4. А

рбатский палач

– Давай стволы достанем, а? – опять просит Зоя.

– Рано.

– Но прикрытие-то наше сорвано, Петь.

– Там, куда мы поднимаемся, прикрытие нам без надобности. Сюда.

Посреди заваленного покрышками коридора находятся лифтовые двери. “ЛИФТ НЕ РАБОТАЕТ” – гласит размашистая надпись.

– Помоги-ка мне с дверями, – прошу я.

– Но написано же – не работает!

– В конституции про права написано. Тоже веришь?

Лифт находится прямо за дверями; не приходится ни подтягиваться, ни заползать. Лампочку украли, кнопки расплылись, пол в два слоя покрыт окурками, а стены – ругательствами. Как пахнет, не хочется и говорить. Однако, как только я нажимаю на кнопку, лифт сразу же начинает подниматься. Зоя нервно оглядывается, смешно распахнув глаза, тщась что-то разглядеть в абсолютной тьме.

– Я предполагаю, что цель – в этом блоке, – говорю я.

– Предполагаешь?

– Мы поднимемся на пять этажей – туда, где живет одна моя знакомая. Она подскажет, куда дальше. Эти пять этажей – самые важные для нас, их иначе как на этом лифте не миновать.

– А чего так?

– На них расположены казармы ополчения.

– Ой, блять.

– Ничего. Про этот путь мало кто знает.

Лифт замирает, и, как только двери распахиваются, кабину заливает интенсивный розовый свет. С этажа в лифт врывается какофония звука: синтезированная музыка, шум голосов, хохот и стоны, запах “Победы”, пиявок, половых отправлений и кто знает, чего еще. На табуретке, стоящей аккурат напротив дверей, прикорнул обтянутый кожей скелет, вооруженный “Сайгой”. При нашем внезапном появлении скелет вскакивает и с неожиданной прытью вскидывает ружье.

– Вольно, товарищ сержант, – говорю я.

– Петр Климентьевич?!

Выпучив желтоватые глаза, скелет опускает ружье.

– Во плоти, – киваю я. Зоя косится на меня.

– Но вы же… вас же сюда не…

– Персона нон-грата, знаю. Мне претят подобные формальности. Где Саша, сержант?

– Во второй студии, товарищ комгруппы.

Я киваю ему и даю Зое знак следовать за мной.

– Всегда рады вам, товарищ комгруппы! – в спину нам говорит скелет.

Мы заходим в коридор, освещенный неоновыми трубками. Через равные промежутки здесь расположены большие входные двери; надписей и указателей нет. Нам навстречу, хихикая, выходит стайка юных девиц, одетых в белые рубашки, белые чулки с подвязками, туфли и красные галстуки. За ними следом, с лицом отца, пришедшего платить алименты, шаркает ожиревший пенсионер, наряженный в форму генерала американской морской пехоты. В авоське генерал несет несколько каучуковых шаров и моток веревки.

– Это что за место? – полным недоумения голосом спрашивает Зоя, снова и снова оглядываясь на миновавшую нас процессию – до тех пор, пока та не скрывается за углом.

– Это? Это “Бездуховность”, – говорю я. – Крупнейшая в пустоши фабрика развлечений для масс.

Вторая студия, как и все остальные, отделена от главного коридора металлической звуконепроницаемой дверью, над которой неоновыми трубками выложена цифра “2”. Я пропускаю пожилую уборщицу, сметающую бумажки, и берусь за ручку двери.

– Хочешь – подожди меня в баре, – предлагаю я. – Он там, за поворотом. Я быстро.

– Дудки, – решительно отвечает Зоя.

С дивана, стоящего напротив двери, мне навстречу поднимается пара бордовых буйволов. Несмотря на расслабленные позы, животные дышат тяжело; их майки липнут к телам от пота. Жира в их телах вообще нет, в принципе; бугристые вены покрывают их лица и руки плотной паутиной. Кажется, один из них на определенном этапе жизни был женщиной. За спинами буйволов – закрытые офисные двери, справа – перегородка из стекла.

– Тише, товарищи, – говорю я. – Это же я.

– А, – говорит один. Второй согласно кивает. Диван мучительно трещит, принимая обратно их вес.

