Религия была неотъемлемой частью жизни, и церковь не противилась, когда ежегодно в рождественскую неделю ее церемонии – какими бы священными они ни были – пародировались на Празднике дураков: это народное празднество вреда церкви не приносило.

Устроители праздника из священников низкого ранга – кюре, викарии, иподьяконы – избирали в храме короля дураков, нарекая его папой, аббатом или епископом. Этому человеку брили наголо голову, а потом облачали его в вывернутую наизнанку ризу. Церемония сопровождалась сквернословием и непристойными жестами, по храму участники этого своеобразного праздника расхаживали с кадилами, сделанными из поношенных башмаков и испускавшими смрадный дым. Другие играли в кости на алтаре или со смаком угощались кровяной колбасой. Одни были одеты, как женщины, другие, как менестрели, третьи были в звериных шкурах. Король дураков принимался благословлять всех присутствовавших в бессмысленных выражениях, в ответ неслись улюлюканье и непристойные песни. Наконец король дураков выходил из церкви и призывал всех следовать за собой. Его усаживали в повозку, которую тащили по городу сквозь собравшуюся толпу. Король дураков раздавал фальшивые индульгенции, что сопровождалось всеобщим свистом и гиканьем. За ним следовали повозки с навозом, и голые мужчины, их волочившие, бросали этот помет в толпу под хохот зевак. Шествие не обходилось без танцев и обильных возлияний. Весь этот праздник являлся пародией на хорошо знакомые, но утомительные и часто не имевшие смысла церковные ритуалы.

В повседневной жизни церковь защищала, врачевала и утешала людей. Дева Мария и покровительствующие людям святые оказывали помощь в беде и оберегали от таившихся повсюду сил зла. Города, гильдии и отдельные люди имели своих покровителей. Лучникам покровительствовал святой Себастьян, пронзенный стрелами по приказу римского императора, пекарям – святой Оноре (знаком его почитания служила печная серебряная лопатка и три поджаристые буханки), морякам – святой Николай, однажды спасший в море детей, путешественникам – святой Христофор, носивший на плече младенца Иисуса. Монашеским филантропическим братствам покровительствовал святой Мартин, отдавший бедному половинку своего плаща, а незамужние девушки полагались на милости святой Катерины. Покровительствующие людям святые были их благодетелями всю жизнь. Они лечили от недугов, утешали в горе, при крайней нужде сотворяли чудо. Святых изображали на хоругвях, на входах в ратуши и часовни, на медальонах.

Наиболее милосердной и полной сострадания ко всяким несправедливостям, обидам и бедам слыла Богородица, всегда готовая прийти людям на помощь. Она освобождала узников из тюрьмы, а голодающих кормила собственным молоком. Один из хронистов рассказывает, как некая обездоленная крестьянка вылечила своего сына от бельма на глазу. Она привела ребенка в церковь Сен-Дени, преклонила колени перед изображением Богородицы, прочитала «Аве Мария» и осенила сына крестом с помощью священной реликвии – гвоздя со Святого распятия. После этого бельмо мгновенно исчезло, и возликовавшая женщина вернулась домой вместе с сыном, который более никогда не жаловался на зрение.

Не отказывала в помощи Богородица и преступникам, вне зависимости от тяжести их вины. В «Чудесах Богоматери», цикле театральных городских представлений, Дева Мария идет навстречу любому злодею, если тот покаялся. Так, некую женщину, обвиненную в том, что она наняла двух человек, чтобы покончить со своим свекром, с которым вступила в связь, возвели на костер, но она успела обратиться за помощью к Богоматери, и та, неожиданно появившись, предотвратила вспышку костра. Увидев такое чудо, власти отпустили женщину на свободу, и она, раздав свои деньги и имущество бедным, ушла в монастырь.

