так, что и эта половина жизни сама всего лишь сон, в который заключены другие сны и от которого мы пробуждаемся в смерти; во время этого сна мы столь же мало имеем понятия о добре и зле, как и во время настоящего сна. Течение времени и жизни, и наши столь разные тела, и мысли, которые их волнуют, – быть может, всего лишь иллюзии, подобные течению времени и обманчивым призракам в наших грезах. Нам кажется, что мы видим пространства, очертания, движения, мы чувствуем, как течет время, отмериваем его, – одним словом, ведем себя так же, как наяву. И коль скоро половину жизни мы проводим во сне, по собственному нашему признанию или что бы мы об этом ни думали, у нас нет никакого понятия об истине, а все наши суждения, следовательно, – просто иллюзии. Кто знает, не есть ли эта другая половина жизни, которую мы считаем явью, всего лишь второй сон, не многим отличающийся от первого. (И кто задумывается, где же грезы, а где явь – от которой мы просыпаемся, когда полагаем, что спим, – и что если бы мы грезили вместе с другими и случайно грезы наши совпали – что довольно часто бывает, – а бодрствовали бы в одиночку, тот может считать, что все переставлено наоборот.)