– Е-мое, – говорит Зоя, прижавшись носом к стеклу.

За стеклом находится просторная и ярко освещенная комната с убранством в духе рококо и кроватью с балдахином посередине. Перед кроватью стоят несколько камер, на кровати лежат несколько юношей и девушек, рядом с кроватью стоит пегий жеребец.

– Это что? – абсолютно неверяще спрашивает Зоя. – Это… конь?

– Конь, – киваю я.

За стеклом намечается движение.

– Приготовились! – раздается из комнаты. – “Драгунская баллада”, сцена три, дубль… где зонды? Кто опять проебал зонды?!

– Не опять, а снова! – доносится с постели.

Говорившая первой выходит из-за камеры, и я вижу, что это – стройная и элегантная женщина лет тридцати пяти, одетая в пуловер и обтягивающие джинсы.

– Это она, – показываю я. – Саша. Она поможет нам добраться до Алхимика.

– Сахаров! – вещает Саша, – еще раз рот открой – будешь Бригадиру сосать, вместо Пушкиной.

– А хоть бы и так! Я не в силах работать в таких условиях!

– Ебало задраил, сучоныш! Настя, ты помнишь – сначала Игнатьев кончает, а потом, и только потом ты подставляешься Бригадиру. Поняла? Игнатьев, помни – на лицо, но в рот тоже постарайся попасть.

– У меня опять упал, Александра Сергеевна.

– Как хочешь поднимай! Где зонды, блять?

Дверь из коридора открывается, и в комнату входит девица с подносом в руках. Кроме туфель на ней ничего не надето. Волосы у нее монотонно синие, как безоблачное небо. На ее подносе лежат портсигар и футляр с уретральными зондами, выполненными из серебра. Телохранители провожают девицу абсолютно безразличными взглядами. Улыбнувшись нам, девица мыском туфли открывает стеклянную дверь и проходит в “спальню”, качая пышными бедрами.

– Наконец-то! – восклицает Саша, и берет с подноса портсигар. Раскуривая сигариллу, она поворачивается спиной к камере и видит нас. Я машу ей. Саша сначала недоуменно хмурится и поправляет очки, но потом отвечает. Девица, оставив футляр, возвращается в комнату и сразу подходит ко мне.

– Александра Сергеевна сейчас подойдет. Садитесь, я вам пока минетик сделаю.

– Нет, спасибо.

– Может, куни? – девица белоснежно улыбается Зое.

– Ну коняшку-то зачем? – не в силах оторваться от стекла, бормочет моя спутница.

– Может, принести чего-нибудь? – услужливо спрашивает девица.

– Чай из листьев китайской камелии. Зоя?

– Кофе. Черный, без сахара.

– Сейчас все принесу, – снова улыбается девица. – Пожалуйста, раздевайтесь, садитесь. Вещи можно тут оставить.

Пристроив куртки на вешалку, мы устраиваемся в креслах. Синеволосая приносит чай и кофе, а потом остается, чтобы помассировать нам плечи. Я не противлюсь.

– Откуда? – спрашивает Зоя, отхлебывая кофе. – Как, Петя? Я ни хуя не понимаю.

– Откуда меня все знают? В свое время я занимался здесь… деятельностью. По приказу командования.

– А именно? – спрашивает Зоя, и закидывает ногу на ногу.

– Обеспечивал защиту. Поставлял кадры. Много чего.

Я отхлебываю чай. Напротив, за стеклом, мятежный Сахаров оказался под конем.

– Управление, Зоя, находится в состоянии холодной войны с Массивом. Находилось. При этом Массив является неотъемлемой частью городского бюджета. Казино, водочный завод, оружейные мастерские, метамфетаминовые кухни, бордели – вот только часть расположенных здесь организаций, и многие городские предприятия так же принадлежат комплексу. Ты удивишься, если узнаешь, какие высокие чины по вечерам ездят в Массив. Совет ополчения спонсирует художников и музыкантов, в замен те представляют Массив в культурном обществе, в пустоши и за пределами. В соседнем блоке расположена единственная в пустоши печатная машина, на коей производят все, начиная от еженедельных газет и до плакатов про то, что делать при столкновении со сфинксом. В основном, конечно, порнографию. Интернета больше нет, так что люди вроде Саши печатают деньги.

