– Ох, сиротами детей оставил… ох, за что, Господи?..

Старшая дочь стояла в углу, прижимая к себе младшую сестру. Глаза её были сухие, большие, как у зверька, которого загнали в клетку. Сын – подросток, тонкий, упрямый – всё время стискивал зубы, будто клялся самому себе: «Я запомню. Я не забуду».

Жена Муратахана не кричала. Она сидела на ковре, держала край савана и тихо качалась, повторяя одни и те же слова:

– Он ушёл… ушёл… а я осталась…

Мужчины выносили тело. Кто-то из родственников пытался сказать:

– Надо найти убийц…

Но другие тут же зашикали:

– Тише! Не говори при людях.

У ворот уже стояли люди в штатском. Смотрели внимательно, будто отмечали – кто пришёл, кто плачет, кто шепчет лишнее.

Родственники и милиция

На кладбище было людно, но тихо. Покойника опустили в землю. Холодный ветер срывал слова молитвы.

К брату Муратахана подошёл майор МВД. Высокий, в чёрном пальто, лицо каменное.

– Соболезную, – сухо сказал он. – Мы работаем.

– Работаете? – брат сжал кулаки. – Его убили, родного, на снегу! Вы же знаете, кто это сделал!

Майор посмотрел мимо, будто не расслышал.

– Сами понимаете… время сейчас сложное. Мы берём под контроль. Но открытых разговоров не надо. Для семьи это будет только хуже.

Брат хотел что-то крикнуть, но рядом дернули за рукав:

– Замолчи! – шептал другой родственник. – Они же слышат.

Майор поправил перчатку, кивнул, и милицейская «Волга» отъехала от кладбища. Ветер замёл колею.

Шёпот города. В чайхане старики шептались:

– Видел? Похороны людные были.

– А милиция? Стояли, как камни.

– Значит, кто-то крышу держит над убийцами…

– Тсс! Слышат же!

Молодые молчали. Только один сказал тихо:

– Всё… теперь Далас хозяин.

Ночь Даласа

Тем временем, в притоне, братва пила за «победу». Далас сидел в тени. Его лицо не отражало ни радости, ни сожаления. Он курил, вглядывался в дым.

«Все умирают, – говорил он себе. – Но есть те, кто ложатся, как мужчины. А есть те, кого снег заметает без имени. Муратахан ушёл – таков закон. Я сделал шаг. Назад нет. Только вперёд. Только сильные».

Он поднял рюмку, и голос его был ровный:

– За то, чтобы нас хоронили позже всех.

Парни засмеялись, чокнулись, гремели голосами. А Далас смотрел в окно, где падал снег. Белый, равнодушный снег – покрывал всё: и кровь, и слёзы, и слова.

Глава 3. Сироты

На кладбище было сыро, снег таял и превращался в грязь. Ветер рвал на куски молитвы муллы, смешивая их с плачем женщин.

Гроб опускали быстро, будто спешили закрыть страшную страницу. Земля летела тяжело, глухо, будто били по живому сердцу.

Лейла – старшая дочь – стояла неподвижно, губы сжаты, глаза сухие. Слёзы внутри, но наружу не выходили. Она знала: если заплачет, то Мадина сломается окончательно.

Младшая сестра дрожала, прятала лицо в её платье и шептала:

– Верни его, Лейла… пожалуйста, верни…

Мать стояла рядом. Слёзы уже высохли, голос сорвался от причитаний. Она обнимала дочерей, но казалась такой же маленькой и потерянной, как они. Мир, в котором ещё вчера был муж, рухнул.

Соседи и родственники переглядывались, одни крестились, другие шептали дуа. Но в каждом взгляде был страх. Люди знали, кто убил, знали имя – и боялись его даже здесь, возле свежей могилы.

– Далас… – прошептал кто-то.

– Тише! – одёрнул сосед. – Слова могут стоить жизни.

В стороне стояли двое сотрудников МВД. Они курили, не подходя близко. Их лица говорили больше слов: «Раскроя не будет. Сами понимаете».

Они не выражали соболезнования. Только отмечали галочкой – ещё один «висяк».

Земля закрыла гроб. Над могилой осталась только свежая насыпь и деревянный крест с именем.

Дом после похорон

Вечером квартира встретила тишиной. Всё в доме напоминало об отце: его ботинки у порога, рубашка на спинке стула, бритва в ванной.

Лейла прошла в комнату отца и долго смотрела на кресло, где он любил сидеть. Мадина боялась заходить туда и цеплялась за мать.

