда: что же?

– Многое. Но главное: я вчера видела их детей.

– По-моему, это единственное непонятное из всего, что с ними произошло.

– До вчерашнего дня – для меня тоже. Нужно было увидеть, чтобы понять: они очень счастливые люди, хоть и кажутся невеселыми.

– Ещё бы: после такого!

– Они счастливые люди, – повторила Лейли. – Пожалуй, самые счастливые на Земле.

– Ещё бы! Суметь столько совершить: полет в Дальний космос, освоение Земли-2, выход на Контакт.

– Нет: больше всего потому, что у них есть дети. Их дети. Потому, что они сами их родили и вырастили. Потому, что живут вместе с ними.

– Почему ты так считаешь?

– Потому что видела. И потому, что они сами рассказали мне обо всем. О том, как это дало им возможность даже там чувствовать себя счастливыми.

– Значит: счастливые, счастливые, счастливые! Ты это без конца повторяешь.

– Могу повторить ещё. Вместо обычной нашей разобщенности – теплота отношений, какой я ещё не видела. То, чего нам всем не хватает.

– Ты можешь ручаться за всех?

– За подавляющее большинство, во всяком случае.

– Но все космонавты такие: они там вынуждены непрерывно общаться – и привыкают друг к другу.

– Нет, это другое: большее.

– То, что называли любовью? Что привлекало тебя в старинных пьесах, так ведь? Но кому это сейчас нужно? Ни одна же из таких пьес, которые ты пробовала ставить, не имела успеха.

– Это печальней всего. Чувство, которое когда-то считалось самым прекрасным, позабыто.

– Но ведь это исключительное чувство мужчины и женщины друг к другу согласно идеалу прошлых веков осуществлялось в браке, то есть в совместной жизни до самой смерти – с соблюдением верности друг другу и рождением детей. Ты увидела нечто подобное? – спросила молчавшая до сих пор самая молодая из присутствовавших – Рита, актриса-аспирантка.

– Да. Именно.

– Это ты и называешь любовью: только это? Но ведь такое было лишь идеалом – не правилом. Браки заключались не только по любви, нарушение верности было повсеместным. Разве не так?

– Но разве люди не созрели для воплощения идеала, превращения его в норму?

– Мне совершенно не понятно, о чем ты грустишь. Ну: мы позабыли слово «любовь», в основе которого, всё-таки, лежит физическое влечение мужчины и женщины друг к другу – страсть, дарящая радость. Мы совершенно свободны в отношении её: сплетай пальцы и будь близким с тем, кто тебе сейчас нравится. Ты всегда имеешь возможность поступать так, не думая ни о чем кроме своего желания. Разве это не прекрасней того, что было когда-то? – Рита победоносно улыбнулась.

– Нет, – тихо ответила Лейли. – Это не дает тех душевных переживаний, какие давала любовь.

– Но кто испытывает потребность в таких переживаниях?

– Есть такие.

– Никто им не мешает сохранять длительную связь друг с другом, хоть всю жизнь. Я таких не знаю: ни одного. Да их и есть – крайне мало.

– Я, всё-таки, знаю их.

– И они тебе нравятся больше остальных?

– В их отношениях больше, гораздо, душевного тепла, чем у других – но они не имеют естественного завершения: любовь без детей не полна.

– Этот вывод – твой собственный?

– Нет. Конечно, нет. Его когда-то сделал Лал. Дан и Эя смогли убедиться в его правоте: они рассказали мне, как появились на свет и росли их дети.

– И сумели убедить тебя?

– Сумели. Ведь я видела их всех вместе.

– Лал. Значит, он. На него это похоже.

– Рем, он же был тебе почти ровесником?

– Да. И его выступления я помню хорошо. Лалу слишком многое не нравилось в современной жизни: считал, что немало из существовавшего у людей былых эпох совершенно незаслуженно забыто. Что ж, тогда всё гораздо понятней.

– Что тут может быть понятным? – запальчиво вновь вступила Рита. – Современная женщина, сама рожающая детей вместо того, чтобы целиком отдаваться работе; теряющая время на то, что может сделать неполноценная! Совершенно не оправданный анахронизм. Да! По-моему, это нельзя ни понять, ни оправдать.

Лейли почему-то не хотелось спорить. Она встала и ушла.

…Спектакль вечером прошел с обычным успехом, хотя играла хуже, чем в предыдущем. Но публика этого не замечала: выручило её профессиональное мастерство.

А после спектакля мучительно не хотелось