12.2. Ленсовет ХХI

12.2.1. Свобода расправляет крылья и другие перья

– Счастливые питерские школьники, попавшие в весеннюю Алушту на деньги господина Муна.

Главное в городе творилось, понятно, не в райсоветах, а в зале Мариинского дворца. Помню невиданную картину, когда почти четыре сотни избранных депутатов горсовета вприпрыжку бежали от метро «Площадь Мира» (потом уже «Сенная») по Баскову переулку на сессию во дворец к 10 часам утра. Никаких чёрных лимузинов! Голытьба, а не депутаты. Одеты тоже кое-как, я ходил на сессии в простом свитере.

У меня сохранилась бумажка 1993 г. с моим шуточным словесным автопортретом в виде пародии на характеристику и автобиографию, которую от меня потребовали в Совете:

«Борис Гуанов

Среднего роста сутулый человек в очках, с бородой и залысинами. Ни толст, ни тонок, крепкотел. Выглядит чуть моложе своих 48 лет, несмотря на седые виски. Вид сугубо интеллигентный и деловой. Походка быстрая, целеустремлённая. Одет бывает по-разному: то месяцами ходит в одном свитере, то появляется в костюме с иголочки и сразу преображается. Тогда элегантный вид портят только завивающиеся вихры на затылке.

Почти со всеми на Вы. В общении мягок, уступчив, доброжелателен. Смотрит в глаза, улыбка очень добрая, лучики морщин у глаз. Когда натыкается на хамство или злобу, моментально становится высокомерным, презрительным и ехидным, но без встречной агрессии. Чувствуется потомственное петербургское происхождение.

Видно, что всегда был отличником, баловнем судьбы. После окончания школы с медалью, следуя духу времени, пошёл в физики, несмотря на гуманитарные наклонности. Со второго курса осознанно выбрал себе специальность – только появившиеся тогда лазеры. Закончил Ленинградский Политехнический институт.

После распределения 18 лет работал в одной и той же лаборатории крупного оборонного научно-производственного объединения. В золотое для военно-промышленного комплекса брежневское время относился к своей работе как к увлекательной игре с игрушками стоимостью в десятки и сотни тысяч рублей. Автор 25 изобретений, около сотни научных трудов. Но диссертацию защитил поздно – в 38 лет, в начальники не выбился – сказалось органическое отвращение к подхалимству и, что серьёзнее, нескрываемое неприятие руководящей роли КПСС…»

Вот такой я тогда был человек.

Тон работе Ленсовета ХХI созыва с первых заседаний первой сессии был задан пониманием подавляющего большинства депутатов необходимости срочных радикальных реформ – и политических, и экономических.

Уже на первой сессии с докладом об экономическом положении страны и переходу к «планово-рыночной экономике» выступил Анатолий Чубайс. По существу, ссылаясь на польский опыт, он изложил программу «шоковой терапии», которая была воплощена в жизнь только в 1992 г. правительством Гайдара и на которую так и не решился недавно избранный Президент СССР М. С. Горбачёв. Основные блоки этой программы: пересмотр госбюджета и прекращение дотаций предприятиям и расходов на мелиорацию и т. п., приватизация экономики, реформа цен и социальная защита малоимущих, включая введение карточной системы и открытие биржи труда.

Он не скрывал, что нас ждёт рост цен, безработица и социальное неравенство. Вместе с тем исчезнет всеобщий дефицит товаров, а в долгосрочной перспективе произойдёт изменение структуры экономики, разворот её к потребителю. Чубайс ответил на вопросы депутатов и, в частности, сказал: «Суть денежной реформы – это отъём денег» у населения. Так правительство Павлова и поступило, но это не спасло СССР.

Однако первым делом надо было избрать Председателя Совета. Казалось бы, дело простое, ведь демократов в горсовете было подавляющее большинство, не то, что в райсовете. Но не тут-то было! Оказывается, что демократы-то все разные, и все хотят. Выделились две кандидатуры: Пётр Филиппов, основательный, с бородой, как у Карлы Марлы, экономист, и Марина Салье – геологиня, мама всех либералов из ЛНФ.

Больше месяца голосовали, но, подобно буриданову ослу, подохшему меж двух стогов сена, прийти к решению так и не смогли. Надо было призывать варяга, как учила «Повесть временных лет». Над Съездом народных депутатов в Москве и со всех телевизионных экранов блистала звезда ленинградского профессора-юриста Анатолия Собчака в клетчатом пиджаке. В нескольких ленинградских избирательных округах надо было ещё провести довыборы. И вот делегация от Ленсовета пала в ножки и умолила Собчака баллотироваться в 52-м округе. Выборы, конечно, прошли как по маслу, и скоро все мы дружными аплодисментами и огромным букетом белых роз встречали нового Председателя Ленсовета.

