© Борис Батыршин

* * *

 
В свой звёздный путь когда-нибудь сподоблюсь плыть и я,
познав Космическую Суть и Вечность бытия…
 

А. Алфёров

 
Звёзды встретятся с Землёю расцветающей
И на Марсе будут яблони цвести!
 

Е. Долматовский

Часть первая
«Как аргонавты в старину…»

I

В кабинете – просторном, с тёмной дубовой мебелью и тяжёлыми бархатными портьерами на окнах – царил полумрак, едва рассеиваемый настольной лампой. Круг света ложился на зелёное сукно стола, на начищенную бронзу письменного прибора, на курительную трубку с изогнутым чубуком, лежащую поверх папки для бумаг перед хозяином кабинета. Отсветы играли на золотом плетении погон на плечах кителя, на Золотую Звезду на груди.

– Скажи, Лаврентий, а ты уверен, что учёные не ошибаются? А то поднимем шум на весь мир, а у них потом ничего не выйдет?

Сидящий напротив человек, одетый в тёмный гражданский костюм с белой рубашкой и галстуком, снял пенсне, долго его протирал, потом снова водрузил на нос – крупный, мясистый, слишком прямой для уроженца Грузии.

– Когда речь идёт о научных исследованиях, тем более таких, уверенности быть не может в принципе. Да и учёные ничего и не гарантируют, только твердят наперебой, что в случае успеха перспективы откроются грандиозные. Что до шума – я полагаю, Иосиф Виссарионович, что это последнее, что нам нужно. И американцам тоже – с их-то пронырливыми газетчиками! И если мы сумеем договориться, я бы включил в договоренность условие полной секретности. Хотя бы на первое время.

Мужчина в мундире генералиссимуса – на это указывали золотые погоны с большой звездой и гербом СССР – встал, прошёлся по кабинету. Его собеседник остался сидеть, не отрывая взгляда из-за стёкол пенсне. Сталин вернулся к столу, взял трубку – известный всему миру классический бент с чубуком, изогнутым под углом сорока пяти градусов, – и принялся чистить её чашку крошечной блестящей лопаткой.

– Подобные дела любят тишину, и в особенности на этапе предварительных договоренностей. Одно неосторожно вылетевшее слово, просочившееся сообщение – и всё, замысел сорвётся, так и не начавшись. Американцы понимают это не хуже нас – вспомни, какую завесу секретности они создали вокруг своего атомного проекта!

Сидящий издал короткий смешок.

– Тем не менее, мы сумели проникнуть через неё!

– Тем больше причин быть осторожнее. Я понимаю, что рано или поздно об этом станет известно, но чем дольше мы сможем сохранять секретность, тем лучше.

– Согласен, Иосиф Виссарионович. Уж очень высоки на этот раз ставки. Пожалуй, не меньше, чем тогда, с атомной бомбой.

– Больше, Лаврентий, гораздо больше. Тогда речь шла о выживании нашего государства, а сейчас мы без преувеличения можем проложить путь, по которому человечество – всё человечество, не только мы и США! – будут идти даже не годы, а века! Вряд ли мы с тобой до этого доживём, но если учёные не ошибаются, то лет через тридцать-сорок весь мир изменится до неузнаваемости!

Сидящий покачал головой.

– Значит, решение принято?

– Да, Лаврентий, принято. Пообещаем американцам передать всю имеющуюся у нас информацию по гобийской находке вместе с материалами по расшифровке символов, нанесённых на её поверхность, в обмен на их содействие, прежде всего, научное и техническое, в продолжении исследований. И, разумеется, попросим поделиться материалами по этому их проекту…

– «Рейнбоу», Иосиф Виссарионович. По-английски это означает «Радуга». Они успели провести опыт, закончившийся исчезновением целого эсминца… Но стоит ли заострять на этом внимание? Материалы у нас и без того имеются, включая киноплёнку с записью, сделанной в ходе эксперимента. Да вот, смотрите…

Он встал и с громким щелчком повернул верньер на панели телевизора – громоздкого, в деревянном корпусе, с маленьким выпуклым экраном. Экран засветился, пошёл полосами, и на нём возникло изображение военного корабля. Некоторое время ничего не происходило, потом судно оконтурилось пучками лучей и исчезло, оставив пустую водную гладь.

– Любопытно, весьма любопытно… – Сталин отошёл от экрана и постучал трубкой о край пепельницы, выбивая остатки нагара. – А материалы у американцев запросить всё же надо, сможем сверить их с теми, что у нас уже имеются. И надо предложить Трумэну в самое ближайшее время буквально создать объединённую группу из советских и американских учёных, которая в будущем перерастёт в совместный проект по исследованию этого… как его…

– «Звёздного обруча». Учёный-палеонтолог, который его обнаружил, именно так назвал свою находку.

