– Спит. Были сегодня на конной прогулке. Умаялся. Уже засыпал, когда домой возвращались.

– На какой ещё прогулке? – насторожился Волков. Он прекрасно понимал, что несколько родственничков из фамилии Мален готовы будут заплатить, чтобы юного графа не стало. Заплатят, и много. И то будет плата обоснованная. Титул и имение Маленов стоят гораздо больше. – За городом, что ли, были?

– Не волнуйтесь, братец, – сразу стала успокаивать его Брунхильда, – с нами было семь человек охраны. И один из них ваш бывший человек. Человек, что вас боготворит.

– Кто таков? – интересуется барон.

– Славный молодой человек, Курт Фейлинг. Всё время о вас говорит, о всех ваших походах знает.

Конечно, Волков помнил храбреца Курта Фейлинга. Но это генерала не успокаивало.

– Фейлинги всегда за Маленов стояли, и если ты не знаешь, то прежний глава рода хотел с нами породниться, так Малены его отговорили, и он побоялся их ослушаться.

– То раньше было! – уверенно говорит женщина. Она ещё и едва заметно улыбается при этом.

– Глупая! – Волков говорит это почти беззлобно. – Малены заплатят за убийство графа гору золота. И Фейлинги тебя предадут. Потому и говорю тебе, чтобы ты переезжала к Кёршнерам. Там вам будет безопаснее. Или ты думаешь, что сможешь управлять влиятельной фамилией тем, что у тебя под юбкой?

И тут Брунхильда вдруг засмеялась. Казалось бы, испугаться его слов должна, а эта гусыня смеётся в голос. И тем ещё больше злит генерала.

– Чего же ты смеёшься, глупая?

– Тем, что у меня под юбками, я и герцогом управляла, вас с ним помирила, а тут Фейлинги какие-то! Да и не только я тому виной, что Фейлинги теперь нам будут служить. Но и вы.

– Я? – не совсем понимает генерал.

– Конечно, вы… – продолжает красавица. – Тут все носы по ветру держат. Все знают, что вы нынче в большой милости у Его Высочества. И пока та милость не закончилась, я хочу дом у Гейзенбергов отобрать, хочу во владение поместьем, что принадлежит моему сыну, вступить. Довольно уже Маленам нас грабить. Я опекун графа. Мне должно управлять имениями его. И Фейлинги мне в том обязаны помочь, и начну я с городского замка. Себе его хочу.

Тут уже Волков смотрит на неё с некоторым удивлением. Совсем не та это Брунхильда, разбитная и весёлая красавица пышная, что порхала когда-то при дворе курфюрста. Эта была женщина с глазами цепкими, внимательными, насторожёнными.

И заметив его взгляд, красавица и спрашивает:

– Отчего же вы на меня так смотрите?

– Удивляюсь тебе. Как быстро ты поумнела. Откуда ум вдруг взялся?

– Поумнела сразу, как только от двора отбыла. Ещё до отъезда вдруг поняла, что нам с графом и деться некуда. Первым делом стала думать, куда ехать. К вам в Эшбахт? Так ни ваша жена, ни ваша фаворитка меня никогда не жаловали, чувствовали бабьим чутьём, что ли, подвох…

– Ничего, приехала бы, я бы тебе дом поставил. Или поехала бы в Грюнефельде.

– Ну, когда совсем некуда будет податься, так и сделаю. Хотя, по мне, жить в такой глуши, как ваш Эшбахт или Грюнефельде, так лучше вообще не жить, – смеётся Брунхильда.

– Избалована ты двором, – качает головой генерал. – Жила уж очень хорошо: кухня герцога, его погреба, его портные, лакеи… Сколько он тебе давал серебра на расходы?

– Ах, мелочи, – Брунхильда пренебрежительно машет рукой, – когда двести, а когда и вовсе сто…

– Сто монет в месяц?

– В месяц, в месяц, – говорит красавица.

– Мелочи! – смеётся генерал. – Да у меня за сто монет пять младших офицеров целый месяц жизнью рискуют на войне, – он качает головой. – Сто монет ей мелочь!

