<Д.Н. Марковичу>
Ты слышишь Лермонтовской грусти чарованье,
Нездешних песен благостный порыв.
И чувств нечеловеческий надрыв.
И на небесную обитель упованье?
Мятежным Демоном таинственно томим.
Он в горы уходил, чтобы молиться звездам.
И там слетал к нему Хранитель-Херувим.
Когда, измученный, он приближался к безднам…
Ты слышишь Пушкинской гармонии волненье,
И Музы царственной волшебную свирель,
И мирных струн классическую трель,
И чувств возвышенных небесное томленье?
Смятения и звуков горних полн,
Он убегал в широкошумные дубровы,
И с берегов вечнозвучащих волн
Неслись его восторженные зовы.
4 сентября 1923
Теперь не скрою я тайной маской
Свое лицо.
На безымянном сверкает лаской
Твое кольцо.
Не буду петь я с тоской суровой
О злой судьбе.
С душой воскресшей, с душою новой
Иду к тебе.
Ты не отвергла мольбы безмолвной.
Раскрыв печаль.
Душою чуткой, любовью полной
Манила вдаль.
И снова верить могу отныне
Былым мечтам.
И никому уж моей святыни
Я не отдам.
11 сентября 1923
Он в Конференцию вошел, крича:
– От Академии меня отставить?!
Элементарнейших не знаете начал!
А без меня – и Академия пуста ведь! —
И, хлопнув дверью, он ушел к себе,
В лабораторию химических открытий,
Чтобы с таинственной Натурою в борьбе
Найти ее невидимые нити…
Утихнул гнев, и горечь всех обид
Забыта вмиг. И, вдохновенья полный,
Он чисел ряд восторженно чертит
И вдаль глядит, Нева где катит волны.
И грезится ему полярных деревень
Суровый круг, и он бросает числить…
Текут в стихах взволнованные мысли:
«Лице свое скрывает день…»
15 сентября 1923
<Д.Н. Марковичу>
Ты жертвуешь уже поэту лист второй
Бесспорно объективного альбома.
Чтоб стариной тряхнуть и помечтать порой.
Как за стихами грустными Прюдома.
Ведь ты мечтал не раз, не раз и разбивал
Мечты свои о каменные плиты.
И снова мчал к тебе мечтанья страстный вал —
Ты верно скажешь – моря сын сердитый.
Не утихает жизнь… Но, друг, прости меня!
Ты не грустишь теперь. Зачем пучиной
Пугаю я тебя средь солнечного дня
И заменяю солнца свет – лучиной…
27 ноября 1923
О чем еще грустить. Вечерней тишиной
И лаской неожиданных стихов
Так успокоено взволнованное сердце.
Оно простит недавние обиды,
Простит незаслуженные страданья
И упрекнуть не сможет никогда.
И все ему прелестно, как и прежде:
И ветра невесенние порывы.
И пенистые радостные волны.
И набережных стройные граниты.
И улиц бесконечные ряды.
А дома что? В старинных переплетах
Столетием взлелеянные томы,
И на столе рабочий беспорядок.
И по стенам старинные портреты.
Дневная и ночная тишина.
Прелестно всё. И хочется работать.
Жаль погасить глубокой ночью лампу.
Жаль отложить перо, бумагу, книги,
Немых друзей оставить для постели,
И трудно оторваться от стола.
И нет усталости. И сон не клонит вежды,
И ждешь зари, и ей стихи готовишь
. . . . . . . . . . . . . . .
1923
Душа цветет, когда любовь украдкой
Покой дарит.
Душа цветет, когда надеждой сладкой
Любовь горит.
Душа поет, и песен рой стыдливый
Летит к полям.
Душа поет, и песни звук пугливый
Уж млеет там.
В душе порыв, покой смущен волненьем
Любви в груди.
В душе порыв – не заглушай сомненьем,
Люби и жди.
<1923-1924>
Двадцать один! – начертал на заветном пергаменте Хронос.
Не изменись! – пожелал солнечный бог Кифаред.
19 июля 1924
Мудрым извечно словам великого мужа Эллады
Светлой и чуткой душой, чуждая страха, внимай.
<1924>
Вл. Каренину (В.Д. Комаровой)
Весь мир преображен. Где ты, моя земля.
Страна мятежности и славы и позора?
Летят мечты мои в Беррийские поля.
В леса и пастбища, где расцвела Аврора.
И сказки древние святых монастырей
Я с нею слушаю и с ней в молитвах таю,
И жажду жизни смысл понять, раскрыть скорей,
И птиц в полях небес слежу так жадно стаю.
Я плачу над Руссо, я Байроном пленен,
Недавно вырвавшись из чащ Шатобриана.
В Париж! В Париж! Мой ум и дух мой воспален.
Прости, о Лелия, о Жак, о Индиана!