Сталин убрал блестящую штучку, извлёк из коробки «Герцеговина Флор» папиросы, распотрошил их и принялся набивать трубку. Берия терпеливо ждал – он давным-давно усвоил, что прерывать это священнодействие не следует.

– Какой романтичный товарищ… Хорошо, пусть будет «звёздный обруч». -вождь справился, наконец, с процедурой набивки, но раскуривать трубку не спешил, держал её, зажав чашу в ладони. – Начинай, Лаврентий. Вячик посодействует по линии МИДа. Главное сейчас – договориться с американцами негласно, так сказать, доверительно.

– Доверительно? – ироническая усмешка на тонких бледных губах. – Это с американцами-то?

– Ну, во время войны нам это удавалось, особенно когда Рузвельт не соглашался с Черчиллем. Важно, чтобы интересы совпадали – а если ты прав, сейчас именно такая ситуация. И тогда участники этого судьбоносного проекта и всё человечество смогут получить доступ к звёздам. И, главное – надолго, а может, и навсегда забудут о войнах и противостоянии здесь, на Земле. Не так ли, Лаврентий?

Берия кивнул.

– Именно так, товарищ Сталин. Осталось убедить в этом Трумэна. К сожалению, он настроен по отношению к СССР не настолько доброжелательно, как его предшественник.

Генералиссимус чиркнул спичкой по вставленной в бронзовую подставку коробке и поднёс огонёк к трубке. По комнате поплыл голубоватый ароматный дымок.

– Да, Рузвельт наверняка по достоинству оценил бы открывающиеся перспективы. И всё же, не стоит начинать такое грандиозное дело с попыток ловчить, обманывать будущего партнёра. Этим мы мало чего добьёмся, только заложим фундамент для будущих разногласий и, в итоге, неизбежного краха всего проекта. История… – он выпустил клуб табачного дыма. – История, Лаврентий, не простит нам, если мы упустим такой шанс для всего человечества!

Кадр снова сменился – вместо сталинского кабинета на экране замелькали финальные титры на фоне интерьеров «ближней дачи». Здесь они знакомы многим, в резиденции отца народов, как и перед Мавзолеем, принимают в пионеры – а вот я за все эти годы так и не удосужился там побывать. В «той, другой жизни» этого музея попросту не было… или был? Не знаю, не помню, да и неважно это было… тогда.

– Уже третий фильм на эту тему за последние пару лет. – заметил отец, складывая «Правду». Недельная программа передач, напечатанная, как всегда, на последней газетной полосе, пестрела карандашными пометками. – «И когда он успевает смотреть телек? – удивился я. – Хотя, что ещё делать вечерами? Мать в командировке, с друзьями и на работе хватает общения, благо, почти все они трудятся здесь, в Центре подготовки или в королёвском филиале ИКИ. Вот и остаётся проводить долгие вечера перед голубым экраном – в одиночку, или как вот сегодня, вдвоём с сыном, заглянувшим в кои-то веки на огонёк…»

– Четвёртый. – ответил я. – Ты забыл американский сериал о проекте «Великое Кольцо» с Шоном Коннери в роли директора НАСА. И ещё, вроде, французы совместно с «Мосфильмом» собираются снимать полнометражную картину об истории гобийской находки, первого «звёздного обруча», но она ещё когда выйдет…

– А кто в роли Ивана Антоновича, Фернандель? – отец усмехнулся.

– Нет, Жан Рено, есть у них такой актёр, из начинающих. Кстати, меня приглашали в этот фильм консультантом – как же, один из немногих, кто видел живых олгой-хорхоев и даже стрелял в них!

– Так эти твари в фильме тоже будут? Ефремов, вроде, прямо нигде не упоминал о встрече с ними.

Я пожал плечами.

– Куда ж без них? По сценарию там будет нападение на лагерь экспедиции, Ефремов расстреливает электрических червяков из карабина, а потом давит трактором.

Отец покачал головой.

– Да, чего только не навыдумывают киношники! Французы – ладно, от них, как и от американцев, глупо ожидать точности в исторических деталях, а вот наши меня огорчили.

Он ткнул пальцем в погасший экран.

– Накрутили сорок бочек арестантов, а ведь архивы уже три года как открыты – читай, изучай, пиши сценарии, правдоподобные, интересные! Так нет же – гонятся за эффектными сценами, сочиняют невесть что! Спасибо, хоть актёров подходящих нашли – и играют прилично, и внешнее сходство присутствует…

На этот счёт у меня было своё мнение, но я предпочёл оставить его при себе. Не то чтобы меня совсем уж не интересовали новинки отечественной кинематографии, просто были заботы поважнее.