– В общем, как от двора меня просили, так я сразу поумнела, – продолжала Брунхильда. – Поневоле умной станешь, как подумаешь, что кучеру и горничным платить нечем будет.

– А секретарь твой где? – вдруг вспомнил барон. И от воспоминания этого как оскомина его лицо перекосила.

– При мне, – спокойно ответила она.

– Деньги ему всё даёшь?

– Так нету теперь денег, только содержание. Он всё понимает, теперь не просит многого. Стал опасаться меня, слушаться. Думает, что погнать могу. Раньше, когда во дворце жили, спесив бывал, теперь нет такого. Тихохонек.

– Денег нет, а пир городской готова оплатить, – вспомнил Волков.

– Так половину Хуго обещал оплатить, – отвечает графиня. – И пир тот не для веселья я собираю. Хуго сказал, что на пиру мне легче себе будет сторонников набрать… – она секунду помолчала и добавила: – Вернее нам, нам с вами, братец. Так что надобно вам на пиру быть, раз уж приехали, и епископу нашему тоже. Езжайте, братец, к нему, просите, чтобы был.

Тут она, конечно, была права, его взлёт при дворе вовсе не обещал ему вечной силы в Малене. Долгого успеха при дворе никто гарантировать не может; Брунхильда, да и фон Фезенклевер, всесильный канцлер и фаворитка принца, тому яркие примеры. Волков отлично понимал это. Как и то, что многие знатные фамилии города всё ещё во многом поглядывали на сильный клан Маленов. И с этим нужно было что-то делать.

– С епископом поговорю…

– Вот за то спасибо вам, братец, – она довольна и целует его в щёку.

– И во сколько же тебе обойдётся бал и пир? – спрашивает он.

Красавица пренебрежительно морщит носик:

– Не так уж и много. Пока что восемь сотен, если придётся ещё вина хорошего покупать и рыбы, то всё равно уложимся в тысячу. А половину Хуго обещал возместить. Бал – это вообще его придумка.

– А деньги на бал, это… это из тех, что я тебе давал? – уточняет генерал.

– Нет, конечно, – она отвечает так, словно он сказал какую-то глупость. – От тех денег давно ничего не осталось.

Тут барон снова начинает злиться.

– Опять занимала?

Но графиня сразу не отвечает, молчит.

– Ну?! – настаивает Волков.

– Уж и не знаю, как ответить, – наконец произносит Брунхильда.

– Говори уже, – злится генерал. – Откуда деньги?

И тогда, вздохнув, она и произносит:

– Я в Ланне была.

Волков даже и не понял поначалу, о чём эта женщина говорит.

– В Ланне? И что? – и только после этих нелепых вопросов до него стало вдруг доходить. – У кого ты там была?

– У племянницы нашей, – отвечает ему Брунхильда.

– И что же она? – спросил генерал с замиранием сердца.

Агнес. Никогда из мыслей его, из его сознания она никуда не исчезала. Хотя и вспоминать о ней генерал не любил, а если и вспоминал, так лишь в том духе, что надо ждать из-за неё неприятностей. Рано или поздно, но неприятности, связанные с нею, так или иначе случатся. Генерал очень любил Ланн. Его роскошь, его богатые храмы, красивый дворец местного курфюрста, широкие площади, улицы, где без труда разъезжались две кареты. Любил его красоту, его распутных и жадных горожанок, которых запросто можно созвать в купальни на обед. И не ездил туда генерал, сам себя обманывая тем, что архиепископ на него, должно быть, зол. На самом же деле не ездил он туда, чтобы не услышать неприятные новости о своей «племяннице». Боялся узнать о каких-нибудь её проделках, боялся, что окажется она в лапах ушлых монахов да начнёт там болтать почём зря. Так и до него доберутся. Дядя её, всё-таки. Да и саму «племянницу» он видеть не очень-то желал. Наверное потому, что отлично понимал, кто она есть на самом деле. Писала она ему редко, пару раз в год. Писала коротко: дескать, всё у меня, «дядя», хорошо. Дом ваш в порядке, тут все опять о ваших победах судачат, и я молюсь за вас.

