На часах девять утра, и мне хочется сдохнуть. Хотя я вчера даже не пил.
Кто бы мог подумать, что мой новый тренер будет недоволен тем, что я алкоголик в завязке. И кто бы мог подумать, что после литров пяти пива этот самый тренер в девять утра решит бегать с нами по полю…
Вероятно, любой житель Баварии мог бы подумать, но точно не я.
Кажется, отец надо мной издевается. Он, очевидно, желает мне умереть пьяным в какой-нибудь бочке с хелем. Умереть трезвым в Ротенбурге, как я успел понять, в принципе невозможно, судя по моим наблюдениям за те немногочисленные дни, что я провел здесь. Складывается впечатление, что немцы пьют пиво вместо кофе по утрам. Так что, господа и дамы, мой отец определенно совсем в меня не верит. А точнее, в мою трезвость. Да что уж там, в свою трезвость при таких условиях не верю даже я сам. Запретный плод сладок, как известно. Буквально. Учитывая то, как и в самом деле сладок на вкус темный лагер.
Но я держусь.
Уже три дня. Семьдесят два часа. Четыре тысячи триста двадцать минут. Двести пятьдесят девять тысяч двести секунд. Без алкоголя. И без секса.
Хотелось бы еще сказать, что и без Элизабет. Но…
Если не пить и не снимать девиц оказалось не так уж и сложно, то вот тут нарисовались проблемы под названием «гребаные-соцсети-чтоб-вас».
Как перестать обновлять новостную ленту и пересматривать наши с Элизабет фотографии?
Я так жалок.
Блевать от самого себя хочется.
Но если раньше я мог залить алкоголем отвращение к самому себе, то сейчас я могу выпустить пар лишь на поле, по которому ношусь вот уже сорок минут.
На улице промозгло, прям как в Манчестере. Небо заволокло темными тучами, и с него летит моросящий противный дождь, пока я делаю ускорения от боковой до боковой, а затем обратно – скрестным шагом. Ветер хлещет по лицу, но кого это волнует, когда речь идет о футболе.
Футбол – единственная постоянная вещь в моей жизни. Сегодня я могу любить миниатюрную Ариану Гранде, а завтра вдруг решу, что мне все же по душе модель вроде Кендалл Дженнер. Утром мне захочется провести отпуск в Монако, а уже в обед я вдруг надумаю, что хочу покорять Эверест. Но я никогда не перестану хотеть играть в футбол.
Даже если я лишусь ног, рук, половины тела, я буду играть в футбол. Понятия не имею как, но буду.
Единственная причина, по которой, возможно, я все же завяжу с футболом, – моя смерть. Но и то спорно. Вполне вероятно, к тому времени будет что-то вроде симуляции жизни после смерти. Ну, или до каких технологий еще дойдут в будущем. И что дальше? Правильно, в симуляции будем только я, мяч и ворота.
Штормовое предупреждение? Плевать, я буду нестись с мячом по ветру.
Наводнение? К черту, задержу дыхание, но продолжу чеканить мяч над уровнем воды.
Землетрясение или пожар? В первую очередь я схвачу свои счастливые бутсы.
Кто-то назовет меня психопатом, кто-то – больным придурком, и я даже не буду пытаться доказывать обратное. Для меня футбол – не просто игра. Футбол – то, чем насыщаются мои легкие, стоит мне сделать вдох.
И за то, что из-за Элизабет я оказался здесь, в самой второсортной команде Бундеслиги. Я себя ненавижу.
Хотя что значит – из-за Элизабет? Я могу сколько угодно винить ее, но правда в том, что я не так уж и глуп и прекрасно осознаю, что она не заставляла меня совершать те поступки, из-за которых я, собственно, здесь и оказался.
А вообще, формально я здесь из-за отца. Он, конечно, классный, но за что-то меня недолюбливает. Возможно, за то, что я переспал с его последней секретаршей. В его офисе. На его столе. На глазах у его подчиненных…
Скорее всего, именно это стало последней каплей.
Стыдно ли мне?
Да. Это была ужасная провокация с моей стороны. Я хотел вывести его из себя, словно был подростком, а не взрослым мужчиной. И я даже не подумал о том, каково будет этой девушке. И что она лишится работы. Я не принуждал ее, никогда бы не сделал подобного. Она сама опустилась передо мной на колени, а дальше… Черт, я был так пьян, что не помню и половины того, что происходило. А если быть предельно честным, то не помню девяносто девять процентов.
Мне от самого себя тошно.
И вот эти тупые оправдания, что все это из-за Элизабет, должны прекратиться.
