– Дорогая, все хорошо?

– Это было… полнейшее безумие! Никак не приду в себя!

Она похлопывает себя по щекам, чтобы сбросить наваждение, потом встает и бредет в ванную, умыться холодной водой. Вытираясь, она видит свое отражение в зеркале над раковиной и улыбается: это она, какое облегчение!

Эжени радостно вбегает в гостиную и падает в кресло напротив отца.

– Где ты побывала?

Она спохватывается, что перестала сообщать отцу, что видит, как только полностью погрузилась в это… в это…

Она мотает головой для прояснения мыслей, нервно закуривает. После первой большой дозы никотина ее прорывает:

– Туман рассеялся, и оказалось, что я сижу с какими-то мужчинами и женщинами вокруг большого костра. Все мы были одеты в звериные шкуры, так что, думаю, я попала в доисторические времена. Там был не то шаман, не то колдун с большой седой бородой, он держал речь, и… я понимала, что он говорит.

Курение помогает Эжени стать самой собой.

– Он изъяснялся на своем языке, но мой мозг переводил его рассказ на наш… Так себе объяснение, но другого не придумывается. И это было не какое-то невнятное бурчание, а разговор с массой нюансов, с богатым разнообразным словарем. Мне бы в голову не пришло, что у доисторического племени может быть такой продвинутый язык.

Щелчком ногтя она сбрасывает пепел со своей сигареты в пепельницу в виде пустого черепа и опять с наслаждением затягивается. Отец кивком головы побуждает ее продолжать.

– Под рассказ этого колдуна у меня… то есть у той девушки произошло озарение. Она решила отобразить историю, которую он рассказывал, на дубленой кроличьей шкурке в виде связанных один с другим маленьких рисунков. Она нашла шкурку и нарисовала персонажи десятью параллельными линиями-циклами. Пером мне… то есть ей послужила заостренная палочка, тушью – собственная кровь. Представляешь? Похоже, я изобрела… письменность!

Рене догадывается, что его дочери трудно провести границу между собой и той девушкой. Говоря о пережитом, она то и дело путает «я» и «она».

– Письменность? Сегодня уже известно, что ее одновременно изобрели сразу в нескольких точках планеты… – спускает он ее с небес на землю.

Но Эжени не слушает. Она все еще возбуждена пережитым. Внезапно она кладет сигарету на край пепельницы-черепа, рывком встает и быстро шагает к двери. Она оставила там свою сумочку, сейчас она хватает ее и возвращается к отцу. Вынув блокнот и цветные карандаши, она быстро набрасывает лицо.

– Я… то есть она наклонилась над водой подземного озера и увидела свое лицо.

Рене восхищенно смотрит на бумагу, где появляются черты девушки.

– У нее были карие глаза, светлая кожа лица вот с таким рисунком, черными и белыми полосками… – объясняет Эжени, рисуя. – Каштановые волосы заплетены в косички с деревянными или костяными шариками на кончиках. А еще…

Она берет сигарету и дальше рисует уже с ней. Девушка уже запечатлена на странице блокнота вся, с головы до ног.

– У нее были широкие ступни. Мне бросились в глаза царапины и шрамы. Но там все такие. У некоторых недостает пальцев на ногах или на руках. Зато зубы у всех белоснежные. А у нее еще и шикарная грудь.

Эжени дорабатывает силуэт и разрисованное лицо, с максимальной достоверностью воспроизводит цветными карандашами каштановые волосы, карие глаза, розовую кожу с черно-белой раскраской, бурое одеяние, добавляет даже теней, делая изображение реалистичнее.

Рене по достоинству оценивает проработанность деталей.

– Ты буквально оживляешь ее своим талантом художницы…

Эжени благодарит его горделивой улыбкой и трудится дальше. Теперь она изображает остальных персонажей, начав с мужчин. Потом надписывает на каждом:

1. Мизинец – (мой) ее отец, колдун и рассказчик.

2. Безымянный – арфист.

