Цитаты из книги «Адольф»

говорили, что я человек безнравственный, человек ненадежный. Эти два прилагательные счастливо изобретены, чтобы намекать о действиях, про которые не ведаешь, и давать угадывать то, чего не знаешь.

Прелесть любви, кто мог бы тебя описать! Уверение, что мы встретили существо, предопределенное нам природою; сияние внезапное, разлитое на жизнь и как будто изъясняющее нам загадку её; цена неизвестная, придаваемая маловажнейшим обстоятельствам; быстрые часы, коих все подробности самою сладостью своею теряются для воспоминания и оставляют в душе нашей один продолжительный след блаженства; веселость ребяческая, сливающаяся иногда без причины с обычайным умилением; столько радости в присутствии и столько надежды в разлуке; отчуждение от всех забот обыкновенных; превосходство над всем, что нас окружает, убеждение, что отныне свет не может достигнуть нас там, где мы живем; взаимное сочувствие, угадывающее каждую мысль и отвечающее каждому сотрясению; прелесть любви – кто испытал тебя, тот не будет уметь тебя описывать!

Любовь каким-то волшебством добавляет недостаток продолжительных воспоминаний.

В доме родителя моего я составил себе о женщинах образ мыслей, довольно безнравственный

Раздираемый неопределенным волнением, я говорил себе: «хочу быть любим» и оглядывал кругом себя; смотрел, и никто не внушал мне любви, никто не казался мне способным любить; вопрошал я сердце свое и свои склонности, и не чувствовал в себе никакого движения предпочтительного пристрастия.

Вы увидите его в обстоятельствах различных и всегда жертвою сей смеси эгоизма и чувствительности, которые сливались в нем, к несчастию его

Как, говорил я себе, я не могу провести день один на свободе! Я не могу дышать час в покое! Она гонится на мною всюду, как за невольником, которого должно пригнать к ногам её. Я бых тем более озлоблен, что чувствовал себя слабым.

со смертью, таинством неизъяснимым, в котором опытность вседневная как будто еще не убедила людей, пределом неизбежным, который не утешает, не усмиряет нас; предметом беспечности необычайной и ужаса преходящего

Мысль о смерти имела надо мною всегда большое владычество. В моих живейших чувствах она всегда смирила меня: она произвела на душу мою свое обычайное действие: расположение мое к Элеоноре смягчилось;

Я скитался, погруженный в это мечтание, все без решения твердого, не говоря себе, что должно разорвать связь с Элеонорою, имея о действительности одно понятие глухое и смутное, и в положении человека, удрученного горестью, которого сон утешил видением, и которой предчувствует, что сновидение пропадает.