В детстве я всегда мечтал стать футболистом, сейчас я мечтаю стать хорошим человеком. И если для этого необходимо пожить какое-то время в этой дыре… То я готов. Готов на все. Лишь бы избавиться от гребаной одержимости бывшей.
Отбрасываю в сторону мысли, стоит нам закончить с бегом и растяжкой. Делимся на квадраты: четыре – два. Сначала я в четверке. В два касания передаем друг другу мяч, пока двое других игроков пытаются его перехватить. Затем во время паузы мы меняемся, и я оказываюсь в числе двоих. Это гораздо интереснее. Еще некоторое время спустя упражнение заканчивается, и вратарь занимает свою позицию, чтобы каждый игрок несколько раз ударил по воротам.
Когда тренировка подходит к концу, я выжат как лимон. В раздевалке звучит громкая музыка, которая слышна даже под сильным напором душа. Холодная вода хлещет мне в лицо, пока по телу разливается приятное ощущение усталости. Обматываю полотенце вокруг бедер и возвращаюсь к команде, чтобы переодеться.
Вчера я успел познакомиться с мужиками, пока мы были в баре, но сейчас мне не хочется поддерживать беседу, тем более что они обсуждают предстоящую игру с командой, которая держится на третьем месте турнирной таблицы. Очевидно, здесь нам ничего не светит. Что тут скажешь?
Молча одеваюсь и сажусь на скамейку, чтобы завязать шнурки, как вдруг звонит мой телефон.
– Привет, – удивленно произношу, приняв вызов отца.
Прощаюсь с мужиками, хватаю сумку и покидаю раздевалку, потому что здесь очень шумно.
– Как Ротенбург?
– Я трезв.
– Я спрашивал не об этом.
– Но интересует тебя именно это.
На другом конце линии слышится тяжелый вздох.
– Я должен был это сделать, Джейк.
– И, спешу заметить, я даже не пытался оспорить твое решение. Ты ведь владелец «Манчестерских дьяволов».
– Сейчас я твой отец.
Хмыкаю.
– Джейк.
– Что?
– Ты зол, я понимаю.
– Нет, пап, ты не понимаешь. Речь ведь о моей карьере.
– Да. Ты бы хотел, чтобы тебя выгнали с позором после доггинга на стадионе, прости господи?
Делаю глубокий вдох и выдыхаю облако на прохладном воздухе, едва выхожу из здания.
– Ну, меня, по сути, и выгнали.
– Нет. Я замял все. К журналистам это не просочилось. Парочка их бесполезных статеек без единых доказательств. И на этом все. Джейк, я знаю, как для тебя важен футбол. И я хочу, чтобы ты перестал тратить время на подобные выходки. Потому что я тебя не узнаю.
Я и сам себя не узнаю.
– Так как первая тренировка? – так и не дождавшись моего комментария, продолжает отец.
– Думал, будет хуже. Тренер нормальный мужик. Команда средний возраст тридцать плюс, ну… сам понимаешь.
– Половина сезона. Всего четыре месяца, даже меньше уже.
Молчу.
– Джейк. Это для твоего же блага.
– Ты представляешь, как на моей статистике отразится пребывание здесь?
– Лучше так, чем если бы тебя выгнали.
– За что? За секс?
– Черт возьми, да! Ты нарушил все пункты контракта. Его бы просто разорвали.
Устало прикрываю веки и устраиваюсь на переднем сиденье своего нового «Мерседеса».
– Это единственное, что я мог сделать.
– Ты правильно поступил, пап. Я просто… – зарываюсь рукой в волосах. – Это все непривычно. Другой уровень. Никаких перспектив.
– Зато никаких соблазнов.
Фыркаю.
– Пап, тут вместо кофе на завтрак «Гиннесс».
– Шутишь?
– Не-а. – С губ срывается смешок.
– То есть я отправил сына-алкоголика прямиком в Чистилище.
– Читаешь мои мысли.
– Ты справишься, – выдыхает он.
– Это вопрос или утверждение?
– Утверждение, Джейк.
Тяжело сглатываю.
– И еще кое-что, – вдруг добавляет папа.
– Удиви меня.
– Ты должен будешь тренировать школьников в рамках своего наказания.
– Что, прости? – теряю дар речи.
– Раз в неделю. У тебя завтра в двенадцать встреча с тренером футбольной команды школы Всех Святых. Он тебе обо всем расскажет.
Ну просто великолепно.
– Всегда знал, что ты меня не любишь, пап.
– Правда? А мне казалось, я тщательно это от тебя скрывал.
– Тебе только казалось.
Отец фыркает:
– Звони, если что-то будет нужно, ладно?
– Ладно.
– Я тобой горжусь, Джейк.
– Не подмазывайся. Я рассекретил тебя.
