Она меня за руки полюбила. А я ее – за то, что она была второй женщиной в моей жизни за двадцать с хвостиком лет. Или… третьей? Не помню. Да и хрен с ней. Главное, что я на ней хотел жениться. Как и на всех остальных женщинах, к которым я залезал в постель.
Ирина Дмитриевна была старше меня лет на пятнадцать. И относилась ко мне, как любовница и мама одновременно. Странное это было сочетание. Но в чем мне с ней повезло – так это в том, что я в самом начале моего ныряния по пучинам разврата встретился с женщиной, которой от меня ничего не надо было, кроме меня самого.
Про свои руки я вспомнил не зря. В редкие минуты отдыха Ира держала меня за руки, целовала их и обзывала чудом. «Ты только до меня дотрагиваешься ручищами своими – и я улетаю. И… приплываю». При ее красоте нудивительно было, что она пользовалась постоянным пристальным мужским вниманием. Но я не успел начать ревновать. Ира сразу мне сказала: «Пока я тебе не надоем, никого здесь и близко не будет. Я не ткачиха-многостаночница. Всех разогнала». А я, помню, лежал, и пыжился от самодовольства.
И вот как-то лежали мы с Ирой, отдыхаючи. Вдруг я совершенно случайно заметил, что у нее текут слезы. Я всполошился – что, да почему! А она вообще расквасилась. Я бегом прошлепал на кухню, приволок стакан воды. Ира отпихнула этот стакан, взяла с прикроватной тумбочки начатую бутылку коньяка и капитально к ней приложилась. А потом уложила меня рядом с собой, запустила пальцы мне в шевелюру и выдала монолог: «Ну, почему тебе не сорок лет, а? Никому бы не отдала! Знаешь, почему я от тебя с ума схожу? Да потому, что я всем сердцем чувствую, что ты хочешь именно меня. Не просто симпатичную женщину, а именно – меня! Мужиков у меня было… достаточно. Но одни приходили, чтоб просто свою кочерыжку попарить. Другим что-то надо было от меня по работе, вот они и совмещали приятное с полезным. И ни одного не попалось, кто хотел бы именно меня! Меня, со всеми моими причудами и недостатками. А ты… Ты же не смотришь мне в рот, не стоишь по стойке смирно, как альфонсики стоят. Ты и баб на улице, когда гуляем – вполне с удовольствием разглядываешь. А меня это ни капли не раздражает. Потому, что я знаю – придем домой, и ты мне толком раздеться не дашь. Если бы ты знал – как дорого для женщины ощущение это – быть единственной для мужчины. И слушать это не ушами, а сердцем чуять». Ну, я лежал малость остолбеневший. Как все, оказывается, сложно в этом мире.
И ничего лучшего я не придумал, как двадцать пятый раз сказать: «Ир, давай поженимся». Она фыркнула, подергала меня за волосы и укусила за плечо. Потом вздохнула, приложилась к коньяку еще разок и сказала: «Мальчишка ты, и есть – мальчишка. Давай поспим, завтра мне рано вставать».
Любите ближних! Творите добро! И вообще! Как часто мне приходилось слышать и читать подобные призывы. А я вам так скажу. Темное это дело – добро творить. Сколько раз у меня по жизни бывало – сотворишь чего-нибудь эдакое… типа, доброе. А потом голову ломаешь. Не знаешь, как расхлебаться с последствиями… своего творения добра.
Шел как-то по улице. В моем молодом организме побулькивал в желудке и гулял по жилкам алкоголь разнообразных напитков. Это я к тому упомянул, что настроение у меня было – прекрасное. Хотелось сразу и везде коммунизм построить.
И гляжу – на скамейке сидит дама, похожая на портрет какой-то, не помню, императрицы, а вокруг – народ. Человек пять. И этот народ машет руками и что-то активно обсуждает. Я тормознулся. Присмотрелся.
Дама была явно где-то вдвое старше меня. Но красива – до обалдения. Она была, по ходу, из тех женщин, красота которых до самой старости никуда не пропадает. Типа, Элины Быстрицкой.
Дама сидела с закрытыми глазами, и запрокинув голову. Послушав рядом стоящих, я понял, что даме стало плохо, ей предложили вызвать скорую, она категорически отказалась. И люди стояли, друг у друга выясняли – что теперь делать?
Ну, я, как человек простой, подумал: «А кой хрен ее слушать-то? Может, она уже и туго соображает. Надо скорую». А императрица открыла глаза и повела взглядом. Остановилась на мне. Подняла руку: «Вот если бы этот молодой человек мне помог дойти до дома… Я недалеко здесь живу…» Ну, я прищелкнул каблуками: «Сочту за честь, сударыня!»