Около тысячи лет церковь разъясняла людям смысл и цели жизни. Она утверждала, что человеческая жизнь на земле есть лишь временное прибежище на пути к Богу и к Новому Иерусалиму, «другому нашему дому». Петрарка писал своему брату, что жизнь – «утомительное и трудное путешествие к вечному дому, к которому мы стремимся; если же мы пренебрежем нашим спасением, то нас ожидает тягостный путь к вечной смерти». Церковь предлагала людям спасение, обрести которое можно, лишь соблюдая церковные ритуалы с помощью священнослужителей. «Extra ecclesim nulla salus» («Вне Церкви спасения не сыскать») – таково было правило жизни.

Альтернативой спасению были ад и вечные муки, выразительно изображенные в средневековом искусстве. В аду грешников подвязывают за язык к горящим деревьям, другие горят в печах, неверующие задыхаются в смрадном дыму. Слабые в вере падают в черные воды бездны и утопают соразмерно своим грехам: прелюбодеи по ноздри, обидчики ближних – по брови. Некоторых в аду проглатывают огромные страшные рыбы, других истязают демоны, третьих терзают змеи. Иные мучаются от голода, и хотя над ними висят ветки с плодами, они не в силах насытиться, ибо когда протягивают к плодам руки, ветви отодвигаются. Над дверьми каждого католического собора для всеобщего обозрения вырезались познавательные картины: бесы влекут связанных веревками грешников к котлу с адским огнем, а ангелы ведут другую, намного меньшую группу, в ином направлении, сулящем блаженство.

В средневековье не сомневались, что большинство людей обречено на вечные муки. Salvandorum paucitas, damnandorum multitude (спасаются немногие, большинство осуждается за грехи) – это суждение не менялось от Августина до Фомы Аквинского. Во время Потопа в ковчеге Ноя спаслись члены его семьи, что, как полагают, указывает на количество уцелевших во время этого бедствия (приблизительно 1 из 1000 человек или даже 1 из 10000). Однако эта оценка значения не имеет: церковь давала надежду на спасение всем, кроме неверующих в Христа. Обрести спасение могли даже грешники, ибо считалось, что грехи свойственны человеку, но они могут быть прощены путем покаяния. «Обратись ко мне, грешник, – говорил некий сектант-лоллард на проповеди, – ибо Бог знает твои грехи и не отвергнет тебя. Обратись ко Мне, говорит Господь, и я приму тебя в Свое лоно и дарую тебе благодать».

Когда простые люди приходили в церковь, они оказывались в мире великолепия, богатства и красоты, чего в повседневной жизни были полностью лишены. Однако эту роскошь и красоту они создавали собственными руками. Они возводили в нефе колонны, поднимающиеся к церковному своду, вырезали из камня фигуры апостолов, выкладывали мозаичные полотна с изображением хора ангелов с распростертыми крыльями… Они выполняли эти работы во имя Бога, что придавало им гордость и делало бедняков творцами прекрасного.

О бедняках – нуждающихся, больных, сиротах, калеках, прокаженных, слепых, слабоумных – заботилась церковь, а не правительство, раздавая им подаяния и уверяя, что скромная, скудная жизнь – гарантия благодати на небесах. Этому принципу следовали и знатные люди, подававшие милостыню, и священнослужители – когда деньгами, а когда остатками пищи с собственного стола. Пожертвования из разных источников поступали также в больницы, первостепенные получатели церковной благотворительности. Занимались филантропией и купцы, отчисляя от сделок определенную сумму денег, чем, как они полагали, покупали себе спокойствие духа при ведении богопротивных дел. Эти траты купцы заносили в свои гроссбухи в графу «отчисления Богу», полагая, что Бог – представитель бедных людей. Христианским долгом также считалось обеспечение приданым бедных девушек. Некий гасконский сеньор, живший в XIV столетии, выделял по сто ливров тем девушкам, которых он соблазнил, «если их только можно сыскать».