– И ты здесь управлял? В “Бездуховности”?

– Курировал. Помогал, чем мог. Взамен, часть их налогообложения причиталась моей группе. Остальное шло командованию Штаба, которое назначило меня сюда.

– И что случилось?

– Не важно. Грязная история. Ополчение в то время как раз набрало силу, и нас окончательно вытеснили. Эти красавцы, – я киваю на телохранителей, – не часть ополчения, но формально ему подчиняются… Связь комплекса с городом осталась, и налоги Массив платит, но Управление сюда теперь – ни ногой. Очень многим в Штабе это не по нраву.

Раздается глухой звон, и мы вчетвером резко на него разворачиваемся. Но это просто Саша задела дверь кобурой, выходя из спальной.

– Пойдем, – говорит она мне.

Мы выходим в коридор, и Саша закрывает дверь. Я замечаю, что в губе она по-прежнему носит колечко с александритом. Браслет на руке, правда, новый.

– Привет, Смерш, – говорит Саша, и легонько чмокает меня в уголок губ.

Я молча кладу руки в карманы.

– Прости, – говорит она, – нервы. Давно тебя не было. Что случилось?

– Не здесь, – отвечаю я, и Саша кивает.

Она проводит нас в соседнюю студию и закрывает дверь. В центре студии сидит на табурете и грызет яблоко обнаженная девушка лет пятнадцати. Напротив нее стоит мольберт, за мольбертом скрючился мрачный художник. На нас художник даже не оглядывается. В дальнем углу стоит пианино, и кто-то на нем играет, едва касаясь клавиш.

Мы занимаем столик рядом с окном; через полминуты подходит девица с подносом и расставляет сосуды для напитков – две чашки, граненый стакан и бутылку. Пока она разливает, Александра достает откуда-то пластиковую бутылочку, а из бутылочки – одну таблетку. Как только синеволосая уходит, Саша кладет таблетку себе под язык, скидывает балетки и вытягивает свои длинные ноги на диванчике.

– Ты, надеюсь, не забыл, чем все в прошлый раз закончилось, – говорит Саша, – тебе тут нельзя обретаться.

– Я только на минутку, – отвечаю я. Саша задумчиво кивает чему-то своему.

– Дрянь твой чай, – замечает она. – Как ни вари.

Она снимает очки, до половины наполняет свой стакан, а потом достает из кармана маленький металлический флакончик. На тыльную сторону ладони она насыпает две горсточки белого порошка, и втягивает их – одну левой ноздрей, вторую правой, остатки слизывает языком. Не теряя импульса, она берет стакан и опрокидывает его в себя. Потом Саша откидывается на спинку диванчика и распускает свои длинные каштановые волосы.

– Будешь? – спрашивает Саша, открывая портсигар.

– Я буду, – говорит Зоя.

– Не связывайся с ним, конопатая, – расслабленно наставляет Саша, протягивая Зое портсигар. Та берет две сигариллы. – Он только выглядит, как Марк Антоний.

– Как кто?

Александра только тяжело вздыхает и закуривает.

– Саша в свое время была замминистра культуры, – улыбаюсь я. Саша мрачно качает головой. – Потом возглавила министерство пропаганды, перед самой войной, – добавляю я. – Ей только дай поговорить о потерянной культуре.

Зоя задумчиво шевелит ушами.

– Так вот, – говорю я, – я хотел…

– Погоди, – перебивает Зоя. – Минпроп? Это не твоя конторка все эти ролики клепала? “Я – молодой разведчик”, “Без боя нет победы”? – сыплет вопросами Зоя. Ее глаза загорелись. – И этот, ну тот, где танки десантируются и в конце еще сам Воронин такой говорит: “хочешь узнать больше?” Это он настоящий был? Виктор?

– Настоящий, – улыбается Саша. – И да, это наши поделки. Понравились?

– Ага, – отвечает Зоя. Саша, хмыкнув, расправляет волосы.

– Чего? – спрашивает Зоя.

– Просто не ждала такого энтузиазма от… хм.

– От кого, от солдата? Почему? Мечтать все любят.

Саша снова улыбается, но в этот раз грустнее.