– Ты ведь завтра в Королёве, в Центре Подготовки, на совещании по тому небесному камушку, как бишь его?..

– Полигимния тридцать три. – ответил я. – Или наоборот, тридцать три Полигимния. Только не делай вид, что забыл, всё равно не поверю…

– Не буду. – отец ухмыльнулся. – Тогда, может, после совещания зайдём к нам? Посидим, обсудим результаты совещания, полагаю, там будет о чём поговорить… Или отправишься к себе?

Я пожал плечами. От восьмиэтажного корпуса Центра Подготовки в Королёве, где и состоится завтрашнее мероприятие, до отцовской служебной квартиры (она полагалась ему как одному из ведущих сотрудников Проекта) идти было два квартала – куда ближе семейного общежития ИТР, в котором мы с Юлькой уже год занимали двухкомнатные апартаменты. Сейчас она в Калуге, у родителей, повезла показывать нашего с ней сына – а я, вместо того чтобы коротать вечер в ближайшем кафе, в компании коллег из Центра Подготовки, уехал в Москву, чтобы проведать отца в нашем семейном гнёздышке на улице Крупской. И вот – застрял вместе с ним у телевизора, по которому уже третий вечер крутят многосерийный исторический фильм, посвящённый первому шагу человечества во Внеземелье – каковым и стал запущенный в пятидесятых годах совместный советско-американский проект «Великое Кольцо».

****

Машина взвизгнула шинами, обходя неспешно ползущий автобус. Из окна мне помахали руками три девушки – а, может, и не мне вовсе, а тёмно-синему, цвета «металлик» кабриолету с эмблемой Центра Подготовки на дверце? Сегодня матерчатый верх «Пежо» поднят, апрельский ветер не располагает к поездкам с ветерком…

Отец (мы, как и договаривались вчера, поехали в Королёв вместе) заметив эти знаки внимания, иронично улыбнулся. Я сделал вид, что ничего не заметил – давно привык, что подарок Шарля неизменно вызывает на московских улицах лёгкий ажиотаж, который удваивается, когда за рулём Юлька – сидит, небрежно держа руль одной рукой и положив локоть другой на дверку. Набегающий ветерок треплет чёрные волосы, встречные машины сигналят, пассажиры автобусов и троллейбусов машут руками, в точности как давешние студентки, гаишники с улыбкой берут под козырёк – её, как и меня, и других участников экспедиции «Зари» в Пояс Астероидов узнают на улицах, приветствуют, здороваются, улыбаются…

С тех пор прошло почти четыре года. Кванты света – или кварки, кто их разберёт? – в которые превратилось тело Шарля д’Иври, давно покинули Солнечную систему. И, если принять, что при взрыве японской водородной бомбы они разлетелись со скоростью, близкой к световой, то самые быстрые сейчас приближаются к Проксиме Центавра, а также преодолели не меньше половины расстояния до звезды Барнарда в созвездии Змееносца.

Такая вот горькая ирония – старый друг, вместе с которым мы начинали путь к звёздам, уже попал туда, пусть и виде то ли излучения, то ли элементарных частиц – а мы всё не рискуем сделать шаг за пределы пояса Койпера. Если не считать, конечно, прошлогоднего эксперимента с автоматическим зондом «Зеркало-4», сумевшим отдалиться от нашего светила на расстояние пятидесяти семи астрономических единиц. С зондом удалось наладить устойчивую тахионную связь – работы Валеры Леднёва, двинувшегося по следам разработок француза Гарнье, дали-таки результаты, и теперь мы можем обмениваться данными с любым внеземным объектом, на котором имеется действующее тахионное зеркало. Пока что «ширина» подобных каналов невелика, по меркам оставленного мной 2023-го года даже ничтожна – какие-то сотни мегабайт в секунду, – но ведь лиха беда начало! Валерка как-то объяснял, что ограничения накладывают не столько его любимые тахионные зеркала, сколько низкое быстродействие компьютеров, и если он прав – недалёк тот день, когда передача потокового видео на сотню-другую астрономических единиц станет обычным делом.

Скажете, зажрался, потерял берега? Я и сам постоянно ловлю себя на этой мысли. Всего-то восемь лет назад «космические батуты» казались чем-то невероятным – да они и были сущей фантастикой… Инженеры Проекта только-только подступались к проектам лунных поселений и кольцеобразных орбитальных станций, освоение ближнего Внеземелья, в пределах орбиты Луны, считалось делом не самого близкого будущего… Или я один так думал, отравленный воспоминаниями о космической импотенции моего двадцать первого века? Остальные ничуть не удивляются таким темпам; наоборот, они что до той же звезды Барнарда человечество доберётся не просто при их жизни, а вот-вот, года через три-четыре.