Из трубки вновь доносится фырканье.
– Рад, что ты не злишься.
Устало выдыхаю:
– Рад, что не злишься ты. Учитывая, что я занимался сексом на твоем столе.
– Ну, не ты один. С той секретаршей я тоже успел позажигать.
Морщусь:
– Фу, папа.
– Но я хотя бы делал это не на глазах у всех сотрудников стадиона.
– Мой косяк. Но давай поскорее закончим этот разговор, потому что мне теперь плохо от той информации, которую я только что узнал.
– Будто ты не догадывался, что я занимаюсь сексом.
– Пока, пап. – Я отключаюсь, скорчив гримасу похлеще Джима Керри в «Эйс-Вентуре».
Кошмар.
Я и дети.
Дети и я.
Причем я еще и за главного.
Это вообще как? Типа несу за них ответственность?
Уму непостижимо.
Я ожидал чего угодно: принудительного посещения психолога, ежедневной сдачи анализов на содержание алкоголя, воскресных служб или вступления в клуб анонимных сексоголиков. Но… тренировать детей в школе?
Сижу в машине уже минут сорок и пытаюсь переварить в голове эту информацию. Не то чтобы я не любил детей… Я просто никогда с ними не взаимодействовал.
Да, конечно, пару раз я подписывал футболки младшим футболистам клуба, что выходили с нами на матчи УЕФА, но я бы не назвал это прям каким-то взаимодействием. Другое дело – нести за парней ответственность и пытаться их чему-то научить. Вот как раз таки это кажется мне еще более нереальным, чем, например, избавиться от одержимости Элизабет.
Боже, я могу не думать о ней хотя бы минуту своей жизни?
В очередной раз глубоко выдыхаю и открываю дверцу «Мерседеса». На улице льет как из ведра. Быстро обхожу машину, чтобы взять из багажника сумку с формой, и перепрыгиваю через большую лужу, поверхность которой покрыта огромными пузырями. К моменту, когда я добираюсь до стадиона, мою одежду можно выжимать.
Оказавшись в длинном коридоре, по обеим сторонам которого расположены стеллажи с кубками, грамотами и фотографиями, снова шумно выдыхаю, предвкушая самое страшное, что только могло со мной произойти в Ротенбурге.
Ну какой из меня тренер? Я за самим собой не могу уследить.
Кошмар. Просто кошмар.
Чувствую, как потеют ладони, пока неспешно следую к тренерской, где меня, по словам отца, должны ожидать.
Дохожу до нужной мне двери и делаю глубокий вдох, прежде чем постучать по ней. Услышав громкое «Войдите», вновь шумно выдыхаю и нажимаю на ручку. Когда дверь открывается, я вижу перед собой Джозефа, бармена из бара, в котором мы вчера зависали. Вскидываю от удивления брови. Детский тренер-бармен? Германия не перестает меня удивлять. Что дальше? Драгдилер-кардиолог? Монахиня-стриптизерша?
– Джозеф? – пытаюсь спрятать удивление в голосе.
– О, Джейки, – подрывается со стула он. – Рад вновь тебя видеть.
Мы пожимаем друг другу руки, и я, все еще шокированный, устраиваюсь на стуле рядом.
– Что ж, честно признать, я был удивлен, когда мне сообщили, что ты придешь.
– Не поверишь, я был удивлен не меньше.
– Великий Джейк Эванс в нашем захолустье, – произносит Джозеф, и звучит это так, словно он злорадствует. – Все еще в голове не укладывается.
– Полностью разделяю твои мысли.
С губ тренера срывается смешок.
– Ты легенда.
– Скромничать не буду: я хорош, – с улыбкой пожимаю плечами.
– Видел твою игру против «Ливерпульских львов» в конце прошлого сезона. Просто что-то невероятное.
– Спасибо, – произношу сквозь зубы, немного выбитый из колеи после упоминания прошлого сезона. – Так введешь меня в курс дела?
– В курс дела? – сводит брови к переносице Джозеф.
– Дети. Я ведь должен буду их тренировать.
– Точно. Дети. – Он опускает взгляд на наручные часы. – Они с минуты на минуту должны выйти из раздевалки. Переодевайся пока. И пойдем знакомиться. По дороге расскажу, как у нас все устроено.
Киваю и поднимаюсь со стула, чтобы наконец снять мокрые шмотки, после чего переодеваюсь в спортивный костюм, беру из рук Джозефа свисток, манишки для игровой части тренировочного процесса, мячи и следом за ним покидаю тренерскую.
Полчаса спустя я уже стою на кромке поля. Дождь поутих, и больше нет нужды воображать себя Акваменом и пересекать огромные лужи.
