5

Ольга Груцина

Удивительно, я все время стремилась вырасти, стать независимой. Рано начала себя позиционировать самостоятельной. Но сейчас, когда я сама мама двух детей, когда уже подбирается солидный возраст, как никогда, ощущаю себя ребенком.

Хочется прийти к маме за советом, а порой просто выговориться, быть услышанной. По-другому ощущается ценность проведенных вместе минут. Разговоры стали спокойнее, глубже. О мамином детстве, о юности и замужестве. Наверное, в попытке ее понять.

Мама родилась четвертым ребенком в многодетной семье. Всего их было десять детей.

Мама вспоминает строгость отца в отношении поставленных задач и оценок. Если не уложены дрова, не важно, сколько времени и какая погода, дед требовал исполнения. Если в тетради помарки, значит, все садились кружочком за большой стол за чистописание. Наверное, поэтому у всей семьи красивый почерк и обязательность превалируют в характере.

Только вот материнской ласки дети не знали. Не до того было бабушке. Работа в леспромхозе с утра до ночи, дома забот полный рот. Бабушка Валя никогда ни на кого не кричала. Она вообще не повышала голос, разговаривала тихо. Только единожды бабушка прикрикнула на маленькую маму и шлепнула половой тряпкой, потому как та очень уж мешалась. Мама запомнила этот случай на всю жизнь.

Но характер и ее судьбу, а впоследствии по большому счету и нашу с сестрой, определило то, что мама воспитывалась… у тетки. Ее, единственную из всех десяти детей, выбрала бездетная сестра маминого отца.

Тетушка с божественным именем Ангелина, оказалась властной, не терпящей возражений, критики, несоответствий женщиной. Она не была мягкой и тихой, как бабушка Валя. Она была учителем до мозга костей. Учила всех и вся в школе, дома, в обществе. Этакая тирания идеальности.

В детстве моей повинностью было по выходным ходить к бабушке Дине (сокращенное от «Ангелина») помогать по дому. Зачастую мне хотелось сбежать через пять минут.

– Ты не так метешь! Надо слева направо. Веником не размахивай! Не так встала, не так веник держишь! Что за неумеха! – к слову сказать, дома вся уборка держалась на мне, мама работала с зари и допоздна.

Пересчитываю яйца, принесенные из магазина. Считаю десятками.

– Писят, шийсят.

– Не «писят, шийсят», а ПЯТЬДЕСЯТ, ШЕСТЬДЕСЯТ!

Пересчет продолжался до тех пор, пока бабушка не услышит от меня правильного варианта, который ее устроит.

Мама в реальности попала в сказку «Золушка». Как мама выжила в этой тирании, я не представляю. Гулять с подружками – через час должна быть дома! Как ребенок узнает, сколько прошло времени, если не было часов?

– Лина, не слышишь, будильник прозвенел! Иди козу доить! – кричала тетушка, потягиваясь на постели.

Маму мою тоже назвали ангельским именем. И вот эти два ангела воевали, словно демоны.

К справедливости сказать, буфером в этом противостоянии был муж тетушки. Как и бабушка Валя, он никогда не повышал голос. Тетушка и дядюшка, которых я звала бабушка и дедушка, были образованными, интеллигентными людьми. И, конечное, многое дали маме в плане образования, жизненного опыта. Только вот не того, что требовалось маленькой девочке.

Не любви.

Мама впитала как губка обостренное чувство справедливости, бескомпромиссности, приобрела навыки ведения войны в домашних условиях.

С мужем, моим отцом, война велась всю жизнь. Беспощадная, безоговорочная. Победителей в этой войне нет. Есть только пострадавшие. Мы с сестрой. Невозможно расти ангельским цветочком в условиях вечной войны. Может, проще было найти компромисс или уйти и построить новую жизнь.

Но … «выбор – это выбор. Он не может быть верным или неверным, он только выбор и именно выбор. Такой, какой есть» (с).

Мама всегда мне говорила, что дочь повторяет судьбу своей матери. А я все время твердила, что так, как она, жить не буду.

Вот с такой установкой я вылетела в 17 лет в жизнь, с четким намерением эту установку уничтожить. Отчасти у меня это получилось. Но только отчасти. Я работаю над собой. Веду беспощадную и кровопролитную войну с установками. Иногда проигрываю.

Сейчас мы с мамой часто разговариваем о ее детстве и юности. И если раньше ее сердцем завладевали боль и обида, сейчас воспоминания чаще теплые и благодарные.

Исцеляемся потихоньку.

И она, и я, когда стала лучше понимать ее.

6

Елена Лоскутова

Мама. Воздушное облако любви, нежности, тепла.