– Мне тут гораздо больше нравится, – говорит она. – Тут честнее гораздо. Если хочешь, приходи ко мне потом. Скучно не будет.

– Я подумаю, – отвечает Зоя.

– Минпроп, кстати, вообще разогнали, слышал? – говорит Саша, повернувшись ко мне. – Теперь просто крутят речи Романова в прайм-тайм. За одну неделю сократили десять тысяч человек, просто выкинули на улицу. Как меня. Меня-то хоть за дело – за тот самый ролик с Виктором. Народу это все теперь без нужды – так говорит товарищ адмирал. Народ до последнего ляжет за родную землю! Пффт…

– Ты не согласна?

Саша жмет плечами и затягивается. Потом наливает себе еще полстакана и выпивает залпом, вынув сигариллу из губ.

– Последнюю демонстрацию год как расстреляли, – говорит она, и снова затягивается. – С тех пор народ молчит. Когда он заговорит, он будет говорить без слов.

Она выдыхает дым в потолок.

– Я слышала про Штаб, – говорит Саша. – Что там стряслось?

– Я не знаю. Никто не знает. Даже Удильщик, – отвечаю я. Саша хмурится.

– Он тебя послал, так?

– Нет.

– Да. Я знаю – это ты на станции бардак устроил. Кроме как для него, ты бы такого не сделал.

– Послушай…

– Не буду. Твоя жизнь. Что хочешь – то и делай, Смерш. Я тебе не указ. Теперь говори, что тебе нужно. Я помогу.

– Я пришел за Алхимиком.

Саша морщится.

– Чтобы ликвидировать, я надеюсь?

– Нет. Погоди, ты знаешь, что он здесь? Его весь город ищет!

– Неделю как узнала. Позвонил бы – сам узнал.

Я поднимаю брови.

– Прости, – Саша разгоняет дым ладонью. – Это я зря… знаю про него, да. Он жил тут с полгода, может дольше, но неделю назад всплыл, активизировался. Начал свои поганые эксперименты. У него убежище на девятнадцатом.

– Что еще скажешь?

– Он никогда не выходит, но из его лаборатории постоянно что-то выносят, – говорит Саша, и стряхивает пепел в пепельницу. – В мешках, – с отвращением добавляет она. – У него охранники. Много, отлично вооружены. Ополченцы. Я хочу тебе помочь, но не могу – Совет нас в бараний рог согнет. Им наша свобода и так поперек глотки.

– Я бы и не стал просить. Значит, Алхимик работает на ополчение?

– Может быть. Не знаю. Что-то мутное там творится. Недавно к нему были посетители. Военные.

– Не из 303-й?

– Не знаю… Не знаю. Что-нибудь еще?

– Нет, – говорю я, и поднимаюсь. – Спасибо тебе, Саш.

– Я вас провожу, – говорит Александра. Прежде чем встать, она берет бутылку и делает из нее несколько больших глотков, запрокинув голову. Она встает не покачнувшись.

Забрав свои вещи, мы проходим по извилинам коридоров к служебной лестнице, выход на которую закрыт стендом с постером фильма “Рыцари Анального Полураспада”. Саша поднимает засов и открывает дверь ключом.

– Четыре этажа вверх, ребята, – говорит она. Зоя тут же исчезает за дверью.

– Славная девочка, – улыбается Саша. – И фигуристая. В этот раз не облажайся, Смерш.

– Я…

– Мне вешать не надо, я тебя знаю. Помнишь, я тебе говорила – забудь про нее. Забудь. Она ушла, ты ее не вернешь. Двигайся дальше.

– Я двигаюсь. Четвертый месяц в завязке – не пью, не сращиваюсь…

– Хорошо, если так. Ты можешь быть нормальным – я-то знаю.

– Спасибо… ну, что веришь в меня после всего.

– Конечно верю. Знаешь, у меня к тебе поручение.

– Только скажи.

– В берлоге Алхимика может быть вычислитель, либо архив физических видеозаписей. Если найдешь его – будь добр, изыми.

– А что на этих записях?

– Не важно. Знай, что этот урод насолил очень многим людям. Я не знаю, какое у тебя задание, но поверь – лучше будет, если Алхимик его не переживет. Он, и его архив.