Правда, при всей ее красоте, ее глаза у меня вызвали какое-то нехорошее чувство. Они были… как у кошки, которая увидела за окном беспечную птичку. Ну, да хрен с ними, думаю, с глазами. Мне на ней не жениться…
Взяла дама меня под руку, прижалась боком. И пошли мы. По дороге она выяснила, как меня зовут, и представилась сама – Элеонора. Действительно, все оказалось рядом, минут через десять мы зашли в ее квартиру. Квартирка была буржуйская – с коврами, кистями и глазетом.
Не зря говорят – дома и стены помогают. Этой самой Элеоноре как-то резко полегчало. Она начала порхать по комнатам, собирать на стол. Честно сказать, я ни кляпа не понял сначала. Стал продвигаться к выходу. Размечтался! Дама схватила меня за руку и разразилась тирадой: «Если бы вы знали, как радостно у меня на душе! Ведь это такая нынче редкость – встретить человека, способного на бескорыстную помощь! Я вас очень прошу – не покидайте меня. Побудьте хоть немного!»
Я опять ни хрена не понял. Пять рыл вокруг нее стояло, помочь пытались. Что ж она их всех-то домой не потащила? Но – уселся я все ж таки за стол. А когда налимонился ликера убойной крепости, на старые дрожжи меня растащило.
Просыпаюсь утром – лежу под каким-то балдахином, подмышкой у меня Элеонора эта сопит.
А я с похмелья… мне только в НКВД работать. Поправился опять же ликерчиком, и устроил этой старой кошке допрос. Оказалось, она постоянно практикует этот фокус. Пользуясь своим внешним благородным обликом, «делают вид, что оне в обмороках», и из желающих помочь бабушке выбирает себе партнера помоложе. Ее не остановило даже то, что одна из беспечных птичек ее однажды частично обокрала. Стала просто все ценности прятать получше, и продолжила в том же духе.
С одной стороны, ничего для меня страшного не случилось. Напоили, накормили, спать уложили. А с другой… Ощущение, что меня обжулили и использовали – оч-чень неуютное. Поэтому, когда… мнэ-э… эта Элеонора, мать ее ити, прильнула ко мне: «Боря, когда ты придешь?», я бодро ответил: «Уж никак не позже понедельника. Я тут недалеко, на Садовой, где пожар».
Мораль сей басни такова: не понравились тебе сразу глаза у человека – вали от него подальше.
Когда-то, в доисторические времена, я жил в Советском Союзе на пятом этаже московской «хрущевки» в однокомнатной квартире. Одним из моих соседей по лестничной клетке был молодой таксист Витя. От остальных моих знакомых таксистов он отличался тем, что был малость на голову больной. Так вроде бы и на вид нормальный, и вел себя обычно… небуйно. Но – Витя почему-то был уверен, что его жена Оля – женщина редчайшей красоты. И что каждый московский мужик ночами не спит, а все думает – как бы Витино честное имя опозорить посредством склонения его жены ко грехопадению.
Ну… Один любит арбуз, другой – свиной хрящик. Это я к тому, что супруга Витина Оля была довольно-таки страшненькая мымра. На мой взгляд, конечно. Зато самооценка у нее была – ого-го! По ходу, не без мужниной помощи.
Когда я вселился и познакомился с соседями, Витя с Олей пригласили меня в гости. Муж, видимо, решил, что я уже старый, и опасности для семейного очага не представляю. А вот жена… Ну, ее можно понять. Сидела она целыми днями дома, смотрела телевизор и ждала возвращения мужа. От такой жизни… мнэ-э… действительно скучно станет.
Короче, посидели мы, водки попили, пельменей магазинных поели. Я еще, помню, подумал: «Это что ж такая за жена, если она по жизни ни хрена не делает, а мужа полуфабрикатами кормит?» Ладно бы, романы с утра до вечера писала, или пятерых детей воспитывала. Ну, подумал и плюнул – мне-то кой хрен до нее?
Прошло после гостей несколько дней. Звонок в дверь. Открываю – Оля стоит. Нахально лыбится: «Боря, ты у меня был в гостях, а к себе не зовешь. Я ведь могу так и обидеться!» Я с перманентного бодуна соображал туго, поэтому ничего лучше не придумал, как спросить: «А… на хрена ты мне нужна-то?»
Кто знает, как сказать – Змей-Горыныч женского рода? Вот Оля моментом превратилась в такое… чудо-юдо. Из глаз искры посыпались, из ушей дым повалил. Потом она так резко повернулась, что сделала полный оборот. Опять меня увидела и окончательно рассвирепела. Своей квартирной дверью Оля грохнула так, что у меня бедолага-холодильник минуты две скулил каким-то странным голосом.
В общем, ни хрена я не понял, да и понимать-то не хотел – своих заморочек хватало. Ну, нашлись люди добрые. Объяснили.
