Глава 12

«Удача», – сказал бы кто-то. И может, был бы прав, и кавалер с ним согласился бы. «Длань Господня», – сказал бы кто-то другой, и кавалер изо всех сил сказанное поддержал бы. Но сам он думал о том, что вовремя пришел к городу. Его появление было неожиданным для врагов, а бесконечные даже ночные разъезды, за которые его проклинали кавалеристы, обернулись поимкой лазутчика полковника Майфельда. Другой опять сказал бы: «Везение». Но умный ответил бы: «Помилуй бог, удача, везение, Длань Господня… А может, уже и умение?» Зря, что ли, он с младых ногтей из войн не вылезал, прошел лестницу от самого захудалого и бедного солдата до генерала. Не одной же удачей и везением пройден этот путь.

Волков въезжал в сдавшийся город в полном боевом облачении, в роскошном ваффенроке, под знаменем, с выездом, с гвардией, с трубачами и барабанщиками. Шлем не поленился надеть: мало ли тут обозленных горожан, которые с арбалетом управиться сумеют. Так и въехал в город под трубы и барабан, но уже после вошедших сюда ландскнехтов.

Первым делом кавалер, конечно же, хотел посмотреть арсенал. Волков не надеялся, что найдет там пушки: были бы у горожан пушки, так они попытались бы отбиваться от Пруффа. И на мушкеты у него особых надежд не имелось, но вот поножи, наручи, латные перчатки и рукавицы он хотел бы найти. Да и дорогие доспехи, включая стеганки и подшлемники, лишними не были бы. Чуть-чуть не доехал до арсенала, заехал посмотреть цитадель, в которой уже обустраивались и располагались ландскнехты. Прошелся с Кленком по стенам, осмотрел ворота. Удовлетворен не был: все старое, стены кривые, ворота провисли. Горожане много лет не видели около города врагов – это было очевидно.

Генерал хотел уж было ехать в арсенал, но тут караульные пропустили в цитадель трех всадников. Двое были кавалеристы из людей фон Реддернауфа, а третий… То был усталый до изнеможения человек в простой и весьма грязной одежде, но уже по большому ножу на поясе и по крепким ботинкам было видно, что он из солдат.

Кавалер сейчас ничего другого, кроме бед, не ждал. Будь то очередной лазутчик, так кавалеристы на коня бы его не посадили. Он и Кленк смотрели на грязного человека и ждали, пока тот спешится. Волков по лицу Кленка понял, что тот тоже ждет беды.

– Да говори уже, – нетерпеливо произнес капитан ландскнехтов, когда человек, подойдя к ним, поклонился.

– Господин, беда.

А Волков уже знал, откуда этот солдат.

– Горцы разгромили лагерь? – опередил он солдата.

– Когда я уходил, так еще не разгромили, – рассказывал солдат, – мы отбились. Они насели с двух сторон, пытались завалить восточный ров фашинами, потом подожгли их, думали стену сжечь, но мы стену потушили. А ночью я и мой товарищ вызвались охотниками идти к вам. С разных стен слезали, где он теперь – не знаю.

– За храбрость будешь вознагражден, – немедленно пообещал генерал. – Говори, сколько их?

– С востока пришло больше пяти сотен.

«Это ерунда, в лагере почти четыре сотни людей, и семь десятков из них арбалетчики».

– Это те же горцы, что с вами дрались за лагерь, – продолжал солдат. – Арбалетчики говорили, что флаги те же, офицеры те же. Но то полбеды.

– Что еще? – спросил Волков.

– Горожане, ублюдки, они тоже пришли. Не меньше трех сотен, и двести из них арбалетчики.

Волков даже не заметил, как его лицо налилось чернотой, как вытянулись губы в нитку, как сжались кулаки. Но он продолжал слушать солдата, не перебивая того и не задавая вопросов.

– Очень многих поранили – у них получилось три сотни арбалетчиков против семи десятков наших, – болты от них как ливень лились, многих наших ранило до вечера, пока мы штурм отбивали и стену тушили.

– А они много потеряли? – спрашивал Кленк.

– Им тоже досталось, – кивнул солдат. – Может, столько же, как и у нас, раненых.

Чтобы отогнать выжигающую его злость, Волков просил Фейлинга помочь снять с него шлем, стянул подшлемник и, пока Кленк расспрашивал солдата, рукой тер лицо, пытаясь притом успокоиться: все успехи, в том числе и взятие города, все было поставлено под сомнение атакой на лагерь. Капитан ландскнехтов еще что-то спрашивал и спрашивал, а солдат ему что-то отвечал и отвечал, а генерал уже знал: ему придется возвращаться к реке.

