Начинать рецензию на очередной том акунинской "ИРГ" с того, насколько сильно я симпатизирую и доверяю автору и почему склонна скептически относиться к непременным словам хулителей об обнаруженных ими проявлениях русофобского злонравия в новом сочинении Чхартишвили, мне откровенно надоело. Думаю, вполне хватит сказанного ранее. Здесь же лучше остановиться на том, что получилось, а что не очень, конкретно в "Семнадцатом веке".
Содержание книги охватывает период от Смуты (начало которой, уже упоминавшееся в предыдущем томе, здесь показано со стороны Самозванца) до воцарения Петра I (которому, кстати, обещают посвятить весь следующий том).
Снова проявив себя умелым систематизатором информации с гибким подходом к делу, Акунин дробит все события этого времени на 4 блока, соответствующие, в его понимании, стадиям жизни "третьего российского государства" - хаос, или гибель предыдущей версии государства (Смута), возрождение (избрание на престол и правление первого Романова), зрелость и застой (период правления Алексея Михайловича), кризис и гибель (царь Федор и слабоумный Иван V при царевне Софье).
В каждом из разделов подход к изложению материала меняется. Про Смуту автор рассказывает в хронологическом порядке, вторую и четвертую части представляет обзорно по темам, а третью дробит на "основные коллизии", объединяя события и проблемы вокруг узловых проблем (украинский вопрос, войны, церковный раскол и народные бунты).
Человеку вроде меня, вечно находящемуся в поисках наилучшего способа систематизации для всего, чего можно, такое разнообразие доставляет особое удовольствие.
Главную проблему этого тома Акунин предугадывает сам.
Уже во вступлении он пишет, что "по сравнению со Смутой следующая часть книги выглядит тусклой. Пропадает высокий драматизм, исчезают яркие личности, всё словно бы мельчает и обесцвечивается". Продираться сквозь эпоху "возрождения" мне, и правда, пришлось с боем. После занимательных картинок круговерти многочисленных Лжедмитриев описание борьбы с заморскими интервентами и первых шагов новой династии показалось мне вяловатым.
Возможно, это проблема субъективного восприятия, но пока внешняя политика (вместе с войнами и бесконечными мировыми соглашениями, описывающими, кто у кого и что территориально оттяпал) кажется мне менее интересной, в сравнении с внутренними событиями. Даже описывается она как будто иначе - прыгом-скоком, обзорно и по большей части без фирменного акунинского огонька-юмора.
Вот в Смуте такого огонька хватает. Как и в описании бунтов.
Очень интересно прочитались главы про церковный раскол и Стеньку Разина. Весьма познавательно было всё остальное.
Неприятно удивило количество параллелей с нынешними временами, образующихся, впрочем, без малейшего намека со стороны автора. Просто там тоже сплошная коррупция, распил, местничество, косые взгляды иностранцев и Украина. Надеюсь, на томе про Петра от этого неприятного ощущения дежа-вю удастся избавиться.
Что еще?
Историческая точность?
Знакомые историки, как и всегда, отозвались нормально. Да, кое-где автор придерживается не общепринятой точки зрения, но всегда упоминает и альтернативные. Тонкости же восприятия героев, которые, как и всякий человек, не всегда и не во всем проявляют себя как герои, зависят исключительно от гибкости мышления читателя. Иные, вон, и "Матильду" всё запретить пытаются - лишь бы на светлом образе ни одного пятнышка не проступило, так оно спокойнее.
А вот что мне разонравилось в "ИРГ" окончательно и бесповоротно, так это иллюстрации Сакурова.
Я и раньше была не в восторге от их аляпистого цветового исполнения и условности лиц, но в этом томе художника, кажется, подвел и выбор сюжетов. В погоне за яркими картинками он как-то чересчур зациклился на сценах жестокой расправы над власть держащими. В результате на 14 его иллюстраций мы имеем 1 сцену повешения четырехлетнего "наследника", 1 роковой выстрел в Лжедмитрия II, 2 эпизода сбрасывания со стены (похожие) и 1 насильственный постриг Василия Шуйского в монахи.
В общем, мне этот лубок не нравится. И сразу по нескольким причинам.
Самый же обидный косяк книги, вина за который лежит в основном на издателе, встречает читателя на последнем форзаце.
Вторая жена царя Михаила Федоровича (Евдокия Лукьяновна Стрешнева) указана одновременно и женой их сына Алексея Михайловича (хотя на её месте в схеме должна быть Наталья Нарышкина).
Впрочем, всё равно ставлю этому тому высший балл, поскольку познавательность и увлекательность повествования высоко ценимого мною рассказчика пока существенно перевешивают всё остальное.
Приятного вам шелеста страниц!