3. Средний – вождь племени.

4. Указательный – изобретатель со шрамом на щеке.

5. Большой, или Пус, – она, писательница с кроличьей кожей.

– Откуда взялись эти имена? Сама придумала?

– Нет, парень по имени Указательный Палец. – Она указывает на один из мужских силуэтов. – Это ему пришла мысль называть людей. Он вдохновился моими рисунками и решил, что нужен способ всех на них обозначить. Он предложил дать имена пятерым, которых я изобразила и которых он хорошо знает, используя наши пальцы.

– Ловко!

Она усердно трудится, рисунки покрывают уже десяток страниц, она подписывает, чем выделяется тот или иной персонаж. Рисует костер, деревья вокруг, траву, пещеру с треугольным входом.

Рене не мешает ее работе, но, улучив момент, когда она делает паузу, продолжает расспросы:

– Где тут, по-твоему, связь с посланием твоей матери?

– Именно поэтому мне надо туда вернуться! – откликается Эжени.

Рене качает головой:

– Об этом не может быть речи! Я рад, что эксперимент получился, но иногда регрессивный гипноз вызывает привыкание.

Эжени удивленно вскидывает голову:

– Привыкание? Каким образом?

– Прошлое может начать притягивать человека сильнее, чем настоящее. У меня самого бывали в жизни моменты, когда прежние жизни интересовали меня больше, чем мое настоящее.

Эжени не намерена уступать отцу:

– Я должна туда вернуться, папа! Доверься мне. Если ты не хочешь меня сопровождать, я могу туда отправиться одна, я уже, кажется, поняла, как это работает…

Она сама поражена решительностью своего голоса: в нем уже звучит убежденность токсикоманки. Она смущенно вбирает голову в плечи, Рене Толедано пожимает плечами:

– Вот видишь…

– Прости, папа, сама не знаю, что на меня нашло. Но… мне очень хочется туда вернуться. Хочется все разузнать.

Отец понимающе смотрит на дочь:

– Ну, что ж, я согласен еще раз побыть твоим проводником, только не прямо сейчас. По-моему, сначала тебе нужно покрепче зацепиться за настоящее. Предлагаю первым делом поужинать. Заморишь червячка – глядишь, толком вернешься в свое тело и в свою эпоху.

Эжени тянет возразить, но она берет себя в руки:

– Ты прав. Как бы наша пицца не остыла.

Рыжеволосая дочь улыбается отцу. Он забирает коробки с пиццей, она ведет его за руку на кухню. Рене накрывает на стол, Эжени вынимает из коробки первую пиццу и руками кладет куски на его и на свою тарелку. Они молча едят. Насытившись, Эжени возвращается к прерванному разговору.

– После инсульта ты уже этим не занимаешься, да, папа?

– Поверь, мне очень этого недостает. Такое чувство, что у меня отняли паспорт и я больше не могу путешествовать.

– Зато у тебя теперь есть ученица – я! Слепым всегда хочется учить других зрению, – философствует она.

– Бетховен под конец жизни оглох, что не мешало ему дирижировать музыкантами своего оркестра.

– Как ты объясняешь связь между своим инсультом и неспособностью заниматься регрессивным гипнозом?

– Инсульт привел к состоянию, которое врачи называют «афантазией», нарушению нервной системы, описанному только в 2015 году. Такой человек не может визуализировать свои мысли. Например, если ты скажешь «лимон», то я стану думать о самом слове, о том, как оно произносится, об идее, но не смогу представить себе этот цитрус. Точно так же я перестал представлять лица знакомых людей, когда слышу их имена.

– Представляю, как это мешает!

– Беда в том, что одновременно страдает память. Ведь ее пища – образы. При афантазии перестаешь видеть то, что должен вспомнить.

Отец Рене страдал в конце жизни болезнью Альцгеймера, поэтому Эжени знает, что ее отца преследует страх лишиться памяти.