Мать села на кровать и закрыла лицо ладонями. Соседи разошлись, родственники разъехались. Никто не остался. Семья осталась одна – с болью и пустым холодильником.

– Мы теперь сироты, да? – спросила Мадина тихо.

Лейла обняла её.

– Нет. Мы вместе. Но отца больше нет.

Мадина снова заплакала. Лейла держала её, сама сжимая зубы до боли, чтобы не закричать.

Город другой

А в другом конце города шёл пир.

Далас сидел за длинным столом, вокруг – мясо, вино, смех, громкая музыка. Его люди поднимали тосты, хлопали по плечам, поздравляли.

Для них этот день – победа. Минус один соперник. Ещё шаг к вершине.

Далас молчал дольше других, но в глазах у него горел холодный огонь. Он чувствовал власть, как зверь чувствует кровь.

И всё же… в его памяти всплыли два лица. Две девочки на кладбище. Лейла – каменное лицо, сухие глаза. Мадина – ребёнок с красными от слёз щеками.

Он запомнил их красоту.

Он запомнил их боль.

Но отогнал мысль: жалость – роскошь.

Сильный идёт вперёд, слабый умирает. Это закон улицы.

Он поднял рюмку.

– За нас. За тех, кто выжил.

И в этот миг два мира жили параллельно:

в одном – две сироты, прижавшиеся друг к другу в пустой квартире;

в другом – смех и музыка, где смерть была всего лишь шагом в игре.

Тёмные дела Далласа

Улицы знали его имя, но шептали его только в полголоса.

Далас был не просто бандитом. Он стал частью системы.

Политики, бизнесмены, чиновники – они нуждались в нём так же, как в воздухе.

Разбой китайских бизнесменов

Слух пошёл быстро: трое китайских торговцев привезли в город партию электроники – телевизоры, видеомагнитофоны, компьютеры. Они думали, что смогут обойтись без «крыши».

Ночью их грузовики перехватили. Люди Далласа били быстро и молча. Один из бизнесменов исчез – его больше не видели.

Товар ушёл на рынки через неделю – уже под другими фамилиями и печатями.

Обман инвесторов

Когда в страну пошли первые иностранные деньги, Далас оказался рядом. Он «помогал» иностранцам получать гарантии правительства. Печати, подписи, договоры – всё выглядело законно.

Только потом инвесторы понимали: их деньги растворились. А государство лишь разводило руками: «Фирмы нет. Бумаги поддельные».

Власть знала, кто стоит за схемой. Но власть сама кормилась с этой руки.

Охрана детей чиновников

Министры, депутаты, губернаторы – они доверяли своих сыновей и дочерей не полиции, а людям Далласа.

Бронированные «Мерседесы», вооружённые охранники, клубы, рестораны – всё это контролировалось бандой.

Юные наследники чиновников росли рядом с криминалом. У них учились жить «по понятиям».

Некоторые сами потом становились частью его дел.

Заказные убийства

Политики в то время падали, как шахматные фигуры.

Один – застрелен возле подъезда. Другой – исчез по дороге в аэропорт.

Газеты писали про «неизвестных». Люди знали – за многими делами стоит Далас.

Но доказательств не было. Те, кто пытался их собрать, сами становились жертвами.

Тёмный кардинал

В те годы сильные мира сего нуждались в таких, как он.

Они звали его «решалой».

Ночью – убийца, днём – советник.

Политики боялись и уважали. Одни платили ему за тишину, другие использовали как оружие.

И именно в это время, когда Далас превращался из уличного бандита в «кардинала тени», две девочки – Лейла и Мадина – оставались одни в пустом доме.

Без отца, без защиты, без будущего.

Их жизнь только начиналась, но уже оказалась переплетена с его именем.

Разбой китайских бизнесменов. Весна серая, лужи чёрные. На рынке пахнет резиной, пылью и пролитым маслом.

Далас сидит в чайхане у автовокзала, пальцем ковыряет треснувшую керамику стола. Рядом – Лис, чуть поодаль – Молчун. На противоположной стороне – трое приезжих торговцев: аккуратные куртки, новые чемоданы, глаза настороженные. Рядом с ними – переводчик, наш, с местным акцентом, зовут Рустем.

– Мы предлагаем безопасность, – говорит Лис мягко, улыбаясь как старый приятель. – Дороги сейчас непростые. Склад у вас далеко, фуры перегружаются ночью. Много желающих помочь без договоров.

Переводчик шепчет по-своему. Старший из гостей кивает: понимает. Но отвечает вежливо и жёстко:

– Мы платим налог. Закон – для всех.

Далас невесомо кивает.