И он отвечал ей так же коротко, всякий раз думая, что скоро из Инквизиции приедет к нему эмиссар и начнёт задавать о «племяннице» нехорошие вопросы. Вот и сейчас он ждал, что Брунхильда начнёт про Агнес рассказывать что-то такое, что он и слышать не захочет, но та стала его своими речами удивлять:

– Она? Да она живёт исправно. И меня приняла как родную.

– Вы же раньше без ругани и минуты прожить не могли, – вспоминает генерал.

– О, – графиня машет рукой, – то когда было. Теперь мы уже не дети малые. В общем, встретила она меня и была со мной ласкова, как никогда не бывала. Правда…

– Что?

– Правда, в доме своём мне отказала, мол, тесно нам там с графом будет, но зато оплатила мне большой дом рядом со своим. Я в нём неделю прожила. Местным нобилям меня представляла… Да! Оказывается, она в Ланне все первые семьи знает, все её там уважают, и даже среди святых отцов она известна своим умом и знанием писания, а она меня при всех величала «тётушкой».

– А ты, видно, за зельем к ней ездила? – догадался генерал. Он вдруг понял, что то, как его сейчас влекло к ней, могло быть и следствием той поездки.

– Да, за зельем, – отвечала Брунхильда вполне буднично – и тут же успокоила барона: – Но ещё его не использую, нужды в нём пока нет. Хуго и без зелья от меня млеет.

«Врёт – не врёт? Врёт, наверное. Вон как близко ко мне подошла и голову на плечо укладывала. То неспроста. Видно, и меня зельем дурманит. Не иначе… Вот паршивая баба!».

И он спрашивает у неё строго:

– А ещё ты попросила у неё денег?

– Спросила, – отвечает графиня. – Так она и не отказала. Дала.

– А откуда Агнес их, деньги эти, берёт, ты не спросила? – с некоторой долей удивления интересуется Волков.

– Что за вздор! – усмехается Брунхильда и смотрит на него чуть снисходительно. – Зачем же мне про то спрашивать? Дала – и слава Богу.

– Расписки ты ей писала? –не обращает на её усмешки внимания генерал.

– Нет, – красавица качает своей головкой. – Ничего не писала, а она и не просила. Дала ларь с деньгами, и всё. Как близкой родственнице. Говорит: как будут, так вернёшь.

– И сколько тебе дала эта близкая родственница?

– Пятьсот монет, – отвечает графиня.

– И ты эти пятьсот монет тут же решила потратить на бал и обед? – говорит генерал с упрёком. – А жить дальше на что будешь? Или думаешь, Фейлинг тебе ещё даст?

Но Брунхильда почему-то сразу не ответила. Выждала несколько мгновений и лишь потом произнесла:

– Так она дала мне пятьсот золотых.

– Золотых? – теперь-то барон точно был удивлён. Может, потому снова задал вопрос, на которой красавица ему уже отвечала: – И ты даже не спросила, откуда у неё столько золота?

На этот раз графиня лишь поглядела на него и даже не сочла нужным ему отвечать. А у него в голове вопросы, вопросы…

«Откуда же у Агнес деньги? Чем промышляет? Неужели на зельях столько зарабатывает, что вот так запросто может Брунхильде без всяких расписок дать пятьсот золотых?».

– И что же… Нобили местные её привечают? – наконец спрашивает генерал у своей «сестрицы».

– Привечают. Ручки целуют, кланяются. И мне кланялись низко, – вспоминала Брунхильда.

– Тебе-то – понятное дело. Ты носишь великий герб, ты мать графа Малена, а она кто? – недоумевает Волков.

– А она моя племянница, а ещё племянница знаменитого на всю округу генерала. Любимца двух курфюрстов. Победителя еретиков, – напомнила ему графиня. – Дня не было, чтобы кто-то из нобилей Ланна про ваше здравье не осведомился, дорогой братец.

И это было ему понятно, но вот откуда Агнес берёт деньги… После рассказов Брунхильды он ещё больше стал волноваться по поводу своей «племянницы».

«Ох, не к добру всё это, ох, не к добру…».

А графиня, увидав его озабоченный вид, стала его гладить по щеке рукой и приговаривать:

– Полно вам, братец, полно волноваться. Вы в большой силе, я теперь тоже в силах, нечего нам с вами бояться. Некого, – и, понизив голос, она добавляет: – А если кто-то нам встанет поперёк, так мы можем и ведьму нашу попросить. Она сказала, что поможет, если на то нужда будет.