Парни заканчивают упражнения с мячом в парах, отрабатывая прием и передачи, пока я стою, все еще пытаясь унять сумасшедшее сердцебиение.
Когда Джозеф представил меня команде, я вдруг понял, что понятия не имею, что я здесь делаю. Я не командный игрок. Сейчас, возможно, это прозвучало эгоистично, но зато честно. И я понятия не имею, как строится игровой процесс в команде.
Моя позиция – нападающий. Я быстрый, ловкий и юркий, но тупой. У меня напрочь отключается мышление, когда я на поле. Я не умею предугадывать следующий шаг противника и не думаю о том, какие у меня есть варианты для лучшей тактики. Я просто вижу мяч, беру и бегу. И на этом все.
И чему я могу научить этих четырнадцатилетних парней – огромная тайна, разгадать которую сможет только Шерлок, а я, очевидно, не он.
Погруженный в свои мысли, не замечаю, как Джозеф дает свисток команде, чтобы приступить к квадратам, а затем пытаюсь сконцентрироваться на последующих ударах по воротам.
Ладно, хоть в чем-то я разбираюсь и запросто смогу показать, как с закрытыми глазами закрутить в девяточку.
Несмотря на то что меня не интересует игровая тактика, я много времени провожу за изучением ударов и их отработкой. Это не всегда помогает во время матчей, ведь я уверен, что игровой процесс практически не подчиняется распланированной схеме действий, учитывая то, что букмекеры гребут баснословные суммы на неверных прогнозах аналитиков и ведомых на них любителей ставок. И тем не менее я верю в то, что отработка ударов отлично повышает статистику забиваемых мною голов.
Следующие пятнадцать минут я лишь наблюдаю за тем, как парни поочередно пробивают по воротам. Многие из них даже не попадают в створ в принципе. И это меня пугает.
Не то чтобы я зазвездился или набивал себе цену, но и принижать свои собственные достижения я не собираюсь, ведь я очень хорош и по праву ношу звание лучшего бомбардира лиги. Это не врожденный талант и не деньги моего отца, это долгий и упорный труд. И в свои четырнадцать я уже мог забить с закрытыми глазами, чего не скажешь об этих мальцах.
Пока я с ужасом наблюдаю за происходящим и нахожусь в состоянии транса, упражнение подходит к концу. Вокруг раздаются аплодисменты – парни благодарят друг друга за тренировку, и я с облегчением выдыхаю, что этот дурдом подошел к концу.
– Патрик! – кричит Джозеф парню, что ни разу не попал по воротам. – Задержись, пожалуйста.
Ну восхитительно.
– Джейк, познакомься, это Патрик. Капитан наших «Акул».
«Рад знакомству, надеюсь, когда-нибудь ты поймешь, что наносить удар нужно в створ ворот, а не просто в воздух», – практически срывается с моих губ.
Я ужасен, очевидно, но его удары… куда ужаснее. Худшее, что когда-либо видели мои глаза.
Хотя нет. Худшим, что когда-либо видели мои глаза, была моя обнаженная девушка в постели с другим. Да, пожалуй, то, что этот малец не в курсе основ футбола, меньшая из моих проблем.
– Привет, Патрик, – выдыхаю я. – Нужно будет поработать над ударами. Постараюсь помочь, чем смогу.
– А ты теперь будешь играть за «Ротенбург»? – спрашивает Патрик.
– Так точно.
– Тогда тебе самому не помешала бы помощь.
– Почему? – хмурюсь.
– Просто так из «Манчестерских дьяволов» в такую дыру бы не отправили. Значит, у тебя явные проблемы.
С головой.
И с зависимостью. Даже не одной.
Но вот с ударами у меня полный порядок, парень.
– Может быть, я просто фанат благотворительности? – обороняюсь я.
Патрик фыркает:
– Или неудачник.
Ауч.
– А еще я теперь твой тренер, если ты забыл.
– У меня нет проблем с памятью.
– Зато есть с ударами, – бубню себе под нос.
– Я просто встал не с той ноги.
– Ну конечно. Плохому танцору всегда что-то мешает.
– Я не танцор. – Патрик сводит брови к переносице.
– Это такое выражение. Забудь. В общем, парень, для того чтобы носить капитанскую повязку, мало уметь просто смотреть на мяч. Нужно научиться хотя бы бить по нему.
Патрик закатывает глаза, а я усмехаюсь. Мой взгляд вдруг падает на знакомую девушку, проходящую мимо сетки стадиона. Пытаюсь вспомнить, где мог ее видеть…
Точно. Девушка из бара в футболке с Рапунцель. Кажется… Амелия?
О проекте
О подписке