– Какая неприятность для преподавателя истории – неспособность вспоминать! – сочувствует она ему.

– У меня ощущение, что я лишаюсь мозгов, – сознается со вздохом Рене. – Забываю, куда что-то положил, бывает, битый час ищу, где поставил машину. Больше не узнаю улицы и, случается, теряюсь в собственном квартале…

– Как и я иногда, – говорит Эжени, чтобы его подбодрить.

Отец смотрит на нее с нежностью:

– Пока что это терпимо, но с каждым днем становится все хуже. Бывает, зайду в комнату – и не помню, зачем пришел. Или говорю по телефону – и вдруг забываю с кем. Мне трудно вспомнить пин-код моей кредитной карточки. То, что мои прошлые жизни стали для меня недосягаемы, как-то связано, наверное, с этим процессом исчезновения прошлого.

– Ты должен бороться, папа, ты же борец.

Рене достает из кармана свой смартфон, включает и дает Эжени: функция «заметки» забита текстами и фотографиями.

– Рисую я не так хорошо, как ты, но завел привычку все фиксировать здесь.

Эжени встает из-за стола, чтобы не показывать отцу свое беспокойство.

– Хочу покурить, – сообщает она.

– Я потом уберу посуду, сейчас давай попьем кофе.

В гостиной Эжени закуривает и старается успокоиться. Ее отец ставит на столик поднос с двумя дымящимися чашками.

– Пойми меня правильно: мне доставляет удовольствие учить тебя «духовному туризму», давнему нашему с твоей матерью пристрастию. Я доволен, что ты все запоминаешь. В некотором смысле ты теперь моя противоположность… У тебя безупречная память.

– Мне самой не определить качество моей памяти…

– Уж поверь мне, я давно за тобой наблюдаю. У тебя всегда была исключительная зрительная память. Еще малышкой ты во всех подробностях рассказывала о пейзажах, которые наблюдала совсем недолго. Благодаря твоему изобразительному таланту твои посещения прежних жизней могут получиться чрезвычайно полезными.

Он снова разглядывает с задумчивым видом наброски в ее блокноте:

– Я вынужден отойти в тень, но сменить меня в V.I.E. могла бы ты.

Он еще раз восхищенно разглядывает нарисованный ею портрет доисторической девушки с длинными каштановыми косичками и с черно-белой раскраской лица.

– Пожалуйста, папа, приступим прямо сейчас! Ты обещал!

На этот раз Рене Толедано не возражает дочери:

– Ладно, я провожу тебя во второй раз за день, но только в порядке исключения. Будь очень внимательной, чтобы вернуться с максимумом деталей. Так мы сможем понять, что это за эпоха, что за место. Запоминай все мелочи вокруг: деревья, траву, птиц, бабочек, окрестные холмы. На небо тоже смотри, попробуй запомнить расположение звезд, если будет еще ночь.

Эжени не надо просить дважды: она спешит растянуться на диване. Отец советует ей сесть по-турецки, подложив под себя подушки.

– Поза очень важна. Так, с прямой спиной меньше рисков уснуть и обостряется внимание.

Рене Толедано опять провожает дочь в прошлую жизнь. Теперь, когда она знакома с ритуалом, все происходит быстрее. Она уже знает, куда и как идти: спуститься вниз по ступенькам, отпереть ключом дверь своего подсознания, пройти в начало первого коридора с пронумерованными дверями, повернуться и встать перед дверью -1.

В этот раз она открывает ее без всякой опаски, перешагивает через порог, затворяет дверь за собой, торопится разогнать туман, оказывается в теле Пус и вселяется в доисторическую девушку, овладевая всеми пятью ее органами чувств.

5.

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: как огонь поспособствовал развитию человечества

Приручив огонь, наши предки начали расставаться со страхом. Теперь они могли отгонять опасных зверей, греться в период холодов и укреплять обжигом кремневые и деревянные наконечники своих копий и стрел.