Видя состояние сеньора, Максимилиан снял с луки седла флягу и протянул ему.

– Возьмите, кавалер.

– Вино?

– Вода.

– Прекрасно. – Он стал умываться.

Ему нужно было успокоиться. Иначе снова потянется боль по всей длине левой руки, от ключицы и до самого безымянного пальца и снова будет отдаваться в груди резью. Отчего он так злился? Нет, не на врага, враг есть враг, и если ты его не нашел и ушел, оставив его у себя в тылу, так что ж тебе злиться – сам виноват. А злился Волков на горожан. Он был оскорблен их вероломством. Он с ними держался ласково, ни в чем не ущемил, несмотря на то что они вышли против него. Взял денег – так что ж, война. По-другому на войне не бывает. А они вон как поступили. Презрели ласку, вероломные.

«Правильно про них сказал солдат: ублюдки».

Ах, как это путало все его планы. Казалось, город сдался, то большая-большая удача. Волков думал уже выдвигаться на запад, к Бёльденгену, Юнг-Хольцкому перевалу, откуда пожалуют наемники из соседнего кантона, чтобы раздавить их там же, на месте, и не дать полковнику Майфельду собрать серьезное войско. А теперь что? Теперь из-за горожан Милликона придется возвращаться на север, к реке, деблокировать свой лагерь. Ведь если лагерь будет потерян, у него останется только одна задача: убраться на свой берег живым и вывести туда войско. Ну как тут не помянуть горожан, вот он и поминал их, скрипя зубами:

– Ублюдки, падаль придорожная, бесчестная погань, еретики… – Кавалер огляделся. – Эй, господа, есть у кого вино?

Румениге тут же дал ему свою флягу.

Генерал отпил из нее как следует, вытер губы рукой, пригладил недельную щетину и сказал:

– Максимилиан, немедля собирайте офицеров на совет.

Генерал уже успокоился. Он уже знал, что нужно делать. И делать это надо было так, как ему нравилось, то есть быстро.

Ни у кого из офицеров не возникло ни малейших сомнений, что надо возвращаться к лагерю. Ни у кого не было сомнений в том, что войско делить нельзя. На вражеской территории дело это весьма опасное.

– Выступать надо немедленно, – говорил Брюнхвальд. – Если горцы возьмут лагерь, останемся без провизии и без связи с берегом.

– Лагерь отлично укреплен, – напомнил Кленк. – Без пушек или без большого превосходства в людях его не взять. Но идти туда, конечно, надо.

– Его не взять… Это в том случае, если там надежный офицер, – продолжал Карл. – Господин полковник, этот офицер, которого мы там оставляли, достаточно ли крепок духом?

Эберст был уверен:

– За капитана Неймана я готов поручиться, будет стоять до конца, но и он может быть ранен или убит. Так что станем уповать на Господа.

– Все пустое, господа, – прервал разговоры генерал. – То, что мы снимаем лагерь и идем на юг, – то и обсуждать нет нужды, как и качества офицера, держащего лагерь. Нам надо быстро решить, кого мы оставим комендантом города Висликофен и какой назначим ему гарнизон.

И вдруг все офицеры и замолчали. Никому не хотелось бы тут оставаться. Кругом беспощадные горцы, что в плен не берут никого. Если лагерь потерян, то и припасы потеряны, армии придется уходить на тот берег, и что тогда будет с гарнизоном и офицером, который тут останется? Придется ему пробиваться к реке самому, со своим отрядом. Случись такое, так дело это было бы абсолютно безнадежное. Волков все это понимал и говорил:

– Если не сложится у нас, обещаю, что за гарнизоном я вернусь и выведу его к реке.

Офицеры переглядывались и молчали. А Волков никого не подгонял, пусть все подумают как следует, вопрос-то важный. И полковник Эберст не выдержал:

– Ну, вижу я, что других достойных, кроме меня, тут нет.

Брюнхвальд и Кленк благоразумно промолчали, а вот генерал был честен и прямолинеен:

– С полковником Брюнхвальдом я уже не первый год, мне с ним привычно. Капитана Кленка с его разбойниками я тут не оставлю. Лучшей кандидатуры в коменданты, кроме вас, полковник Эберст, мне не сыскать. Отберите себе четыре сотни людей из своего полка, забирайте всех своих арбалетчиков, запирайтесь в цитадели с едой и ждите меня, я буду через пять дней. Скажите своим людям, что я вернусь через пять дней. Кто бы ни пришел из врагов и с какой армией ни пришел бы, я сюда вернусь через пять дней. И, чтобы они не волновались, я оставлю вам кулеврины: за ними-то я обязательно вернусь.