– Правильно. Закон – для всех. Только у нас их много, этих законов. Государственный, рыночный и… ночной. За ночной мы и отвечаем.

Переводчик краснеет, мнётся. Торговцы переглядываются. Старший говорит что-то резкое: не будем.

Рустем переводит сглаженно:

– Они благодарят, но отказываются от услуг.

– Хорошо, – спокойно говорит Далас. – Тогда удачи. Пусть Бог хранит в дороге.

Они уходят.

Лис смотрит на Даласа:

– Что, отпустим?

– Мы же пожелали им удачи, – отвечает тот. – Просто ночью её может не хватить.

Схема простая, как ржавый гвоздь. Не потому, что гениально. Потому что время такое.

Людей мало. Дорог много. Тьма длиннее закона.

Лис собирает крошки: кто встречал гостей на границе, кто сдаёт им склад, где они ночуют, кто возит на подработке их груз – по тысяче сомов за ходку.

Молчун поговорил с ночным сторожем склада – тот устал от жизни и от холода. Усталость тоже продаётся.

Гога договаривается с парой водил: если что – спрячут груз на развилке у бетонных колец. Шатун ищет «железо» поприличнее – биты, лом, арматура. Кривой точит нож, но Далас качает головой:

– Без фанатизма. Сегодня не кровь, сегодня – память. Чтобы запомнили. Ночь. Трасса как длинная жила тянется в темноту. Фура и микроавтобус приезжих идут цепочкой. В небе ни звезды.

На подъёме мигают аварийные. Второй микроавтобус стоит поперёк, капот открыт, как рана. Возле – двое в рабочих куртках машут руками: «Помогите».

Водитель первый тормозит из простой человеческой привычки – останавливаются, когда просят.

Дальше всё случается быстро, как удар.

Двери распахиваются. Чужой голос: «Документы. Проверка». Другой голос: «Где сопроводительные?».

Кто-то пытается спорить – получает по ребрам. Кто-то тянется к телефону – телефон летит в кювет. Молчун молчит и делает свою работу: не смотрит в глаза, не оставляет лишних слов.

Старший торговец поднимает ладонь – знак, что понял. Он не трус. Он просто понимает, где он и кто перед ним.

– Мы запомним, – выдыхает он, глядя на Даласа. Переводчик не нужен – смысл понятен без слов.

– Вот и отлично, – отвечает Далас. – Память – лучшая страховка. В следующий раз приходите днём и спросите, куда платить. Ночью у дороги дорого.

Часть наличных уходит «на бензин и нервы». Несколько коробок с самым ходовым товаром перегружают в «буханку», стоящую за кустами.

Никто не орёт. Никто не стреляет. Только снег под ногами тихо трещит, как пламя в печке.

Через пятнадцать минут трасса снова пустая, как будто ночью тут гулял только ветер. Фура с микроавтобусом уходят дальше – медленно и аккуратно. Их не добивали. Их научили. Утро. На рынке появляются «новые» телевизоры и ноутбуки «с европейской гарантией». Бумаги чистые, печати ровные. Торговцы делают вид, что не замечают знакомых моделей и упаковок.

Деньги капают по цепочке: возчики, посредник, «общак», люди в форме.

Днём к Даласу заходит знакомый из отдела: куртка гражданская, взгляд профессионально пустой.

– Был звонок. Ночью на трассе кое-что пропало.

– И что?

– Да ничего. Просто был звонок. Конверт нетолстый. Но достаточно, чтобы звонок превратился в бумажку «меры не приняты – заявитель отказался от претензий». Переводчик Рустем клянётся, что «всё утряслось». Он врёт – заявитель не отказался. Просто понял, что будет хуже, если не откажется.

Через неделю старший из приезжих возвращается. Не один – с двумя другими. Они из тех, кто попробует ещё. Потому что бизнес – это не про храбрость. Это про расчёт.

Они заходят к Даласу днём, без переводчика. Говорят медленно, но понятно:

– Мы заплатим. Чтобы больше не было ночи.

Лис улыбается, как официант в дорогом ресторане. На стол ложится лист бумаги: «обслуживание маршрута», «сопровождение груза», «безопасность». Регистрация – липовая, печать – настоящая. Мир так и строится: липа на настоящем.

Договор – это тоже форма памяти. Там есть суммы, сроки, телефоны для связи. Есть главное – слово.

– Добро пожаловать в город, – говорит Далас. – Здесь днём не стреляют. Днём считают. Слух растекается быстро. Не про сами деньги – про правило.

«Там, на подъёме, ночью не ездить».

