Но после этого случая, он недолго походил на этом корабле, как-то опоздав на борт, изрядно приняв на грудь. Шли дни за днями, когда Мигель, не просыхая от выпитого, проводил время в прибрежных тавернах и пабах, пока не случилось однажды чрезвычайно загадочное. В тот вечер он также, как и многие другие вечера до этого проводил в таверне, в компании таких же морских разбойников. Бутылка за бутылкой пустела на столе, и кто-то из компаньонов предложил ему сходит до бармена за очередной выпивкой. Шаткой походкой он направился к стойке, когда странная фигура в тёмном плаще-накидке привлекла его внимание. Среди сброда, что с утра до вечера собирался здесь, встречались разные персонажи, но только в этом персонаже таилась какая-то загадочность. Его нельзя было назвать убийцей, уж слишком старо он выглядел, но и на паломника не очень-то похож. Он сидел в одиночестве, сгорбившись над своей кружкой пива, словно ему нет никакого дела ни до кого. Лишь изредка подняв голову, он обводил своим взглядом зал таверны, как если бы выискивал кого-то, кто непременно должен явиться сюда и лишь по этой причине он вынужден задерживаться в обществе пьяниц.

Его глубоко посаженные глаза светились в эти минуты смертельным огнём, что Мигель, которому довелось на миг встретиться с ним глазами, стало не по себе. Он не помнил, когда ещё испытывал столь безотчётный животный страх: никогда, ни при абордаже испанских каравелл, когда смерть ходила рядом, ни когда приходилось сталкиваться с такими же романтиками морских просторов, никогда не было ничего подобного. Старик же с самым простодушным видом продемонстрировал ему заинтересованность в нём, выразив это малозаметным жестом сухоньких пальцев. И Мигель повиновался этому жесту, отложив поход за выпивкой, и, направившись к старику. Тот, стоило подойти Мигелю к его столу, извлёк из-под складок плаща нечто похожее на свёрток, осторожно, чтобы не привлечь ничьего внимания огляделся и протянул его Мигелю. И нужно же было, чтобы матрос сидящий за спиной старика, выпустил дым из своих лёгких, на миг пеленой закрывший всё перед Мигелем, что он вынужден был закрыть глаза от едкого дыма. Дым рассеялся… и он увидел, что за столом никого.

Старик словно испарился в облаке дыма. И на мгновенье Мигелю показалось, что всё это было видением, навеянным от выпитого, только вот свёрток в руке, которую он прятал под полой куртки, говорила обратное. Лишь на следующий день он удосужился рассмотреть его. Это была карта, нарисованная умелой рукой, способной не только карандаш держать в руках, но и разбирающейся в морских делах. Координаты, течения рука вывела точно, ни разу не ошибившись, в этом Мигель мог бы поручиться перед кем угодно, поскольку участок, выведенный на карте представлял те места, где Мигель не раз ходил под парусами. Он крепко запомнил координаты острова, прежде чем предать эту карту огню и после лелеял мечту достичь этого острова…

Он нанялся тогда на почти такой же корабль, где экипаж состоял из самого разного люда и во время первого же похода стал присматриваться к матросам. Мигель знал, что ему одному не светит добыть эти сокровища, непременно нужно сколотить вокруг себя группу единомышленников, готовых рискнуть ради этого, как захватить корабль, на котором можно будет добраться до заветного острова. Что он будет делать с этим богатством, он не имел ни малейшего представления: возможно купит корабль, какую-нибудь шхуну и станет пиратствовать… Дальше этого его фантазия не шла.

Но тогда ему не удалось воплотить свою мечту в реальность, да и только ли это? Ему едва удалось спасти свою шкуру, сбежав в самом ближайшем порту, куда зашёл корсар. Но не капитан корабля угрожал его жизни, нет, соратники, которых он пытался подговорить на мятеж. Они решили узнать координаты острова, а после выбросить Мигеля за борт на съедение акулам. Отплата за возможность стать богатым. Но Мигеля голыми руками не возьмёшь. И всё равно навязчивая идея об острове с кладом не выходила из его головы. Он иногда снился ему во сне, золотые монеты переливались, посылая приветливые и манящие к себе лучи, камушки перемигивались…

И вот теперь, эта мечта становится недосягаемой, фата-морганой. Двое матросов с экипажа Антуана де Вир были посвящены в эту тайну, но кто кроме него способен бросить вызов? И вот это-то и омрачало его душу. Но взгляд его, в другой ситуации горящий и испепеляющий, острый и хищный, словно у загнанного зверя нынче заметно потускнел. Если же он и загорался огнём ненависти, то лишь при взгляде на Антуана, тут же угасал, стоило капитану обратить на него свой взор, словно пламя свечи на ветру

Раскаивается он в предпринятом мятеже или упрекает сообщников в слабохарактерности, по его взгляду и поведению, понять было невозможно. Всё могло быть, эти осевшие на европейском полуострове мавры, были способны на всё и могли оправдать в свою пользу любые злодеяния. Мигель же, кроме этого, несколько лет провёл на Карибах.

