Мемуары Бенедикта Лившица об истории становления футуризма охватывают период с 1911 по 1914 годы. Сам он был тесно связан с группой «Гилея» и братьями Бурлюками, но главной фигурой повествования, помимо Велемира Хлебникова, конечно, несомненно является Маяковский.
***
Стиль книги – почти дневниковая проза. Пошел туда-то, встретился с тем-то, выступили там-то, но постоянный скандал и эпатаж, сопровождавший любой шаг новоиспеченных футуристов, превращает ее в захватывающее чтение.
Сейчас это уже принадлежит истории и рассматривается как часть литературного процесса того времени. А вы представьте, что со всего размаха даете пощечину не только «общественному вкусу», но и всем современным литераторам, в том числе относящимся к вам весьма благосклонно.
Это с высоты нашего времени мы можем философски рассуждать, что да, это был необходимый этап становления футуристов, как самостоятельных личностей, тот фон, без которого они не могли состояться, обрести собственный голос. Но они-то жили в настоящем.
Как вам, к примеру, такой манифест из сборника «Рыкающий Парнас». (Для информации, Николай Бурлюк отказался поставить под ним подпись, резонно заявив, что нельзя даже метафорически посылать к черту людей, которым через час будешь пожимать руку. А издавался сборник на средства очень интеллигентной четы Пуни).
ИДИТЕ К ЧЕРТУ.
Ваш год прошел со дня выпуска первых наших книг: «Пощечина», «Громокипящий кубок», «Садок Судей» и др.
Появление Новых поэзий подействовало на еще ползающих старичков русской литературочки, как беломраморный Пушкин, танцующий танго.
Коммерческие старики тупо угадали раньше одурачиваемой ими публики ценность нового и «по привычке» посмотрели на нас карманом.
К. Чуковский (тоже не дурак!) развозил по всем ярмарочным городам ходкий товар: имена Крученых, Бурлюков, Хлебникова... Ф. Сологуб схватил шапку И. Северянина, чтобы прикрыть свой облысевший талантик.
Василий Брюсов привычно жевал страницами «Русской Мысли» поэзию Маяковского и Лившица.
Брось, Вася, это тебе не пробка!..
Не затем ли старички гладили нас по головке, чтобы из искр нашей вызывающей поэзии наскоро сшить себе электропояс для общения с музами?..
Эти субъекты дали повод табуну молодых людей, раньше без определенных занятий, наброситься на литературу и показать свое гримасничающее лицо: обсвистанный ветрами «Мезонин Поэзии», «Петербургский Глашатай» и др.
А рядом выползла свора Адамов с пробором - Гумилев, С. Маковский, С. Городецкий, Пяст, попробовавшая прицепить вывеску акмеизма и аполлонизма на потускневшие песни о тульских самоварах и игрушечных львах, а потом начала кружиться пестрым хороводом вокруг утвердившихся футуристов...
Сегодня мы выплевываем навязшее на наших зубах прошлое, заявляя:
1) Все футуристы объединены только нашей группой.
2) Мы отбросили наши случайные клички «эго» и «кубо» и объединились в единую литературную компанию футуристов:Давид Бурлюк, Алексей Крученых, Бенедикт Лившиц,
Владимир Маяковский, Игорь Северянин, Виктор Хлебников.
***
Как я уже упомянул в начале, самой колоритной фигурой в книге является Владимир Маяковский. Мемуары Лившица очень важны, для понимания его становления в ранний период, когда светло-оранжевая блуза, смахивавшая на кофту кормилицы, напяленная им якобы с целью «укутать душу от осмотров», имела своей подоплекой не что иное, как бедность: она приходилось родной сестрою турецким шальварам, которые носил Пушкин в свой кишиневский период.
Дальше...
Процитирую фрагмент о посещении Маяковского и Лившица вегетарианской столовой.
…вегетарианство десятых годов имело мало общего с вегетарианством современным. Оно в своей основе было чем-то вроде секты, возникшей на скрещении толстовства с оккультными доктринами, запрещавшими употребление мяса в пищу. Оно воинствовало, вербуя сторонников среди интеллигенции приблизительно теми же способами, к каким прибегали трезвенники, чуриковцы и члены иных братств.
…
Цилиндр и полосатая кофта сами по себе врывались вопиющим диссонансом в сверхдиетическое благолепие этих стен, откуда даже робкие помыслы о горчице были изгнаны как нечто греховное. Когда же, вымотав из меня все жилы, Маяковский встал наконец из-за стола и, обратясь лицом к огромному портрету Толстого, распростершего над жующей паствой свою миродержавную бороду, прочел во весь голос -- не прочел, а рявкнул, как бы отрыгаясь от вегетарианской снеди, незадолго перед тем написанное восьмистишие:В ушах обрывки теплого бала,
А с севера снега седей -
Туман, с кровожадным лицом каннибала,
Жевал невкусных людей.Часы нависали, как грубая брань.
За пятым навис шестой.
А с неба смотрела какая-то дрянь
Величественно, как Лев Толстой, -мы оказались во взбудораженном осином гнезде.
Разъяренные пожиратели трав, забыв о заповеди непротивления злу, вскочили со своих мест и, угрожающе размахивая кулаками, обступали нас все более и более тесным кольцом.
К счастью тогда их не побили, но вполне могли бы. :)
***
А еще в книге можно найти историю «Бубнового валета» и «Ослиного хвоста». Описания «Бродячей собаки» и прочих достопримечательностей того времени. И хотя главная цель автора – показать зарождение и развитие футуризма, он вынужден включать в свое повествование все значимые фигуры своего окружения, не особо прикрываясь правилами приличия.
В результате получилось прекрасное описание эпохи «изнутри», без которого вряд ли возможно ее понимание.
Рекомендую.