Теперь Эберст стал готовиться: принялся отбирать себе людей, собирать провиант, дрова, болты, порох, ядра для кулеврин. Брал с запасом, никак не на пять дней. И правильно, офицер должен предвидеть всякое, и худшее в том числе.

Волков же велел собираться, но сначала приготовить хороший обед, чтобы люди дотерпели до следующего утра, так как идти он собирался до темноты, до ночи, и поутру хотел выйти еще с темнотой. Он очень торопился и сделал до привала почти две трети пути.

Глава 13

Еще до зари, когда солдаты наспех ели, а возницы и кавалеристы занимались лошадьми, он уже был готов и звал к себе фон Реддернауфа.

– Ждать нас нет нужды, майор, идите вперед, поспеете еще до заутрени. В бой не лезьте, главное – разузнайте, что там да как, взял ли враг лагерь, нет ли, где он, сколько его, а когда мы подойдем, так и начнем дело.

Фон Реддернауф кивал: да, понял. Понял.

– Оставьте мне пятьдесят человек для разъездов, а сами вперед выступайте без обоза. Поторапливайтесь, но так, чтобы лошадей не замордовать.

– Только напою коней и сразу выйду, – отвечал кавалерист.

Так он и сделал, ушел быстро еще до рассвета.

Дорога была известна, да еще шла от гор к реке, Пруфф всего один раз перезапряг лошадей, так что шли весьма бодро. И полудня не было, когда подошли к лагерю. От сердца отлегло. Капитан Нейман ни убит, ни ранен не был, лагерь уцелел. А враги стали отходить даже раньше, чем тут появились кавалеристы фон Реддернауфа. Видно, выставлены у врагов были дозоры, предупредили их о подходе противника. Кавалеристы видели хвост колонны, но атаковать не стали: генерал не велел.

А лагерь-то выстоял. И опять тому причиной были генеральская назойливая тщательность, его придирчивость и докучливость. Солдаты не очень-то любят усердствовать, а офицеры идут у нижних чинов на поводу, не хотят их принуждать. А вот Волков изводил всех своими пожеланиями и придирками к сделанной работе. Вот и стоит лагерь, и люди в нем живы, и провиант с телегами и лошадьми цел. Два штурма форт выдержал, и восточную стену горцы поджечь толком не смогли, потому как ров глубокий.

– Два штурма было, – рассказывал капитан, – и когда первый раз пришли, то уже шли с лестницами, фашинами и досками – ров закидывать. Уже готовы были. Внезапно начали, думали нас врасплох взять.

– Это были те, которых мы из лагеря выбили? – спросил Карл Брюнхвальд.

– Да, ваши арбалетчики говорили, что знамена те же, офицеры те же. Видно, хотели исправиться.

– Провиант они хотели сжечь, – сказал Волков, это ему ясно было, как день божий. – Потери у вас большие?

– Большие. В основном от арбалетов. Горожане пришли, человек триста пятьдесят, из них двести арбалетчиков. Замучили нас болтами. Убитых немного, человек семнадцать с утра было, может, уже и еще кто помер, а вот раненых очень много – девять десятков. Одолевали нас арбалетчики, из-за тына головы не высунуть было. Хорошо, что пушки мне оставили, они выручали. Пару раз попали неплохо по сволочам.

– Многих побили за два штурма? – спрашивал Кленк.

– Думаю, что столько же. Сотню, наверное. Или, может, даже меньше. У них-то арбалетчиков было три с половиной сотни, а у меня едва семь десятков, – оправдывался капитан Нейман.