К тому времени депутаты скучковались по комиссиям. Я записался в две комиссии: по науке и высшей школе и по воспитанию и народному образованию. В комиссиях тоже шла борьба за руководство. Но мне хватало моего руководящего поста в райсовете, поэтому здесь я никуда не рвался. Из председателей комиссий был сформирован первый состав Президиума Ленсовета.

Начали формироваться партийные фракции. До этого в райсовете я вступил в Социал-демократическую партию России. Почему? Да просто я считал, что капитализм в чистом виде порождает уж слишком большое неравенство, мне больше нравилась шведская модель развития, как мне казалось, совмещающая свободу и социальную справедливость.

Но социал-демократов в Ленсовете оказалось немного, и наиболее видным из них был Анатолий Голов, которого я знал ещё со времён демонстраций 1988—89 гг.. Так же немного было депутатов – членов Республиканской партии России. Из этих депутатов сформировалась объединённая фракция СДПР-РПР, в которой я некоторое время поучаствовал, но скоро понял, что из-за малочисленности она не могла реально вести самостоятельную политическую игру. Разногласия между её сопредседателями – А. Головым от СДПР и В. Дроздовым от РПР, человеком амбициозным, – ещё больше снижали её потенциал.

Наблюдая за лидерами разных демократических группировок в Ленсовете, я понял, что главные разногласия между ними вовсе не политические, а просто личные. Все они, обладая лидерскими качествами, даже, может быть, не сознавая этого, тянули каждый в свою сторону, как Лебедь, Рак и Щука, не в силах преодолеть личные антипатии ради общего дела: «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдёт». Всё старо, как мир.

Вот моя заметка в газете «Смена» от 18.01.91 г. в рубрике «Плюрализм в почтовом ящике»:

«КОНЕЧНО, МЫ – ГЕРОИ

Ну, вот мы и на виду. Мы – депутаты, мы – демократы. Нас печатают, нас показывают по телевизору, к нам идут сирые, убогие, с надеждой и слезами, снизу вверх взирают на нас. Нас побаиваются, к нам втираются в доверие и дружбу. Иногда недурно угощают. Нам смотрят в рот, мы умные. Сволочь большевистская нас ненавидит. А нам плевать. Взаимно.

В общем-то, мы, конечно, герои. Выгнали толстопузых из зала заседаний, пока что. Смотреть было противно, как они тут чинно заседали. А у нас иной депутат, что утюг: плюнешь – зашипит. На наших заседаниях не заснёшь – борьба, сам-бо-бо называется.

Мы гордые, но не заносчивые. Свои недостатки отлично знаем. Ещё лучше знаем пороки своего соседа-депутата, тоже демократа. Что? Давайте все вместе?! Иначе нас сожрут?! Нет, это большевизм. Пусть жрут.

Мы смелые, принципиальные. Скажем в глаза хоть кому: «Ты дерьмо». И нам скажут. Ничего. Наверное, действительно, дерьмо. Главное – это осознать. Осознать и очиститься. В чём смысл демократии? В самоочищении. Надо раздеться догола и очиститься. На видном месте. И розгаМИ, розГАМИ, РОЗГАМИ!!! О-оо!! А-ааа!!! И-иии!!!

Чего ты ржёшь, наглая морда?!

Ох, дурно… сердце… умираю… за демократию…»

Я же всегда выступал за единство всех, кто хочет победить наследие коммунистического правления, пренебрегая личными предпочтениями и не коренными расхождениями во взглядах. У нас были общие принципиальные политические противники – коммунисты из фракции «За возрождение Ленинграда». Но почти все депутаты-демократы считали, что победа уже у нас в кармане, и можно позволить себе роскошь внутренней грызни.

Поэтому практически с начала её функционирования я стал участвовать в собраниях самой многочисленной и влиятельной в Ленсовете ХХI фракции «На платформе ЛНФ», в состав которой входила М. Е. Салье, но реальным лидером которой стал С. Н. Егоров. Фракция «Конструктивный подход», организованная П. С. Филипповым, довольно быстро развалилась, т. к. Филиппов, как и Салье, переключились на работу в Москве в качестве народных депутатов РСФСР. Но всеобщего объединения депутатов-демократов на платформе ЛНФ так никогда и не произошло. На обломках «Конструктивного подхода» возник «Март», потом – Региональная партия центра (РПЦ – не путать с Русской православной церковью!).