Занимались благотворительностью и корпоративные учреждения, считавшие помощь бедным своей религиозной обязанностью. Гильдии мастеровых и ремесленников отчисляли от прибыли бедным определенную сумму, именуя ее «честными деньгами». Городские магистратуры учреждали фонд подаяний и «стол для бедных». В праздничные дни они приглашали двенадцать бедняков, за праздничный стол, а в святую пятницу мэр или другой влиятельный человек мыл нищему ноги. Однажды, когда Людовик Святой руководил такой церемонией, его биограф и приближенный сир де Жуанвиль в ней участвовать отказался, сославшись на то, что если он дотронется до ног нищего, его тут же стошнит. Любить бедных порой было нелегким делом.

Священнослужители, вероятно, были не более жадными и развратными, чем миряне, но поскольку повсеместно считалось, что они лучше и ближе к Богу, их недостатки и слабости привлекали больше внимания. Климент VI был падок на роскошь, но в то же время слыл добрым и отзывчивым человеком. Приходские священники отправлялись исповедовать умирающего даже в самый отдаленный дом своего прихода в любую погоду.

В «Кентерберийских рассказах» о приходском священнике говорится:

 
Он грешных прихожан не презирал
И наставленье им преподавал,
Не жесткое надменное пустое,
А кроткое, понятное простое.
Благим примером направлял их в небо
И не давал им камня вместо хлеба^[3].
 

Тем не менее недовольство церковью росло. Простые люди начали нападать на папских сборщиков податей, и даже епископы не чувствовали себя в безопасности. В 1326 году на волне антиклерикализма толпа обезглавила епископа Лондонского и оставила его обнаженное тело на улице. В 1338 году огромная толпа напала на епископа Констанцского, нанесла увечья людям из его свиты, а самого епископа препроводила в тюрьму.

Начались распри и среди самих священнослужителей. В Италии возникло еретическое крестьянско-плебейское движение фратичелли (спиритуалов), леворадикального крыла католического ордена францисканцев. Фратичелли выступали против обогащения церкви и ратовали за ее превращение в сообщество праведников. Движение бедняков исходило из сущности христианской доктрины, предписывавшей отказ от любых материальных благ, – идеи, внесшей разлад в классический мир. Согласно этой доктрине, Бог позитивен, земная жизнь негативна, а святость достигается лишь отказом от мирских ценностей. Чтобы одержать победу над плотью и обрести счастье в загробном мире, следует соблюдать пост и придерживаться безбрачия. Согласно тому же установлению, деньги суть зло, красота – напрасные хлопоты, честолюбие – безнравственная гордыня, плотские желания – похоть, намерения добиться успеха в жизни и даже стремление к знаниям – пустое тщеславие. Люди, не стремящиеся к духовной жизни, считались грешниками. Христианским идеалом был аскетизм – отрицание чувственного бытия. В результате под влиянием церкви жизнь превращалась в постоянную борьбу против чувственных помышлений, сопровождавшуюся неминуемыми грехами и отпущениями грехов.

Время от времени члены общин, противостоявших господствовавшей католической церкви, заметно активизировались, пытаясь ликвидировать проявления материального мира, чтобы стать ближе к Богу путем уничтожения всеохватывающих цепей частной собственности. Церковь, владевшая целым арсеналом недвижимости, инкриминировала этим общинам отклонение от норм христианской религии и объявляла их еретическими. Упорное указание фратичелли на совершенную бедность Христа и апостолов было весьма неудобно авиньонскому папству, и оно в 1315 году осудило эту доктрину как «ошибочную и вредную», а когда фратичелли отказались прекратить свою деятельность, их отлучили от церкви. В Провансе были преданы суду инквизиции двадцать семь членов движения фратичелли, и в 1318 году их сожгли на костре в Марселе.