В детстве подружки говорили: «У тебя такая добрая мама!»

Я удивленно напрягала бровь: «Разве мамы бывают другими?»

Вот мама шьёт мне платьице к лету. К слову, платья и всё девчачье я ненавидела, одевалась исключительно в джинсы и шорты. Но мама шила. Ей хотелось нарядить девочку девочкой – в платье и с бантом.

Или зимой, когда я возвращалась домой с прогулки замороженной ледышкой, мама осторожно согревала мои, бардовые от мороза, руки.

Мама называла меня «доченька» и «солнышко моё». Я грелась в ласковых лучах любви.

Однажды, когда мне было пять лет, я решила приготовить маме на обед жареную капусту. Мама работала врачом в поликлинике неподалёку и на обед часто приходила домой.

Овощ жарили вместе с папой, но почему-то забыли налить в сковороду масло – тонкие ломтики капусты нещадно сгорели.

Мама же ела незатейливую еду, не скрывая удовольствия. Хвалила, что вкусно. Не знаю, как ей это удавалось.

Мама часто уезжала в командировки на врачебные учебы. Мы с братом оставались у бабушки.

Я ужасно тосковала. Зарывалась в мамин халат, пахнущий родным теплом, и плакала, прячась от всех.

Рисовала открытки, чтобы по возвращении вручить маме – она увидит, как я скучаю, и больше не уедет. Но мама уезжала. И я снова куталась в халат, переживая долгие дни разлуки.

Из командировок мама привозила подарки: цветные карандаши koh i noor, книги Владислава Крапивина, раскраски, жевательные конфеты и всякие вкусности – всех этих вещей отродясь не было в нашем посёлке на окраине Вселенной.

Так я получала компенсацию за жгучую боль одиночества.

Камнем преткновения стала моя учёба в музыкалке.

Я пошла туда добровольно – девчонки из класса уже ходили, играли на фортепиано. Хотелось, как они. Инструмент в семье имелся.

Радовалась я недолго. Приходилось часами высиживать и пиликать ненавистные гаммы. А за окном бушевала весна/лето/осень/зима и вожделенная свобода.

Я мечтала только об одном – бросить музыкалку и больше никогда.

Но мама была непреклонна. Я обижалась, грызла в слезах подушку и продолжала изощрённо прогуливать уроки.

Мама оказалась сильнее и победила. Музыкалку я закончила.

Стычки случались. Особенно в подростковом возрасте, когда из меня полез характер. Думаю, я была невыносима. Мы бурно ссорились, жарко мирились. И не переставали друг друга любить.

Мы поймём, что разные, но это не сделает нас чужими. У каждой из нас сохранится яркая индивидуальность и особое мировоззрение.

Спустя годы в длительной психотерапии я научусь принимать маму мамой. Мысленно подарю ей все не нарисованные открытки и ненаписанные письма. Возьму её любовь в ладонь и положу прямо в сердце.

Я благодарна маме за жизнь. За нежность и доброту, которые согревают теплом в любую погоду, независимо от количества прожитых лет.

7

Янина Кулёва

Привет, мам!

Знаю, что ты ждала писем от меня с моих 14 до почти 18. Об этом писала ты, об этом писала мне тётя Наташа, да и тётя Маша всегда мне говорила, чтобы я чаще отправляла тебе письма. А я? А я писала из-под палки, когда становилось стыдно, у меня же было столько важных дел. И вот теперь ты живёшь в соседнем доме, а я пишу это письмо.

Сейчас, когда я уже сама мама, понимаю, прям содрогаюсь, осознавая, что ты чувствовала, когда жила месяцами без вестей о своё ребенке, не просто ребенке, а дочери-подростке, которая выбрала переезд в город из сибирского посёлка и осталась жить у твоей сестры.

Ты поддержала тот мой выбор, и вообще всегда поддерживаешь. Даже не так! Ты не споришь со мной, не переубеждаешь, даже когда видишь, что я совершаю ошибку. Не осуждаешь, не рвешь на себе волосы… А мне между прочим, иногда хочется, чтобы ты высказалась.

Ты мне не говоришь, как сильно любишь, как глубоко переживаешь, не хвалишь так, как мне хотелось бы, но твои поступки всегда больше слов.

Это сейчас я весело рассказываю, что не вылетела из универа только потому, что у моей мамы случился сердечный приступ в кабинете у завкафедрой, когда вы с тёткой приехали просить разрешения на очередную мою пересдачу.

