Река Гульча является одним из притоков Сыр-дарьи. Многочисленные притоки самой Гульчи образуют что-то вроде веера: она вбирает в себя воды всех рек, вытекающих с западного хребта Тянь-Шаньских гор, вдоль русел которых идут дороги на перевалы и далее в Китай. Долина реки в том месте, где выходит дорога из Оша, достигает двух километров в ширину; здесь растут высокие, раскидистые тополя, а также целый букет самых разнообразных кустарников: тамариск, облепиха, боярышник, терновник, калина, дикая малина и др. Горные склоны покрыты преимущественно арчовым лесом (арча – род туи, Junipetrus). Дерево это растет очень медленно, имеет необыкновенно твердую древесину, которая не гниет, не пропускает влагу, а потому местные жители, возводя свои дома из необожженного кирпича, укладывают толстые арчовые доски в основание стены. Такие дома стоят десятки лет. Гульча расположена на высоте 1500 м^[45]. На полях растут только яровая пшеница и ячмень. Кукуруза созреть не успевает, но местные жители в случае обильных снегов используют ее в качестве зимнего корма для скота.

Поскольку по долине Гульчи в долину Большого Алая и на альпийские пастбища Тянь-Шаня перемещается большинство кочевников из восточных частей Ферганской области, прогоняя с собой тысячи лошадей и сотни тысяч баранов, русские построили здесь крепость, в которой размещаются рота пехотинцев, 50 казаков и артиллерийская обслуга для двух орудий. В современных условиях ведения военных действий крепость эта не имеет никакого значения, но для кочевников, вооруженных одними фитильными ружьями, она оставалась неприступной. Кроме того, отсюда русские могли контролировать передвижение кочевников и немедленно снаряжать погоню за разбойничьими шайками, которые в те времена возникали как грибы после дождя, грабили всех подряд и быстро исчезали.

Дорога из Гульчи в долину Большого Алая (102 км) представляет собой узкую тропу^[46], которая вьется вдоль реки вверх по ее течению, переходя с одного берега на другой. Это единственный путь для торговых караванов, которые везут товары из Ферганы в Кашгарию и обратно; караваны эти очень велики, они насчитывают 150–200 вьючных лошадей с пешими погонщиками, по одному на каждые 5–6 лошадей. В Оше и многочисленных городах Кашгарии, где, несмотря на существование колесных дорог, товары перевозятся преимущественно вьючно, существуют огромные караван-сараи для постоя торговых караванов. Как правило, они являют собой четырехугольное здание с огромными въездными воротами и обширным внутренним двором, вокруг которого располагается до ста и даже более помещений. Они используются как склады для товаров, а также служат кровом для самих путешественников. Сзади имеется еще один обширный двор со стойлами для нескольких сотен лошадей и помещениями для погонщиков. Днем вход в караван-сарай преграждает цепь, у которой неотлучно дежурит нанятая хозяином охрана и следит за сохранностью товаров и лошадей; ночью же запираются тяжелые, окованные железом ворота сарая. Смотрители караван-сараев тесно связаны с хозяевами вьючных лошадей и за небольшую плату предоставляют купцам лошадей и погонщиков. Подобные караван-сараи строятся, как правило, в торговом центре города. Все оптовые сделки, за небольшим исключением, заключаются именно в них.

Помимо общедоступных караван-сараев почти в каждом среднеазиатском городе встречаются еще и сараи для представителей определенных национальностей; в них не только останавливаются приезжие из определенной местности, но и в течение многих лет проживают представители одного народа. Так, например, в Хинду-сарае селятся индусы – почитатели огня, меж бровей у которых красной краской нарисованы языки пламени; в Кашмир-сарае останавливаются купцы из Кашмира, а в Джугут-сарае (или Яхуди-сарае) – евреи. Это значительно облегчает жизнь на чужбине соотечественникам, а также единоверцам. Проживание женщин в караван-сараях не допускается, а женатому купцу приходится снимать помещение для семьи в городе.

Вообще же касательно женщин в караван-сараях введены довольно строгие правила. Они таковы: женщины допускаются внутрь только в те часы, когда идет торговля, и только для покупки привезенных товаров или продажи их собственных изделий. В помещениях, служащих складом и жилой комнатой одновременно, окон нет, и свет попадает в них только через широкие двери, постоянно открытые настежь, а потому соседи и стражники всегда могут видеть, что происходит внутри. Купец не может пригласить женщину в свою комнату, так как это считается крайне неприличным. Обычно женщины сидят на общей веранде, которая окружает все комнаты-склады по периметру каждого двора, а торговцы выносят свои товары и демонстрируют их покупательницам прямо на веранде. После намаз-и-шам (вечерней молитвы) ни одна женщина не может остаться в караван-сарае.