– Вы молодец, – произнес генерал, – упрека для вас нет. Это мы отпустили врагов из лагеря, а кавалеристы их потом не нашли, я думал, что они на юг ушли. А они тут были, поблизости…

Он замолчал, задумался. Да, Нейман был молодец, но что ему теперь делать? Потери, потери, потери – его армия таяла прямо на глазах. Теперь гарнизон лагеря нужно пополнить, а где взять людей? Кроме как из рот, так больше и негде. Тут теперь еще сотню придется оставить, в Висликофене четыреста человек. А если город взять, там гарнизон ставить, так у него в ротах почти никого не останется. Как воевать? Он не думал, что такие большие гарнизоны везде оставлять придется. Ему требовалось пополнение. Можно, конечно, Мильке отправить во Фринланд людей собирать, хоть пять сотен набрать, деньги есть, денег горы, но три дня туда, две недели там, три дня обратно – три недели, а лучше считать, что месяц на то уйдет. Месяц! Это при том, что у большей части его людей контракт закончится через два месяца. И продлять они его не захотят, потребуют добычу взятую раздать и домой их отпустить. Получается, что нет смысла и начинать новый набор, только деньги впустую потратить.

В телеге рядом лежали мешки с горохом, а из одного мешка торчал арбалетный болт. Много болтов валялось на земле тот тут, то там. Волков подошел к телеге, вытащил из мешка болт и, держа его в руке, уставился на него. «Милликонцы, вероломные твари. На ласку злобой ответили, они еще Брюнхвальда избивали, с того все и началось. Они зачинщики распри, они! Что ж, будет вам и моя злоба, горная сволочь, чести не ведающая. Впрочем, когда это горцы честь знали? Не было такого! Вот и с ними церемониться нечего». Он увидел перевернутую лавку, поднял ее и сел.

– Мильке!

– Да, господин генерал.

– Покличьте с того берега баржи, пусть раненых туда заберут. Тут им делать нечего, а там мой монах с лекарями.

– Будет исполнено.

– Господа, – он поочередно посмотрел на Кленка, Брюнхвальда, фон Реддернауфа и Пруффа, – скажите людям своим, что до утра город Милликон в их власти. Пусть до утра ни одного дома в городе не останется, все сжечь: лавки, сараи, амбары, торговые ряды… Все-все сжечь!

Волков опять посмотрел на арбалетный болт. «Я вам покажу, псы горные, как моих людей болтами шпиговать!»

– Эшбахт, виват! – радостно воскликнул Кленк. – Мои люди уж очень такому делу рады будут.

– Да, – кивнул Карл Брюнхвальд, – городок-то не бедный.

– Господин генерал, – вкрадчиво поинтересовался Габелькнат, – а нам можно принять участие в грабежах?

– Габелькнат, вы же из богатой семьи! – заметил ему капитан Дорфус со смехом.

– Все равно хочется, – отвечал молодой человек.

– Никому не возбраняется, даже офицерам, – сказал генерал, вставая. И тут же, повернув арбалетный болт в сторону капитана ландскнехтов, продолжил: – Но… Особенно вас, Кленк, это касаемо… Скажите людям своим, что я не потреплю ни поножовщин, ни драк ни из-за баб, ни из-за денег. Пусть сержанты и ротмистры приглядывают за людьми.

Сообщение о том, что генерал Эшбахт дозволяет взять город на меч, всколыхнуло войско. Даже среди тех, кто был ранен в осажденном лагере, нашлись те, что отказались ехать лечиться, а решили остаться и как следует отомстить горожанам грабежом и насилием над их женщинами.

Прискакали кавалеристы и сообщили, что по западной дороге из города уезжают и убегают люди с барахлом.

– И до них уже дошло! – огорчались солдаты, готовясь бежать в город.

– Кавалеристы, дурьи головы, чего же вы их выпускаете? Они же с деньгами бегут! Ловите их, не давайте убегать!

– И баб, баб особенно ловите.

Даже обозные возницы, загнав свои телеги в лагерь, не выпрягая лошадей, бежали в город. Все стремились туда.

– Скажите своим людям, чтобы не расстраивались, – говорил генерал капитану Нейману, солдаты которого охраняли лагерь и, естественно, никуда уйти не могли, а лишь с тоской глядели поверх частокола на уходящих товарищей, – я прикажу офицерам, чтобы вам отсчитали часть добычи.

– Прекрасно, господин генерал, а как насчет вина и баб? – отвечал капитан.

Волков лишь усмехнулся. Кроме охраны лагеря он оставил в резерве сотню ландскнехтов, хоть те и рвались пограбить, и разослал разъезды по дорогам. Армия во время грабежа была весьма уязвима, генерал сам помнил один случай, когда он и его товарищи побежали грабить обоз разбитого врага, а враг собрался с силами, построился да тресками выбил их из своего обоза и еще дальше погнал. Так что нужно быть настороже. Особенно когда вокруг бродит побежденный, потрепанный, но не сломленный враг. Война зачастую похожа на маятник.