Раньше охотникам приходилось охотиться и группами, и поодиночке только при свете дня. Уставшие, они возвращались на становище уже в темноте, только чтобы поесть и завалиться спать. Огонь все изменил: с ним ночная тьма перестала быть помехой. Так в сутках появился новый отрезок времени – вечер.

Теперь у людей было время на что-то еще, кроме выживания: они стали собираться вокруг костра, чтобы утолять голод не в одиночестве, а вместе, чтобы рассматривать друг друга и беседовать.

Язык становился все точнее и сложнее. Люди стали выражать более абстрактные понятия. Росло количество применяемых слов. А чем больше слов, тем тоньше мысль.

Огонь изменил питание: люди додумались до жарки и варки продуктов. Так удалялась большая часть паразитов, микробов и токсинов из сырой растительной пищи. Мышечная ткань дичи, обрабатываемая на огне, легче усваивается: пищеварение ускорялось и становилось не таким энергозатратным, не требующим, как прежде, такого прилива крови к желудку и кишечнику; мозг стал получать больше питания. Люди, употребляющие в пищу мясо после термообработки, нуждаются в меньшем количестве отдыха, у них быстрее развиваются мыслительные способности.

Эдмонд Уэллс.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

6.

День в разгаре, солнце жарит. Но главный костер горит по-прежнему. Пус сидит на круглом камне. Вокруг нее десяток ребятишек, внимательно слушающих ее рассказ про то, как рисовать истории на растянутых кроличьих шкурках.

Она раздает им клочки кожи и учит мастерить рамки. Потом каждый колет себе острой щепкой пальчик и рисует выступившей кровью свой рисунок.

Пус ужасно нравится учить. Она объясняет детям, что расположенные параллельными линиями рисуночки – это не просто занятно, что эти рисунки позволяют рассказывать истории с началом, серединой и концом. Память племени без этого не обойдется. Она показывает свиток, на котором запечатлено объяснение Указательного, как строить хижины, защищающие от ветра и дождя, если нет пещеры; на следующем свитке нарисована съедобная и несъедобная добыча, на еще одном – ядовитые растения, корешки и цветы. У Пус набралось уже полсотни свитков с информацией в виде рисунков и с историями о своем племени. Дети все это усердно перерисовывают.

Вокруг другие члены племени занимаются своими обычными делами. Мать Пус обсуждает с подругой способ приготовления неведомой добычи охотников: похоже на жабу, не поймешь, съедобно ли…

Пус видит Безымянного, музыканта, он натягивает на свой инструмент шестую струну, чтобы его арфа издавала больше высоких и низких звуков.

Отец Пус – колдун Мизинец – беседует со Средним, вождем племени.

К ней подходит Указательный, юноша со шрамом на щеке, с сообщением об очередном изобретении – деревяшкой в форме буквы Y с привязанной к краям кишкой, размягченной в жире. Он показывает, как это действует: кладет посередине кишки камешек, максимально ее оттягивает и резко отпускает. Камешек летит на расстояние нескольких десятков метров и попадает точно в цель – толстое дерево.

Пус просит Указательного научить ее пользоваться этой рогаткой. Сначала она промахивается, но тренировка позволяет контролировать траекторию камня.

Указательный зовет ее с собой, потому что хочет показать, как охотиться с рогаткой. Она оставляет своих учеников и удаляется с Указательным от становища. Они подбивают одну за другой нескольких птиц, потом Пус видит вдалеке двух спаривающихся кроликов. Указательный заряжает рогатку и прицеливается, но его темноволосая спутница не дает ему выстрелить – она не хочет нарушать любовный акт.

Она хочет обратно в становище и манит за собой Указательного: ей не терпится запечатлеть на свитке, как делать и применять новое оружие. Дети все еще трудятся. Гордые собой, они показывают, что нарисовали в ее отсутствие.

Оставшись наконец одна, она берет дубленую кроличью шкурку, натягивает ее на рамку и рисует сначала рогатку, потом фигурку Указательного, целящегося в птицу. Тому нравится рассматривать новые рисунки Пус, но у него уже родилась новая идея.