«С этим человеком лучше договориться до, а не после».

«С милицией – через него. С чиновниками – тоже через него». И всё работает. Потому что всем удобно:

– приезжие везут товар;

– рынок получает ходовой товар без лишних задержек;

– люди в форме – свои тихие премии;

– чиновник – контроль «порядка» на своей территории;

– а у Даласа растёт репутация человека, который держит слово и держит ночь. Иногда спрашивают: «Почему он не пролил кровь? Почему не сделал показательно?»

Ответ прост: кровь – шумная. А деньги любят тишину.

Показательность – для мальчишек. Взрослые люди оставляют след не криком, а распиской. В тот год у рынка не стало «случайных» краж на трассе. Все кражи стали запланированными. Это называется безопасностью, если говорить языком дневных людей.

Ночные же называли это иначе: налог.

Вечером Далас сидит у окна и слушает, как капает с крыши талая вода.

Лис раскладывает пачки на столе. Гога ищет глазами бутылку. Молчун точит нож – привычка.

– Видел, как он смотрел? – говорит Кривой, имея в виду старшего торговца. – Будто запомнил.

– Пусть запомнит, – отвечает Далас. – Память – наш лучший агент. Она работает бесплатно.

Он поднимает взгляд. На мгновение – тени, не связанные друг с другом: две девочки у свежей могилы и трое чужих мужчин у дороги.

И тот же закон на всех: кто не платит днём – платит ночью. Кто не платит ночью – платит жизнью.

Он отгоняет лишнее. Жалость – роскошь.

Сильные идут вперёд. Остальных заметёт.

Обман инвесторов с госгарантией

После разбоя над китайцами аппетиты Далласа только выросли. Силы и деньги текли в его руки, но он понимал: настоящий капитал делается не только на «улице», а и на бумаге – в кабинетах, где решают чиновники.

В начале двухтысячных в город зашли инвесторы из Турции и Южной Кореи. Они привезли проекты: строительство торговых центров, фабрик, гостиниц. Им нужны были партнёры на местах, и их свели с людьми, «умеющими решать вопросы».

В тот момент на сцене появился Далас.

Он приходил на встречи в дорогом костюме, говорил уверенно, улыбался, щёлкал зажигалкой «Zippo» и представлялся бизнесменом, у которого «связи выше, чем башни этого города». За ним стояли машины с охраной, и инвесторы чувствовали: да, перед ними – человек, который может провести их через все бюрократические ловушки.

– У вас будет госгарантия, – говорил он, разливая дорогой коньяк в хрустальные рюмки. – Это значит, что государство отвечает за ваш проект. Даже если завтра грянет кризис, вам вернут вложенные деньги.

Инвесторы верили. Бумаги были настоящие – печати, подписи, все как положено. Далас действительно умел выходить на министров и замов, а те охотно шли навстречу: кому-то перепадали «откаты», кому-то машины, кому-то квартиры для любовниц.

В один из вечеров он сидел в банкетном зале гостиницы с турецким предпринимателем. Тот мечтал построить в городе торговый центр на пять этажей, со стеклянными лифтами и подземным паркингом.

– Это будет жемчужина, господин Далас, – говорил турок, поднимая тост.

– Будет, – усмехнулся Далас. – Но сначала аванс. Мы же понимаем, без смазки механизм не крутится.

Авансы шли чемоданами. Часть уходила чиновникам, но львиная доля оставалась у Далласа. Стройка начиналась – первые экскаваторы копали котлован, ставились заборы, вешались баннеры. Инвесторы радовались: проект пошёл.

Но через несколько месяцев что-то «ломалось»: то земля вдруг признавалась непригодной, то документы отзывались на «доработку», то всплывали новые требования от мэрии.

Инвестор бежал к Даласу:

– Что случилось? Мы вложили миллионы!

– Не волнуйтесь, всё решим. Но нужно ещё немного вложить…

И так по кругу. В какой-то момент инвестор понимал: деньги ушли, гарантия – бумажка, за которой никто не отвечает. Далас становился хозяином их вложений, а проекты тихо умирали.

Некоторые пытались жаловаться. Но в прокуратуре дело «терялось», в судах затягивалось, а чиновники отмахивались.

А те, кто слишком громко возмущался, внезапно попадали в неприятности: у одного сгорел офис, у другого пропала машина, третьего просто избили на улице «неизвестные».

Так Далас учился новой игре. Это уже не был уличный разбой. Это был шахматный ход на уровне государства.

И чиновники, политики – они не просто закрывали глаза. Они нуждались в таких, как он.