Бритт Мари изливает душу

Дорогая Кайса!
Я пишу тебе это письмо не потому что у нас дома что-то случилось и не потому что Бертель меня бросил, не потому что Марианна опять подговаривает девчонок не разговаривать с Бертой, а Стиг строит мне глазки. Я пишу не потому что папу уволили с должности ректора школы для мальчиков, а у мамы больше нет книг для перевода. Я пишу не потому, что наступили каникулы и мне нечего делать и не потому что в школе начался новый учебный год, а писать письма всяко приятнее, чем решать ненавистные уравнения. Я пишу тебе не потому что в далекой Европе идет война и в нашем глухом захолустье скрываются еврейские беженцы, не потому что я хочу узнать твое мнение на этот счет или мне интересно, что говорят у вас в Стокгольме. Я пишу тебе просто потому что не могу не писать. Подумай только: я так люблю писать, что даже собралась податься в машинистки (ну и еще мне нужно было немного денег на ту голубую блузку, о которой я тебе уже писала). Но, слава богу, меня не взяли. Вернее, я с позором сбежала из машинописного бюро, но об этом уже в следующем письме…
Из таких вот примерно писем к далекой стокгольмской Кайсе и состоит первая книга Астрид Линдгрен. Поверить в то, что ее писала будущая создательница Карлсона и Пеппи, Эмиля и Роньи так же сложно, как и в то, что героине нужны ответные послания от анонимной корреспондентки. Она так увлечена собственной персоной (что в 15 лет встречается сплошь и рядом) и настолько поглощена жизнью собственного семейства, что никого вокруг даже не замечает. Ей, как любому нормальному подростку, обратная связь не требуется: она прекрасно варится в соку своего эгоцентризма и готова рассуждать часами о самом интересном предмете на свете – то есть себе самой. Удивительно, как совсем еще молодая писательница точно ухватила самую суть пубертатного периода и как пугающе выглядит ее дебютная повесть сегодня. В Бритт Мари невозможно не узнать свою соседку, приятельницу, коллегу по работе, товарку по занятиям йогой – но все они, в отличие от пятнадцатилетней девушки, уже давно вышли из подросткового возраста. Правда, эти «взрослые» дети зациклены на себе ни меньше, а то и больше, и не способны ни на живой отклик, ни на слова сочувствия, ни на интерес к чему-то кроме себя. Определенно, с 1944 года человечество ничуть не повзрослело.

Подумай, если бы можно было взять благоухание первых фиалок весной, аромат затылка только что выкупанной Моники, запах свежеиспеченного хлеба, когда ты голодна, рождественской елки в Сочельник и смешать все это с потрескиванием огня в тихий осенний вечер, когда дождь ударяет по стеклу, с мимолетной лаской мамы, когда ты грустна, с «Менуэтом» Бетховена и «Ave Maria» Шуберта, с пением моря, с сиянием звезд и тихим журчанием реки, с папиными деликатными легкими шутками, когда мы сидим вместе по вечерам…

Получилось бы то самое ощущение, которое дарит нам эта книга. Если бы можно было смешать все эти вещи, добавив к ним все то шумное и радостное, что только есть в жизни большой семьи, у нас перед глазами возникло бы Счастливое Детство. Избитая, часто употребляемая фраза с таким глубоким вечным смыслом, что может закружиться голова. Ведь что может быть банальнее и восхитительнее детского счастья - беззаботной радости существования?

Каждый из нас вложит в список Астрид что-то свое. Зачастую, это не те рекламно-картинные воспоминания, какие приходят на ум при фразе «счастливое детство». Это могут быть сбитые саднящие колени, или затертые тетради, или запах жаренных на масле пирожков. Это может быть пейзаж или обрывок звука. Это может быть целый город.
Но вот чего нельзя отнять у этих воспоминаний, так это непосредственности и веры в лучшее. Всего того, что так беззаботно дарит нам Линдгрн, позволяя стать другом по переписке для восхитительной доброй девочки – Брит Мари. С ней вместе мы сходим на лыжах в горы, ни за что прямо не скажем брату, что очень его любим, испечем пряное рождественское печенье и, уже отложив книгу, вспомним одну важную вещь. Для каждого свою, но для всех одну и ту же. Мы вспомним детство.