Понять этих депутатов можно. Им как людям, пожалуй, наиболее интеллигентным среди депутатов Ленсовета, претил экстремистски-напористый, «наполеоновский» стиль лидерства Сергея Нестеровича, а перехватить это лидерство – не хватало реакции, т.к. он за словом в карман не лез и всегда первым оказывался у микрофона. Тогда, в 1990 – начале 1991 года, когда демократия только прорастала сквозь асфальт СССР, я был уверен, что колоться на партии рано, и даже отказался от личного приглашения глубоко уважаемой мной М. Е. Салье вступить в её Свободно-демократическую партию.

Но уже после провала путча и распада Советского Союза в сентябре 1992 г. я, кстати, приложил руку к созданию РПЦ и был среди десяти её учредителей. На первых сходках оргкомитета учредителей мне с Игорем Артемьевым, будущем министром, было поручено подготовить проект Устава, что мы и сделали к взаимному удовольствию. Устав на 8 листах был принят на собрании учредителей и зарегистрирован Управлением юстиции мэрии Санкт-Петербурга.

19 декабря 1993 г. было утверждено Временное положение о депутатской группе «Фракция Партии центра», где устанавливалось, что «решения… фракции… носят для членов фракции характер настоятельной рекомендации, что означает: – член фракции не вправе публично выступать с пропагандой иной точки зрения, чем та, которая зафиксирована решением общего собрания фракции; – при поименном голосовании в случае несогласия с решением общего собрания фракции, член фракции обязан уведомить о своей позиции любого члена совета фракции, а при голосовании воздержаться». Это была, пожалуй, одна из первых попыток установить какую-то дисциплину в депутатской вольнице.

Вообще я принял участие в оргкомитете именно из личных симпатий к И. Артемьеву и Д. Ленкову, с которыми я работал в комиссии по науке и высшей школе, и к М. Амосову, спокойному и разумному человеку. Однако в дальнейшем внедряемое всюду, во всех документах партии понятие «Восьми принципов центризма», а именно: реформизм, социальное равновесие, федерализм и децентрализация, демонополизация экономики, экономическое программирование, экологический реализм, межнациональное партнёрство и внешнеполитический прагматизм, являющимися тезисами к программе Партии Центра, – стало коробить мою революционно-романтическую душу. Эти в общем-то совершенно разумные принципы, повсюду содержали оговорки на сохранение равновесия между старым и новым и казались мне какими-то постыдно-трусливыми и половинчатыми.

Умом я понимал, что, конечно, в политическом спектре «центр» – самое тёплое место, самое близкое к реальной власти, но другим полушарием я чувствовал, что наша мирная антикоммунистическая революция ещё далека от полной победы, надо идти дальше, чтобы перевалить через точку невозврата. Поэтому вскоре я заявил о своём выходе из этого проекта.

Я действительно был настроен весьма радикально. По проведённому анализу степени радикализма депутатов при обработке результатов их поимённых голосований на сессиях Совета (за 100% радикализма принимался результат голосований С. Н. Егорова) я был где-то в первой двадцатке. Например, я был двумя руками за люстрацию всех секретарей и инструкторов парткомов, райкомов, горкомов и обкомов КПСС и недопущение их к государственной службе. Выступал я также за запрет коммунистической партии и суд над КПСС по типу Нюрнбергского трибунала. Кто-то ведь должен нести ответственность за миллионы расстрелянных и замученных, за уничтожение русской культуры, за растление народа, за искоренение веры, за гонения праведников и самых талантливых людей России?

Вспоминаю инцидент с российским триколором, который принёс в зал заседаний Совета и вывесил с балкона известный своим радикализмом депутат-афганец В. Скойбеда. Председатель Собчак потребовал немедленно убрать имперскую символику из зала, поднялся шум, все побежали к микрофонам, и я успел сказать Собчаку, чтобы он тогда распорядился немедленно убрать люстры, т.к. на них сидят двуглавые императорские орлы.

На следующий день половина зала дразнила Собчака маленькими флажками-триколорами на местах, где сидели демократы. Флажки изготовил и роздал депутатам у входа в Мариинский дворец известный городской неформал Саша Богданов, который самовыражался через издаваемый им забавно иллюстрированный листок «Антисоветская правда» с собственным лирическим героем – типичным «совком», потерявшим всякие жизненные ориентиры в те бурные годы. Приведу выдержки из его «письма», «адресованного» цековскому консерватору Егору Лигачёву:

«Здравствуй, МИЛЫЙ ЕГОРУШКА!