В дверь мою не позвонили, а… подолбили. Весьма внушительно, похоже – ногами. И ясно был слышен возбужденный мужской галдеж. Ну, я в те годы был уже философ, типа, сначала надо узнать, что почем, а уж потом нервную систему напрягать. Открыл. Стоит таксист Витя, а с ним – еще четверо таксистов (это я по фуражкам определил). Витя выдвинул, насколько смог, свою нижнюю челюсть и сказал с плохой дикцией: «Я тебя, сука, сейчас убивать буду! Козел старый!»
Вот что интересно. Сам я не из блатных. Так, типа, фраер приблатненный. И к обзывательствам в свой адрес относился, как правило, спокойно. Но на буровых наших всегда работал такой специфический контингент, что от них я твердо усвоил – за козла надо отвечать. Поэтому я, не особо раздумывая, двинул Вите коленом с разворота прямо в живот. А, когда он согнулся, я подпрыгнул, и другим коленом въехал ему под челюсть. Он вышел из игры.
Витины коллеги сначала явно засомневались – туда ли они попали. Но все ж таки корпоративный дух сделал свое дело, и они начали меня мутузить. Недельку где-то я сидел дома, потому как уж очень смачный бланш поимел под левым глазом. Но это был мой единственный трофей. Открылась еще одна дверь. На шум вышел Леха – бывший мент, ныне человек без определенных занятий и один из моих собутыльников. Леха был человек простой, и особо в тонкостях разбираться не любил. Ему было достаточно, что – «наших бьют!».
Ну, вдвоем-то мы быстро проводили таксопарк на пинках до первого этажа.
Опять поднялись к себе, затащили Витю ко мне. Пока он очухивался, я поил Леху какой-то бормотой, а сам разглядывал свою быстро опухающую рожу.
В общем, допрос Вити с пристрастием показал – хоть и дикция у него совсем испортилась. Поступило Вите заявление от якобы потерпевшей гражданки Оли – она же жена. Ее сосед Боря, воспользовавшись отсутствием мужа, позвонил ей в дверь. А, когда она открыла, то этот самый Боря нагло вломился в квартиру и стал хватать ее руками за все места. И прекратил он свои хамские домогательства только после того, как потерпевшая дважды ударила его по голове чугунной сковородкой.
Воистину, хошь – плачь, хощь – смейся. Очную ставку устаивать я счел бессмысленным занятием. Сказал этому чекалдыкнутому идиоту, что он чудак на букву «м». И что на его жену даже верблюд за стог сена в голодный год – и то не польстится. А Леха размяк от бормотухи и окончательно Витю добил: «Если ты женился на б… ине, то и дудохай ее. Уж я-то знаю, до чего она слаба на передок».
Витя удалился, держась руками за стены. А я где-то через месяц уехал на Мангышлак…
Самолет «АН-2» я впервые близко вживую увидел на Мангышлаке. Мы там по степям-пустыням бурили скважины для геологов. А к ним время от времени по разным надобностям прилетали такие самолеты. (Один раз появилась вертушка «МИ-8». Прокатился я на ней ради интереса вместе с гравитологами. Им надо было за короткое время в разных точках померить – как где шарик земной к себе всякую гадость, ползающую по нему, притягивает. Я сдуру вызвался помогать приборы таскать. Все проклял! Этот вертолетик – не знаю, какой модификации был. Внутри совсем пустой, сидушки только для летунов. А мы разместились на полу. Свят-свят, грохот оглушительный, трясет тебя, как… эту самую в этой самой. То курдюком треснешься, то от стенки до стенки летаешь. В общем, очень хреновым мне этот аппарат тогда показался…)
Нас, буровиков, самолеты интересовали в экономическом аспекте. Летуны тогда зачем-то скупали сайгачьи рога. Ну, как скупали – на водку меняли. А для нас обычно это было единственной возможностью разговеться в пустыне.
Первое мое знакомство с летучими предпринимателями кончилось конфузом. Я подошел к самолету с сигаретой в зубах. Летун завопил на меня матом и замахнулся планшетом. Ну, у нас народ на буровых работал, как правило, борзый. И я в том числе. Так же матом ответил крикуну. И добавил: «Не съем я твой птеродактиль!» А летун стал объяснять, что самолетов, в отличие от буровиков, мало, и стоят они гораздо дороже, чем мы. Ну, тут уж я вообще весь на говно изошел, опять обругал его всячески и удалился в шатровую палатку, где мы ночевали. И укрепился в мнении, что летчики… мнэ-э… нехорошие люди.
Правда, потом это мнение поменялось, можно сказать, кардинально.
Как-то прилетел совсем другой экипаж. Ребята сели к нам за стол чаю попить. И один из них пристально стал на меня смотреть. Потом подошел и спросил: «Земеля, ты в Сасово бывал?» Я память напряг и вспомнил – бывал.
О проекте
О подписке