Волков глядит на неё так, как будто в первый раз видит, и в который уже раз за эту беседу удивляется:

«Нет, она точно поумнела! Как только от двора её герцогиня отвадила, так сразу поумнела!».

Глава 11

Генерал снова смотрит на красавицу: лик ангельский, глаза чистейшие, губы подкрасила чем-то, грудь из-под узкого лифа просится, женщина ещё и благоухает, и у него опять возникает желание… ну, хотя бы крепко взять её за зад, пусть даже через платье, хоть одной рукой, незаметно, но прикоснуться к её телу…

И тут в коридоре послышались шаги. Генерал и красавица повернули головы на звук и увидели Хуго Фейлинга. Тот на сей раз был одет уже в дорогую одежду, он шёл к ним улыбаясь и когда подошёл, чуть поклонившись, сказал:

– Госпожа графиня, господин барон, надеюсь, что вы голодны, так как ужин уже поспел, – он поворачивается к Волкову ещё раз, кланяется и говорит просяще: – Господин барон, не откажите… Седло барашка, говяжья вырезка с розмарином; понимаю, что моим поварам далеко до столичных, но у нас в Малене мои повара слывут лучшими.

«Заискивает, просит… С чего бы такая ласка?».

Волкову этот горожанин не нравится, уж больно сердечен и радушен, генерал не понимает его неожиданной приязни, но отказываться ему неудобно, всё-таки Фейлинг дал приют его «сестре», хлопочет о её делах, а значит, и о делах «племянника», да ещё готов нести расходы. И поэтому генерал соглашается.

– Конечно, мой любезный друг, – вежливо и мягко отвечает барон, он улыбается и кланяется в ответ хозяину дома. – Почту за честь ваше приглашение и с радостью его принимаю. Уверен, что ваши повара не будут хуже вильбургских.

Этой улыбке, этой манере говорить ласковым голосом, этим оборотам речи за последнее время генерал выучился при дворе. Не одной же Брунхильде там учиться и умнеть. И теперь он видел, какое впечатление эта его манера общаться производит на провинциала.

Фейлинг расцветает:

– Ах, как я рад, прошу вас, господа.

Фамилия Фейлингов не так уж и мала, в столовой собралось почти два десятка важных и богатых мужчин и женщин. Хуго по очереди представляет их генералу, а тот демонстрирует перед ними и куртуазность в поклонах, и манеры, и придворный язык, в общем, всё, чему научился при дворе, и, конечно, производит на семейство большое впечатление, особенно на дам. Всё происходит весьма чинно, даже чопорно, все друг другу кланяются, говорят витиеватые приветствия, пока дело не доходит до одного молодого Фейлинга, в котором Волков вдруг узнает…

– Курт!

– Да, господин генерал! – улыбается ему в ответ Курт Фейлинг, один из первых его знаменосцев. Только теперь он уже не тот мальчишка, которого помнил Волков со знаменем у Овечьих бродов, теперь это молодой мужчина. И вся дворцовая шелуха сразу облетает с генерала, когда он видит своего боевого товарища.

Он просто и без всяких слов обнимает молодого Фейлинга, а потом смотрит на молодую женщину, что стоит рядом с Куртом.

– А это что за красотка?

– Это моя жена, Хельга Гертруда, господин генерал, – отвечает Курт. Он сам просто светится. Ещё бы! Столь важный человек помнит его и так тепло приветствует.

А генерал поворачивается к Хуго Фейлингу и говорит:

– Любезный друг мой, а нельзя ли этого славного молодого человека усадить за стол рядом со мной? У нас с ним есть что вспомнить.

– Усадить рядом? – кажется, Хуго собрался сам сидеть рядом с гостем, но раз генерал просит… – Конечно, конечно, господин барон. Наш храбрец Курт, несомненно, должен сидеть с вами рядом. Я распоряжусь.