В то же время начались выступления против притязаний папства на светскую власть. В 1324 году Марсилий Падуанский написал книгу «Защитник мира», в которой утверждал, что светская власть выше духовной, и ратовал за господство государства над церковью. В том же году автора вредной, крамольной книги отлучили от церкви. Двумя годами позже та же участь постигла Уильяма Оккама, английского францисканца, философа-номиналиста и сторонника интеллектуальной свободы. Он выступал против авторитарности церкви и защищал королевскую власть в ее борьбе с папством. После того как папа Иоанн XXII предал Оккама анафеме, тот обвинил папу в семнадцати заблуждениях и семи ересях.

Находились в разладе с церковью и средневековые предприниматели и дельцы, что обуславливалось негативным отношением церкви к предпринимательству и коммерции. Церковь утверждала, что деньги – зло, доход свыше минимально необходимого для поддержания дела – не что иное, как алчность, ростовщичество – тяжкий грех, а перепродажа приобретенных оптом товаров по более высокой цене воистину аморальна. Святой Иероним утверждал: «Купцы небогоугодны».

Предприниматели и купцы жили в повседневном грехе и в противоречии с церковным установлением продавать товары по «справедливой цене». Церковь полагала, что ремесло должно обеспечивать человеку лишь средства к существованию, а стоимость готовой продукции – слагаться из цены затраченного труда и стоимости сырья. Чтобы предприниматели не имели существенных преимуществ друг перед другом, им запрещалось использовать новые инструменты и технологии, продавать товары ниже установленной стоимости, работать при искусственном освещении, использовать в работе подмастерьев сверх необходимого, жену и малолетних детей, а также рекламировать или просто нахваливать собственную продукцию. Такие установления подавляли инициативу и были противны природе предпринимательства. Порицание технического прогресса и развития бизнеса приносило значительно больший вред, чем осуждение чувственного бытия человека.

Наибольшей активностью в сфере обращения денег в средневековье выделялось греховное ростовщичество, способствовавшее подготовке условий для возникновения капиталистического способа производства. Обществу были необходимы ссуды и инвестиции, а церковная доктрина их запрещала, но она была такой сложной для восприятия, что «даже умный человек» путался в ее положениях, а при необходимости находил для себя лазейку, чтобы ее обойти. Но главным образом ростовщичеством занимались евреи, выполнявшие, как считалось, грязную, нереспектабельную работу. Ростовщики взимали за ссуду процент, достигавший порой огромных размеров, не обращая внимания на усилия богословов и канонистов, знатоков церковного права, пытавшихся установить размер этого процента от десяти до двадцати годовых.

Грешили против церковных установлений также купцы, регулярно платившие штрафы за нарушение этих правил и поступавшие дальше, как прежде. Богатство Генуи и Венеции возникло благодаря активной торговле христиан с иноверцами, несмотря на запрещение церкви. В те времена ходило ироническое суждение: «Вряд ли можно себе представить сундук купца без изображения на нем дьявола». Видел ли сам купец дьявола, когда считал свои деньги, испытывал ли чувство вины, сказать затруднительно. Франциско Датини, купец из Прато, судя по его письмам, жил в постоянной тревоге за свое дело, но его озабоченность главным образом вызывалась утратой состояния, а не страхом перед Всевышним. Он, должно быть, стремился примирить дело с установками христианства, ибо на его гроссбухе было начертано: «Во имя Бога и прибыли».

Расслоение на богатых и бедных в средневековье стало крайне заметным. Получив контроль над сырьем и средствами производства, владельцы предприятий то и дело снижали зарплату работникам. Теперь бедняки считали их не защитниками, а своими врагами, библейскими богачами, которым уготован адский огонь. Но от этого легче не становилось. Они ощущали несправедливость и безжалостность мира, их окружавшего, и это чувство стало выливаться в бунтарство.