Но жизнь течет, как кровь, бунтуя гордый ум.
Где тишина, где одиночество Ногана?
Где сельские мечты? В томленьи страстном дум
Я революции так жажду урагана…
Иль лучше хижина и деревенский люд,
И зелень, и цветы, спокойные долины,
Где сладко вспоминать шопеновский прелюд,
И нежный стих Мюссе, и арии Полины.
Декабрь 1924
Китежской сказкой окутан.
Город замрет.
Перенесись на минуту
В звездный ночной хоровод.
Душа моя – безгрешна.
Звездная ночь к ней прильнет
Очарованьем нездешним
Ласково обовьет.
Ой, одиночество люто.
Отзвуков нет на земле.
Жизни считаю минуты.
Слезы блестят во мгле.
Ой ли, весенняя нега!
Знаю: придешь – но когда?
Тает медленней снега
Павшая в душу беда.
Песня за песней вьется.
Эх, была – не была!
Мне ль эта песнь поется —
Дева весной у колодца
Милого друга ждала.
Март 1925
Жемчужину глупец увидел на дороге.
– Проста она, – сказал, – бедна, оправы нет.
Вот если бы нашел я золотой браслет,
Куда как заплясали б ноги!
Осталась бедная жемчужина в пыли,
Прохожие ее чуть-чуть не раздавили.
Но, к счастию, ее увидел издали
Мудрец бесхитростный. Подняв ее из пыли:
– Вот то, – воскликнул он, – вот то, что я искал
И все найти не мог! – и бережно и нежно
Стал он с жемчужины пылинки все сдувать
И к сердцу радостно, любовно прижимать.
Нечаянна была та радость и безбрежна.
Жемчужинам подобные сердца
Так часто брошены с презреньем, без вниманья.
Но жизнь не властна их затмить очарованье,
И Провидение пошлет к ним мудреца.
Апрель 1925
Сладко от старшего друга услышать приветное слово.
В Пушкинском Доме давно музам я робко служу.
5 ноября 1925
Е.П.Н.
Много слез вам не я напророчил.
Жизнь – не шутка, любовь – не браслет.
Больше дней вы полюбите ночи.
Больше сна вы полюбите бред.
Больно мне. Сердце кровью точится.
Как подумаешь: гибнет сестра.
Мне улыбка страдания снится:
Знаю, вам не уснуть до утра.
Как помочь? Люди! Закоченели.
Сердце сердца бежит. О, прости!
Так и бросят средь снежной метели,
А метель замела все пути.
Люди! Что ж? Тишина лишь лесная.
К сердцу бьет неутихшая кровь.
Только Бог, только Он и узнает
Ваши слезы, тоску и любовь.
1925
Ты разрешила жребий твой высокий.
Когда его раздался первый крик:
Алешенька к груди твоей приник
И жадно пьет живительные соки.
30 декабря 1925
Люди идут и думают —
Каждый – про себя.
Лица у всех угрюмые.
Словно живут не любя.
Я же люблю вселенную.
Каждый атом люблю.
Душу ль мою нетленную
Здесь на земле загублю!
Нет. Для любви и нежности
Разве не стоит жить? —
Чтобы потом в безбрежности
Не умирая парить.
24 апреля 1926
Нет, сердце мое не закрылось
Для песен и нежных слов.
Я в церкви взошел на клирос.
Чтоб шесть прочитать псалмов.
В тот вечер душа захотела
Улететь в небозвездную высь.
Я не чувствовал бренного тела.
Не томила не дольная мысль.
И весь трепеща в молитве
О тебе и сыне моем.
Я увидел на звездном жнитве
Христа с золотым серпом.
Колосья – то были звезды.
А серп – то месяца лик.
Как радостно капали слезы.
Когда я к траве приник!
В тот миг я был полон тобою.
О нежный мой друг – жена!
Фаворскою светлой тропою
Пройти наша жизнь должна.
20 августа 1926 н./ст.
M. Д. Б[еляееу]
Что на сердце грустно?
Что опять оно
Снов невоплощенных.
Тщетных грез полно?
Стонет песня-греза.
В сердце грусть-печаль.
Вздох мой уплывает
Невозвратно вдаль.
Снова налетели
Чары юных дней.
Пламенных желаний.
Призрачных теней.
Тщетны все желанья:
В вечной тишине
Навсегда умолкнем
В непробудном сне.
1926
У отца Василья
Пасека и мед.
Много и усилья.
Много и хлопот:
Раннею весною
Караулить рой.
Чтоб не скрыться рою
С маткой за горой.
И поймать в лукошко.
Посадить в домок.
(Для гостей – немножко —
Должен быть медок.)
И они, вощину
Превративши в сот.
Полетят в долину
Соберут в ней мед.
И с цветочной данью
На подлет улья
Чуть не без дыханья
Упадет семья.
О проекте
О подписке
Другие проекты