Теперь все рассаживаются, и лакеи начинают разносить чаши для омовения рук и потом уже подавать кушанья. И еда и вправду у Фейлинга неплоха, а вот вино… Тут этот пройдоха расстарался, нашёл где-то такого отличного вина, что и не всякое вино из погребов Его Высочества смогло бы с ним соперничать.

– Совсем не плохо! – нахваливал генерал погреб хозяина, делая глоток за глотком из дорогого бокала. – Совсем не плохо! Где вы взяли такое вино? Откройте секрет, дорогой друг.

И то был бальзам на сердце хозяина, он улыбался гостю, говоря:

– Купил я его по случаю у одного локрийского купца,– и обещал: – Я вам пришлю один бочонок, господин барон.

– О, я не в силах буду отказаться, – говорил Волков, выпивая вино до дна и подставляя стакан лакею: наливай ещё.

А потом шла обычная светская болтовня, и хозяева интересовались тем, как он одолел еретиков, и какие нынче нравы при дворе, и кто там нынче в силах.

Волков о том рассказывал всё больше шутя, вспоминая анекдоты из жизни придворных. Старался избегать серьёзных тем, ведь за столом было много дам, а им слушать политическую скукоту интереса нет. А вот узнать, насколько глубоки декольте, что сейчас носят при дворе, им было очень даже интересно. И они с удовольствием слушали, как одна баронесса, выпив вина, хвастается своим вырезом на платье. Интересовались тем, что сейчас танцуют в Вильбурге. И кто новая пассия герцога. И хороша ли она. Про это он и рассказывал. Все слушали и смеялись, и над столом висело непринуждённое веселье, только музыки немного не хватало. А потом, выбрав паузу, уже седеющий господин по фамилии Гобен, видно, выпив вина не в меру, вдруг сказал:

– Генерал, а вы знаете, что по уставу города Малена одно место среди городских сенаторов, то есть членов совета города, закреплено за гербом графов Маленов, и всегда один советник в городском сенате представлял фамилию нашей многоуважаемой графини, – он кивнул в сторону Брунхильды.

И тут же за столом веселье поутихло, дамам стал разговор неинтересен. А вот Волков даже отставил стакан. Кажется, и графиня заинтересовалась.

Тут и Хуго Фейлинг стал кивать головой:

– Да, так и есть. Одно место в совете города закреплено за человеком, что представляет герб Маленов. Мы с некоторыми господами как раз недавно о том говорили. Эрнст Гобен, мой шурин, напомнил нам о том неделю назад. Он у нас первый нотариус города и член городского суда. Эрнст прекрасно знает все наши законы.

Тут Брунхильда повернула своё прекрасное лицо к господину Гобену и спросила:

– И кто же сейчас занимает место в сенате?

– То сенатор Эрнхард, – тут же отозвался господин Гобен.

– Господин судья, – продолжала графиня, – а кто же имеет право предлагать в совет человека от герба Маленов?

– Я уже посмотрел законы, и там сказано весьма просто: «от графа Малена должен быть один сенатор», – он развёл руками, – а если граф по возрасту не правомочен, то по всем законам человеческим и божьим назначать представителя в городской совет должен опекун графа, то есть вы, графиня.

Это был очень важный разговор. Волков был осведомлён, сколько сил и денег потратил его родственник Кёршнер, чтобы среди девяти сенаторов города Малена был и его представитель. Все попытки родственника были бесплодны. Эти выборные посты были в городе очень важны. По сути, сенаторы решали, на что пустить городские средства, а также кому потом раздать подряды.

А Брунхильда продолжала интересоваться:

– А кто же направил этого Эрнхарда в сенат?

– Доподлинно мне не известно, я не имею доступа к протоколам совета, – отвечал судья, – возможно, то был господин фон Раух фон Мален, а может, господин фон Гейзенберг; думаю, что кто-то из них. Впрочем, вы, графиня, можете в любой момент опротестовать их представителя. Для того у вас есть все основания. Полагаю, суд примет вашу сторону.

– Пожалуй, я так и сделаю, – произнесла Брунхильда так значимо, так серьёзно, что никто из присутствующих не усомнился, что с этим она уже определилась.

«Да, годы, проведённые во дворце, и пинок герцогини, который её оттуда выпроводил, эту деревенскую девицу сильно изменили».