В средневековье считалось, что правители должны стоять на страже интересов народа, проводить требуемые реформы, облагать налогами как бедных, так и богатых. На практике выходило иначе. В восьмидесятые годы XIII столетия французский юрист Филипп де Бомануар писал, что «имели место акты насилия со стороны бедняков, ибо те полагали, что отстоять свои права можно лишь силой». Далее де Бомануар сообщал, что бедняки стали объединяться, отказываются работать за нищенскую зарплату и учиняют расправу над теми работниками, кто их не поддерживает. По мнению Бомануара, такие действия наносят вред обществу, ибо «общественные интересы не должны страдать от прекращения работы на производстве». Он предлагал строптивых работников арестовывать, сажать в тюрьму и штрафовать каждого на 60 су, как это принято за нарушение общественного порядка.

Наиболее значительные волнения наблюдались среди ткачей Фландрии. В средневековье текстильное производство было наиболее развито, и Фландрия стала главной ареной трений и разногласий в зарождавшемся капиталистическом обществе. В свое время объединенные общим ремеслом в гильдии, мастера, квалифицированные и неквалифицированные рабочие (подмастерья) разделились на хозяев и наемных рабочих. Гильдии превратились в корпорации, управлявшиеся предпринимателями, и рабочие в этих профессиональных объединениях не имели ни прав, ни голоса.

Крупные предприниматели брали в жены аристократок, вдобавок к своим городским домам покупали загородные поместья, влились во второе сословие и стали играть видную роль в городском самоуправлении. Они строили церкви, больницы, суконные ряды, мостили улицы, совершенствовали систему канализации. Но большую часть муниципальных расходов составляли поступления с налогов от продажи товаров широкого потребления – зерна, вина, пива, торфа, – что приводило к подорожанию такого рода товаров и перекладыванию всей суммы этих налогов на покупателей. Оказавшиеся у власти предприниматели поддерживали друг друга и всеми силами цеплялись за свои полномочия. Так, в Генте долгое время находились у власти тридцать девять предпринимателей, составлявшие три группы по тринадцать человек в каждой, сменявших ежегодно друг друга. Двенадцать магистратов, приходивших на смену друг другу три раза в году, управляли Аррасом. Власть в Руане принадлежала ста пэрам, наследственно управлявшим этим промышленным городом. Они назначали мэра и других важных должностных лиц. При удаче и известной напористости в городскую элиту могли влиться и предприниматели категорией ниже, а вот ремесленники не имели ни политических прав, ни надежды на лучшее будущее.

И все же многие люди находили себе утешение в повседневной обыденной жизни, пользуясь поддержкой товарищей. Всредневековье люди жили тесными группами, являясь членами религиозных и рыцарских орденов, различных братств и союзов. Они не были одиноки. Даже женатые люди спали в одной комнате со своими детьми и слугами. Одинокую жизнь вели лишь отшельники и затворники. Если знатные люди становились членами рыцарских орденов, то простолюдины объединялись в братства по месту жительства или по роду занятий.

Члены братства простолюдинов, насчитывавшего от двадцати до ста человек, помогали друг другу в повседневных делах, совместно участвовали в религиозных обрядах и сообща развлекались. Они провожали до городских ворот своего сотоварища, отправившегося в паломничество, и хоронили того из собратьев, кто умирал. Если кто-то из них совершал преступление и был приговорен к смертной казни, остальные провожали его до эшафота. Если случалось, что кто-то из них утопал в реке, остальные три дня секли эту реку кнутами (однажды досталось неповинной Гаронне). Если член братства умирал должником, то остальные оплачивали его похороны, а потом помогали его семье. Парижские скорняки платили заболевшим членам своего братства 3 су в неделю во время их неработоспособности. Эти расходы покрывались членскими взносами, собиравшимися пропорционально доходам участников братств.

Члены таких союзов устраивали театральные представления, в которых играли сами, а также различные спортивные состязания с обязательными призами. По случаю они приглашали выступить по назревшей теме ораторов, а то и священников. По праздникам, усыпав цветами улицы и сами принарядившись, они организовывали процессии, впереди которых несли свой «штандарт», а также статую или образ святого, который им покровительствовал.