А тогда, я испугалась до одури. Ольга не оставляла меня одну, боялась, что я что-нибудь с собой сделаю. Понятно было, что виновата, что шуточки кончились. У меня был один вечер, чтобы признаться тебе в том, что мой второй курс может не начаться, что я сама уже не справляюсь. В тот вечер мы с Аркашей шли к его брату, чтобы позвонить тебе и попросить о помощи. А утром вы с тётей Машей уже стояли на моём пороге… Спасибо.

А помнишь, как меня обокрали цыганки? Ты ещё жила в Раздолинске, работала изо всех сил, а зарплату видела только в расчетках. И тут я с очередным признанием: мол, все деньги, которые нужно было заплатить за квартиру, отдала цыганкам. Где уж ты добыла деньги, не знаю, но отправила мне перевод. И не ругалась… Спасибо.

Мам, я ведь тоже не часто говорю про свои чувства к тебе, нежности в наших отношениях немного. Но я хочу рассказать тебе кое-что, чтобы ты понимала, что я чувствую.

Ты привила мне любовь к путешествиям и особенно к поезду. Наши с тобой поездки – часть моей жизни, они словно сундук с драгоценностями, хранимый в самом укромном месте.

Так вот, когда мы с тобой ездили на поезде, и ты выходила на станции на перрон, то на меня нападал вселенский ужас, что ты не успеешь зайти в вагон, а поезд пойдет. Я даже не могла подумать, что буду делать в этом случае. Была только одна большая страшная мысль, что ты останешься там. И этот страх жил со мной до тех пор, пока мы не перестали ездить вместе на поезде.

Теперь он выражается по-другому. Если я звоню тебе, а ты не берешь трубку, то я впадаю в панику. Словно кипяток льётся на меня, в руках появляется дрожь, а сердце стучит в ушах.

Мам, я бы о многом ещё написала. Мне есть, что сказать и в чём признаться, но пусть об этом будут следующие письма.

Знаешь, жаль, что в мои 14 не было интернета и всяких писательских марафонов, я бы тогда писала тебе чаще и вдохновеннее.

Спасибо за все, мам. Я тебя люблю.

Пока. Янка.

8

Нина Митина

Мама… Как много в этом слове… Любви и боли. Радости и страданий.

– Мама, мне больно, – и слезы струятся из глаз. Я размазываю их грязными кулачками. Всхлипываю от боли и держусь за содранную коленку.

– Мама, мне страшно! Посиди со мной. – И я хватаюсь за ее руку. Цепко и крепко держу, чтобы она не ушла.

– Мама, как ты могла! – слезы обиды жгут глаза. Желание сделать больно рвется наружу.

– Мама, я никогда тебя не прощу! – слова, как бритвы, кромсают душу.

– Мама, я люблю тебя, – тихо шепчет сердце.

– Мама, прости меня! – как редко звучат эти слова…

Как-то так сложилось – ребенок бежит к маме, когда больно, страшно, плохо. Он знает – мама подует, утешит, и все пройдет.

Потом ребенок вырастает. Становится взрослым дядькой или взрослой теткой.

И вдруг оказывается – это мама виновата во всех неудачах.

Пошел не в тот институт – мама виновата. Она сказала – так правильно. Я же не мог ее огорчить.

Вышла замуж за нелюбимого – мама виновата. Ну, потому что выскочила за первого встречного ей назло. А теперь вот приходится терпеть.

Не складываются отношения с детьми – мама виновата. А кто ж еще-то? Это же она не научила меня любить. И я вот поэтому сухарь такой и не умею детей приголубить, обнять, о любви сказать…

И сидит этот взрослый дядька или взрослая тетка, и обвиняет свою маму во всех неудачах. Во всех косяках. С таким упоением это делает. С такой злостью.

– Она… да она… Она всю жизнь мне сломала!!! Если бы не она…

– Да, блин! Если бы не она – не сидел бы ты здесь и не канючил сейчас. Если бы не она – тебя бы просто не было. Совсем. Если бы она хотела тебе сломать и испортить жизнь – не рожала бы тебя.

Вот интересно все-таки, как так получилось, что мама – и величайшее добро, и самое большое зло в жизни человека? А?

Как у меня с мамой? – спросите вы.

По-разному.

До какого-то момента со мной не было проблем. Ну, или я о них не знаю.

Я всегда хорошо училась. Болела редко. Не перечила. Не спорила. Была послушной, но при этом умудрялась делать по-своему.

В общем, я не доставляла больших хлопот.

А потом – все. Это безмятежное время для мамы закончилось. И началось время переживаний и страхов. Вернусь ли я домой живая или нет? Увидит она меня еще или нет?

Это был период моих игр с жизнью и смертью, игр на выживание.

Думаю, именно тогда мама начала седеть.

Поддерживала ли она меня? И да, и нет.