В 40 км от Гульчи, около ур. Терекны-аузы («устье Терека»), поросшего раскидистыми тополями, дороги расходятся: на юг, в долину Большого Алая идет дорога через пер. Талдык («ивовый») в Алайском хребте, а на восток – через пер. Терек^[47] («тополиный») в Тянь-Шаньском хребте, напрямую к последней российской крепости на самой границе с Китаем – Иркештаму. Через пер. Терек (4023 м), путь к которому лежит по крутым и труднодоступным скалистым склонам, караваны идут зимой, так как снег сдувается сильными ветрами и перевал этот почти всегда доступен. Этим путем пользуются в основном путешествующие без вьюков: хотя он и короче других на 30 км, но зато на восточной стороне Тянь-Шаня очень сложный брод через р. Коксу («зеленая вода»), которая вытекает с ледников, из-за чего в определенные часы жарких дней находиться в ней совершенно невозможно. Дорога на пер. Терек, особенно со стороны Ферганы, усыпана костями вьючных лошадей и верблюдов, погибших на этой тропе и брошенных своими хозяевами. Мясо стало добычей волков, которые в большом количестве бродят в этих местах, а полоса белых костей указывает дорогу другим путешественникам. Можно найти здесь и кости и черепа людей, которые погибли на перевале, преодолевая его в одиночестве, пешком или верхом, и некому было предать их тела земле. Вот почему в летнее время караваны и путешественники предпочитают пер. Талдык (3596 м); этот пологий перевал приводит на великолепные альпийские пастбища долины Большого Алая, где караваны обычно отдыхают несколько дней, давая лошадям возможность подкормиться для дальнейшего пути в Кашгар, который проходит через лишенную растительности местность.

Мы двинулись через пер. Талдык^[48], по пологим склонам которого вверх уходила зигзагообразная тропа. С вершины перевала открывается прекрасный вид на весь Алайский хребет и Ферганскую долину с ущельями, покрытыми отличным арчовым лесом, который у подножия перевала мельчает, стелется по земле, а на вершине вовсе пропадает. Склоны Талдыка покрыты мягкой альпийской травой.

От пер. Талдык – небольшой спуск в долину, и оттуда к пер. Хатын-арт («женский перевал», 3513 м), с которого открывается неповторимый вид на долину Большого Алая.

Глава IV

Долина Большого Алая. Киргизы. Их нравы и обычаи. Байга. Скачки

Долина эта, протяженностью около 200 км, тянется с востока на запад, постепенно понижаясь с 3700 м на востоке у пер. Таун-Мурун («длинный нос») до 2502 м у Дараут-кургана. Ширина долины приближается к 40 км в восточной части и 8 км в западной. С юга долину ограничивают величественные, покрытые вечными снегами Заалайские горы, в восточной части которых возвышается гигантский пик Кауфмана^[49] (7010 м). Нигде не доводилось мне лицезреть столь исключительную по своему великолепию картину.

Прекрасен вид заснеженных Пиренеев, открывающийся с бульваров города По в южной Франции; очень красив Кавказский хребет с двуглавым Эльбрусом из окон поезда Владикавказской железной дороги. Но и там и там вид на горы заслоняют предгорья. Совершенно иначе выглядит Заалайский хребет.

Здесь, между пер. Хатын-арт и горами, долина достигает в ширину более 40 км. И сразу же за долиной ввысь уходят горы, сперва ярко-зеленые, затем темно-синие, а выше – снег и ледники. Воздух здесь так чист и прозрачен, что, кажется, можно различить невооруженным глазом каждую ложбинку, каждый клочок земли.

Ужас охватывает при одной только мысли о наводнении в этих краях, о каком-нибудь природном бедствии, вследствие которого растаяли бы ледники и снега.

Посреди Алайской долины течет р. Кызыл-су^[50] («красная вода»), один из притоков Аму-дарьи (греч. Оксус), впадающей в Аральское море. Таким образом, Алай-ский хребет разделяет бассейны Аму-дарьи и Сыр-дарьи (греч. Яксартес), двух самых больших рек в Средней Азии, известных еще со времен Александра Македонского, который будто бы дошел до Сыр-дарьи и основал на ее берегу город Ходжент, существующий и по сей день.