Собственно, об этом мне и предстоит говорить сегодня, выступая перед ребятами и девчонками во Дворце пионеров и школьников, на Ленинских горах.

Двенадцатое апреля, День Космонавтики – куда ж без самого известного выпускника кружка юных космонавтов из числа тех, кто когда-либо занимался в его стенах?

…Нескромно, скажете, зазнался, зазвездился? Ну да, есть такое. А что? Имею право…

II

 
…Как аргонавты в старину
Родной покинув дом,
Плывём ту-тум ту-рум пум-пум,
За золотым руном… 
 

– мурлыкал я, сбегая по широким ступенькам. Совещание, о котором мы с отцом беседовали за телевизором и на котором оба присутствовали, только что завершилось. Решение об экспедиции (теперь она официально носит название «Золотое руно») принято, основные направления подготовки определены, сам я утверждён в должности начальника десантно-исследовательской группы, в чём, если честно, не сомневался ни на минуту – жизнь снова прекрасна!

Кое-как отвертевшись от праздничного банкета, я незаметно выскользнул из конференц-зала и скатился по лестнице в холл королёвского филиала Центра Подготовки. День только начинался; зелёные цифры на большом часовом табло едва перескочили за 12:00, впереди ожидал сплошной позитив – а что ещё может быть во Дворце, на праздновании Дня Космонавтики? – и настроение у меня было самое что ни на есть радужное. Я, словно школьник, спешащий домой после уроков, перепрыгивал через две ступеньки, прикидывая на ходу, как буду рассказывать о сокровищах астероида Полигимния юным космонавтам и астрономам, жаждущим услышать о грядущих достижениях в Дальнем Внеземелье (а может, чем чёрт не шутит, и за его пределами?) – и тут меня окликнули.

– Алексей Геннадьевич? Вы, я вижу, торопитесь? Я был бы чрезвычайно признателен и, поверьте, не остался бы в долгу, если бы вы сочли возможным уделить мне несколько минут…

Я знаком с Евгением Петровичем уже много лет, с тех пор, как впервые увидел его на открытой сцене в артековской дружине «Лазурная» – и заметил, что он неуловимо напоминает таинственного И.О.О. из «Москвы-Кассиопеи» и «Отроков во Вселенной». В тот раз я счёл это игрой воображения или расшалившимися нервами – суток не прошло с тех пор, как я с треском вылетел из числа финалистов, и это при том, что был автором победившего проекта! Но нет – позже первое впечатление не просто подтвердилось, а многократно усилилось – и продолжает усиливаться с каждой нашей встречей. Вот и витиеватое обращение, в точности совпадающее с манерой изъясняться его кинематографического тёзки, – только укрепила меня в этой уверенности.

Не то чтобы я ожидал от предстоящего разговора подвоха – скорее наоборот, всякий раз подобные беседы заканчивались чем-то новым, неожиданным и всегда увлекательным – но никак не получалось избавиться от ощущения ауры тайны, сопровождающей этого человека. Хоть наш И.О.О. в отличие от персонажа Смоктуновского не умел появляться ниоткуда и бесследно исчезать, как не был замечен и в беседах с другой звёздной системой по телефону-автомату – но загадок вокруг него хватало с избытком. Уверен, что он, единственный из обитателей нашей планеты, знает, кто я на самом деле и откуда. Юлька не в счёт, ей я сам обо всём рассказал – но с Евгением Петровичем мы ни разу не касались этой темы! Намёки случались, прозрачные, двусмысленные, и мне всякий раз приходилось гадать: разыгралась ли моя выпестованная за шесть десятков лет жизни в обоих мирах паранойя – или я вижу то, что сам однажды вбил себе в голову и никак не могу от этого отказаться?

– Да, конечно, Евгений Петрович, – сказал я. – Поднимемся в ваш кабинет?

И.О.О. обитал на седьмом этаже этого же здания, и многие наши беседы – из числа тех самых, судьбоносных! – проходили именно там.

– Ну, зачем же? – он широко улыбнулся. – Не хочу отнимать у вас время. Если не против, поговорим здесь…

И, взяв двумя пальцами за рукав, он увлёк меня к креслам, расставленным вдоль панорамных окон холла.

– Уверен, вы успели обсудить в Леднёвыми сегодняшний вопрос. – И.О.О. не спрашивал, а констатировал очевидный обоим факт. Я, разумеется, не спорил. – И знаете, насколько он заинтересован в результатах этой экспедиции. Настолько, что потребовал, чтобы на корабле, который отправится к Полигимнии, выделили отсек для лаборатории и включили в состав экипажа его самого и несколько его сотрудников – чтобы изучать состав астероида прямо на месте, не дожидаясь возвращения на Землю.

Я кивнул. Валерка за последние две недели всё уши успел мне прожужжать на эту тему.