Привет ГОРБАЧЁВУ!

В Питере – революция! Голытьба взбунтовалась. На выборах испинала ногами до смерти горбачёвский подарочек – мешок с надписью «Аппарат» – и провозгласила Нового Хозяина жизни – разночинца в роли Государственника. Они ничего не могут и не умеют, хотя многого хотят, а подпитка всё та же – социологи на ниточках КГБ. Вот так и живём: на сессии Совета – дурдом, на улицах – полное равнодушие, в казне ни копейки, а за душой ни Бога, ни чёрта, ни Ульянова-Ленина!

Зато номенклатура подешевела, и если раньше Мафия должна была отстёгивать 5—10% с оборота на взятки должностным лицам, то теперь эти голопузые неформалы обойдутся и полпроцентами, да ещё задницу будут всем показывать в Лиге сексуальных реформ!

Революция идёт «бархатная», почти маниловская. Тут скоро будет всеобщая распродажа, дешёвый аукцион. С молотка пойдёт всё, а цены всё равно подскочат, и уже не партийная, а другая Мафия их поднимет. Причём, без всякого «референдума».

Сожги партийный билет и приезжай, Егорушка, в Питер! Познакомлю я тебя с Ниной Андреевой, своей лучшей подругой, и мы будем вместе гулять по Невскому и наслаждаться картиной полного разложения Нации и быстрым крахом Империи Коммунизма…

Милый Егорушка! Нет ни у тебя, ни у меня никаких гарантий. Потому что если бы коммунисты не темнили все пять лет перестройки, то именно они бы напоследок раздали бедным и землю, и квартиры, и фабрики, и кафе… Раздали бы коммунисты государственную общенародную собственность настоящим бедным, настоящим крестьянам и настоящим рабочим. Потому что собственность всё равно станет частной, но получат её Новые Хозяева жизни, а народ снова обманут, и КПСС повторит мученический путь Российской Монархии в 1917 – 1918 гг.

А всё могло быть иначе! Где шаманы коммунисты?

 
Вопрос решён! Опять монархия.
Опять жандармы и клопы.
Опять блатная олигархия —
Аристократы и попы.
    Опять колбасники на улицах
    Орут евреям: – С нами Бог!
    Опять червонец стоит курица
    И сто рублей – один сапог…
Того гляди, все деньги вытрясут
И бац! – столицу – в Петроград!
Кого вперёд ногами вынесут,
Кого заводом наградят.
    Не перестройка получается,
    А извините, ерунда!
    Пусть Царь на Царствие венчается,
    Но коммунизм-то деть куда?!
Вопрос решён. Опять монархия!
Местечко дай тому, сему…
Опять блатная олигархия,
Эх, объегорила страну!
 

Коммунисты! Раздайте собственность бедным!

Если не сделать этого сейчас, то они, бедные и трудящиеся, на самом деле эту собственность больше никогда не получат. Её получат те, кто прекрасно жил и при социализме, паразитируя на дефиците прав и товаров. Горбачёв устраивает гигантскую мистификацию с «Перестройкой» и децентрализацией экономики в том направлении, которое сделает богатых ещё богаче, бедных – беднее, а Россия превратится в уголовно-фашистское государство, где снова будет править Мафия…»

Ах, какие пророческие слова вырываются порой из размалёванных уст шутов и юродивых!

К сожалению, даже если бы наш Ленсовет решился на радикальные меры, то вряд ли это изменило бы общую ситуацию в стране. Всё зависело от Москвы. Но Ельцин не решился на решающий удар по компартии, который можно было бы нанести сразу после провала ГКЧП. Тогда народ его поддержал бы, а коммунисты сидели бы, поджав хвосты. Время было упущено, да Борис Николаевич и сам-то был из тех же партийных бонз.

О моих настроениях свидетельствует статья, опубликованная в газете «Литератор» от 21.09.90:

«САМ ПРЫГНУ В МОГИЛУ…

В субботу 18 августа программа «Телекурьер» громогласно пригласила жителей города к референдуму по поводу предложения перенести прах В. И. Ульянова (Ленина) в некрополь «Литераторские мостки». У меня ещё за несколько недель до передачи было предчувствие, что кто-нибудь выступит с таким предложением. Я ожидал, что до этого, наконец, додумаются в Смольном, но уважаемое Лентелевидение дало сто очков вперёд партийным тугодумам.