Не доверял им и де Вир, но рекомендация одного общего знакомого вынудила взять Мигеля в экипаж, хотя в то же время, как сам капитан, так и Астольф и Франсуа с него глаз не спускали, ожидая чего-либо направленного против себя.

– Пусть будет так, не стану разубеждать в вашей уверенности в ложной истине. Это невозможно, как мы знаем на примере ваших священных сановников, не сдерживаемых ни Папой Римским, ни Священным Писанием, на котором они когда-то приносили обет и где чёрным по белому выведено: не убий, не моргнув глазом, отправляющих инакомыслящих на эшафот, – только и произнёс капитан, видя бесполезность данного спора.

Да и сам вопрос спора, для экипажа, большей частью состоящий из тех, кто даже не знаком с азами учения, не представлял никакого интереса. Во всех вопросах, они предпочитали полагаться на капитана, принявшего ответственность за их жизни на себя.

Сама процедура полемики, скорее представляла интерес для троих из всего экипажа, да и то, как возможность подискутировать, но закон пиратского братства, требовал соблюсти правила и де Вир, при всём неуважении к Мигелю, как посягнувшему на его жизнь, неукоснительно выполнял правила до последнего пункта.

Хотя были прецеденты, когда капитан корабля, просто из желания поддерживать страх в экипаже, мог вздёрнуть неугодного без всякого суда и следствия, и благодаря этому поддерживать какую-никакую дисциплину, чего чурался Антуан де Вир. Отнять жизнь у кого-либо, это прерогатива Провидения, и он применял подобный подход, лишь в случае, если все другие аргументы исчерпали себя или не возымели никакого действия.

Предоставив приговорённому право последнего слова, неотъемлемая часть любого правосудия, каковым считал происходящее де Вир, представляющий на собственном корабле и судью, и прокурора в одном лице, он посчитал свою миссию выполненной.

– Разговор исчерпан, – коротко бросил Антуан, обращаясь к экипажу и из команды отделились три матроса, на которых выпал жребий исполнить приговор. За всё время, что длилась эта неприятная, но вынужденная процедура, суровое и энергичное лицо Антуана, на котором читалась сильная воля и такой же стальной характер, – не проявило ни волнения, ни жалости. Но всё это была видимость, никому на галеоне не было известно, что творится у него на душе. Мигель не оказывал сопротивления, как это происходит в таких ситуациях, он похоже уже давно согласился с приговором и только и стоял в ожидании этих последних действий. Жалость могло вызвать отсутствие священника, но это такая малость по сравнению с тем, что буквально через несколько минут тело Мигеля будет раскачиваться на нок-рее. А после окажется в морской пучине, где акулы уже давно ожидают чего-либо подобного.

Солнце всё также продолжало светить с ослепительной синевы небесной сферы и океан лениво катил волны, как это было до того и будет после. Что такое человеческая жизнь для Вечности? Всего лишь мгновение…

Любой, вздумавший захватить корабль, заранее знал, в случае неудачного исхода его ожидает только один выход, и всё же находились смельчаки, впоследствии украшавшие реи, а при снисхождении капитана либо «клетка», либо бичевание, что ничуть не облегчает участь провинившегося, только что не лишает жизни мгновенно, да и то при случае, что он отличается отменным здоровьем…

Сейчас, в данной ситуации, его кораблю, как и экипажу ничто не угрожало со стороны случайных пассажиров.

А ведь была история значительно похлеще, предыдущей. В данном походе галеон Антуана де Вир вёз на своём борту лёгкие мушкеты, пушки для восставших племён индейцев против белых конкистадоров. Нет, он не желал ничьей смерти, ни конкистадоров, ни индейцев, но вся беда в том, что иначе урегулировать существующее положение не получалось по-другому никак.

Вооружённые до зубов и защищённые кирасами испанцы, да и англичане не останавливались ни перед чем, в освоении пространства, а коли быть точнее в захвате территории. Они травили родники, дабы племена потребляя воду, самоуничтожились, поджигали целые поселения, истребив жителей.