Он берет факел, зажигает его от костра и просит Пус взять свитки и войти с ним в пещеру. Там он откатывает камень, заслоняющий проход, что ведет в подземный зал. Неподалеку от подземного озерца есть углубление в стене, где можно спрятать бесценные свитки. Он уже сознает важность их сбережения.

Пус находит его идею блестящей. Она выгребает из ниши мелкие камешки, теперь там поместится полсотни готовых свитков. Указательный вставляет факел в отверстие в стене, чтобы он освещал весь зал.

Они садятся на берегу подземного озера. Указательный зачерпывает ладонью воду и дает Пус попить. Она поступает так же. Оба вдыхают свежесть чистой, как слеза, воды.

Они долго смотрят друг на друга в молчании, озаренные светом факела. Указательный нежно берет руку Пус и целует. Она не возражает и сама гладит его лицо. Указательный возвращает ей ласку и принимается ее раздевать.

Теперь они совершенно голые.

Пус ласкает его торс, он – ее груди. Они прижались друг к дружке, сейчас соприкоснутся их губы.

Пус закрывает глаза и с нетерпением ждет ласки. Но в этот самый момент звучит сигнал тревоги – бараний рог.

Они поспешно одеваются и торопливо покидают подземный зал. На пороге пещеры они замирают как вкопанные, ужаснувшись страшной картине.

На земле неподвижно лежат две окровавленные женщины. Рядом загрызший их зверь, огромная черная пантера. Окружившие ее мужчины размахивают факелами и копьями, чтобы прогнать, но зверь злобно отмахивается лапой и так ревет, что у всех вибрируют ребра.

Пус понимает, что одна из погибших – ее мать. Женщина лежит в луже крови. Они с подругой, похоже, готовили еду, когда их застала врасплох пантера.

Указательный пускает в ход свою рогатку, но зверь ловко отбивает камень лапой. Мизинец, отец Пус и колдун, зачерпывает левой рукой песок и движется в сторону черного хищника, тот рычит, не сводя с него больших желтых глаз.

В правой руке у старика кремневый нож. Хищник бросается на человека, тот швыряет ему в морду песок. Зверь сбит с толку и не понимает, что произошло. Мизинец в броске хватает его за холку и несколько раз вонзает оружие ему в глотку. Брызжет кровь. Зверь издает предсмертный рев, привставая на задние лапы, потом заваливается на бок и замирает.

Племя дружно издает победный крик. Безмолвствует одна Пус. Вся в слезах, она подбегает к отцу, чтобы с воплем обвинить его в запоздалом вмешательстве. Она упрекает его в том, что он не спас мать, кричит в горьком исступлении, что лучше бы погиб он, а не она.

Колдун не реагирует на ярость дочери. Он молча подходит к трупам, берет на руки тело своей подруги и несет в пещеру. Ничего не понимающая Пус идет за ним, держа в руке горящий факел.

Колдун опускает тело на землю и роет плоским камнем яму. Пус спрашивает, что он делает, отец, не прерывая работы, объясняет, что несколько дней назад подсмотрел схожий ритуал у слонов. Погиб слоненок, мать принесла его к дереву, вокруг нее собралось все стадо, чтобы помочь вырыть рядом с деревом яму, куда мать столкнула труп слоненка. Орудуя хоботами, слоны закидали его землей, получился холмик. Слоны образовали круг и затрубили во всю мочь. Колдун считает, что так же надо проститься с матерью Пус, чтобы она оказалась недосягаемой для шакалов, ворон и мух. Пускай ее тело останется нетронутым.

Пус поражена. До сих пор трупы ее соплеменников выбрасывали, как мусор. У нее на глазах дети использовали лопатки умерших родителей как инструменты для дубления или даже играли с косточками своих братьев и сестер; ее тетка смастерила из берцовой кости своего мужчины дудку, наделав в ней дырочек.