Вся Алайская долина покрыта великолепной травой. Нигде нет ни деревца, ни кустика. Кругом лишь одни альпийские луга, на которых пасут свои стада десятки тысяч кочевых семей. В это своеобразное эльдорадо кочевники гонят стада из восточной и южной частей Ферганы сразу же после таяния снегов в долине, через все пять перевалов в Алайском хребте. По мере усиления жары линия снегов отступает все выше в горы, и из-под снега высвобождаются все новые и новые участки, которые тотчас же покрываются свежей, сочной травой. Аулы перемещаются на новые пастбища, поднимаясь все выше в горы. Движение это продолжается вплоть до сентября, когда снег перестает таять, а линия вечных снегов устанавливается на высоте 4200 м.

С конца августа начинается возвращение аулов на зимовки. В октябре выпадает новый снег, и Алайская долина, столь оживленная летом, превращается в безлюдную пустыню. Дольше других остаются на Алае владельцы огромных табунов лошадей, которых трудно прокормить в Ферганской долине. Иногда они даже зимуют в Алайской долине, лишь перебираясь из восточной ее части в западную, к Дараут-кургану, где долина понижается до уровня 2700 м, а расстояние между Алайским и Заалайским хребтами уменьшается до 8 км. В этих местах есть много ущелий, где табуны могут укрыться от зимних вихрей. Я лично знаком с одним киргизом по имени Ир-Даулет-бий («величие земли»), у которого было 12 табунов лошадей, каждый насчитывал примерно курум (800–900 голов), и, сверх того, соответствующее количество баранов, верблюдов, коров и т. д. Этот киргиз весь свой скот отправлял на зиму в Ферганскую долину, а сам, заботясь о лошадях, безотлучно оставался на Алае, кочуя вместе со своими табунами. Он, однако, никогда не мог сказать точно, сколько у него лошадей.

Перекочевка аула на новое место – это всегда праздник. После того как юрты разобраны, их навьючивают на верблюдов, накрытых яркими коврами; на спинах других верблюдов умещается остальное имущество, в том числе постель, одежда, запирающиеся на замок сундуки, окованные железом и издающие при открывании музыкальные звуки, и пр. Все это укладывается равномерно, чтобы получилось удобное сиденье. Потом мужчины и дети старше 5–6 лет садятся на лошадей и берут в руки веревки, продетые сквозь ноздри верблюдов. А женщины с малыми детьми на руках и девушки старше 11–12 лет наряжаются в свои самые праздничные одежды, всегда очень яркие, пошитые зачастую из парчи, на голову надевают огромные тюрбаны, а на шею – многочисленные бусы, гроздьями свисающие до самого пояса, – и аул трогается в путь. Чем богаче киргизский род, тем ярче и пестрее ковры на верблюдах, наряднее одеты женщины и поболее у них на шее бус. Однажды, будучи в гостях у одного богатого киргиза из рода Юваш, я заметил на шее его невестки, которая прислуживала за ужином, украшения весом в 17 кг. Удивившись этому, я поинтересовался, не мучительно ли для нее ношение такой тяжести. Она взглянула на меня с таким изумлением, что я понял, каким нелепым показался ей мой вопрос, но затем вежливо ответила: «Нет, ведь я ношу их скорее на плечах, а не на шее».

Спешивание аула и обустройство его на новой стоянке происходит поразительно быстро, и уже через 2–3 часа на пустынном месте вырастает целая деревушка, где кипит жизнь; там же, где только что жизнь била ключом, остаются только кострища. И это при том, что установка юрты, способной выдержать сильные горные ветра, требует особенной сноровки. Величина юрты и добротность кошм (войлоков) зависят, естественно, от зажиточности хозяина. Чем киргиз богаче, тем больше его юрта и белее войлоки; юрт диаметром менее 4–5 м не ставят вообще. Существуют и очень большие юрты. Однажды я остановился на ночлег у одного бия (главы, предводителя) рода Чум-Багыш^[51], который разместил меня в своей мичман-хана^[52] («мичман» – гость, «хана» – комната), диаметр который равнялся 11 м. Это была настоящая бальная зала, абсолютно круглая, как все юрты у местных народов, в отличие от шатра тибетцев и калмыков, арабских палаток или чумов у сибирских кочевников, гольдов, самоедов и др., форма которых бывает довольно разнообразной в зависимости от климата и других условий.

В высоту юрта обычно значительно превышает человеческий рост, и потому в ней можно спокойно стоять и ходить. Остов юрты обтягивается со всех сторон войлоками таким образом, что в центре остается круглое отверстие – тундюк^[53]

...

3 4 5

Премиум

(1 оценка)