I. Нечто таинственное

Невесело мне было в сорок лет оставлять родину, старушку мать и сестру и отправляться в дальние страны искать счастья.

Но в Ливорно, моем родном городе, мне нечего было делать. Заводы останавливались один за другим, тяжелый промышленный кризис каждый день выбрасывал на улицу сотни безработных. Ни технические знания мои, ни крепкие руки – а я был одним из самых сильных людей в городе – никому не были нужны. Ничего хорошего ждать не приходилось, и я решил эмигрировать.

Мне подвернулся как раз агент, вербовавший большую партию рабочих для отправки в Южную Африку. Недавняя война англичан с бурами унесла большую часть туземного населения, и страна очень нуждалась в рабочих руках.

Сборным пунктом была Генуя, и я, попрощавшись с сестрой и матерью (отца у меня не было – он пропал без вести, когда мне шел второй год), отправился туда с тридцатью другими эмигрантами, собравшимися со всех концов Италии. В два дня я перезнакомился со всеми и подружился со славным шестнадцатилетним парнем родом из Флоренции. У него было лицо, похожее на кошачью мордочку, очень живые глаза и рот, который ни на минуту не закрывался. Он назвал мне свое имя – Луиджи, или Джиджетто, Бай, а я ему сказал мое – Николо Галли.

В Генуе мы погрузились на английский пароход «Черноголовый», на борту которого было уже немало таких же безработных, как и мы. «Черноголовый» снялся с якоря и пошел на всех парах на Гибралтар и Капскую Землю.

Нас высадили в Капштадте; там продержали нас целый месяц, обещая каждый день, что завтра отправят на работу. Потом нас отвезли в Порт-Элизабет, где та же история тянулась около двадцати дней; наконец нас разбили на группы, и меня с Джиджетто отправили в Дурбан, а оттуда – в Ньюкэстльские каменноугольные копи в горах Наталя. В Порт-Элизабет мы познакомились – этому знакомству суждено было стать впоследствии самой горячей дружбой – с тремя безработными: французом из Сент-Этьенна по имени Марсель Уберт, бурским инженером, Карлом Марицем и еще одним буром, Питером Вандоэлем из Миддльбурга. Все трое принимали участие в войне с англичанами, были взяты в плен и отправлены на остров Святой Елены; только после того, как были уничтожены обе республики буров, они получили возможность вернуться в Южную Африку. Уберт и Мариц, давнишние друзья, работавшие до войны на золотых копях Иоганнесбурга, нашли свои места занятыми, а Вандоэль, вернувшись в факторию, где служил прежде, услыхал от хозяина, что тот совершенно разорен, должен собраться с деньгами и не сможет приступить к работам раньше, чем через полгода. Питер Вандоэль решил, что его желудок не выдержит такого долгого поста, распрощался со стариком и отправился на Иоганнесбургские копи.

Там он встретил Марселя и инженера Марица, которые были в таком же положении. Они отправились вместе в Штромберг, работы – никакой! Оттуда – в Порт-Элизабет, из Порт-Элизабет – вместе с нами уже – в Дурбан и в Ньюкэстльские копи.

Мы решили работать вместе; Марсель, старый сент-этьеннский шахтер, самый опытный из нас, объявил, что он будет забойщиком; Питер Вандоэль, Карл Мариц и я стали его подручными, а Джиджетто взялся катать груженные углем вагонетки.

Распределив работу таким образом, 25 апреля мы впервые уселись в бадью и опустились в глубину шахты – на триста двадцать пять метров ниже поверхности земли.

Несколько сот тысяч лет назад, там, где теперь лежит Южная Африка, было море. Из моря поднялась громадная гранитная глыба. Она подымалась все выше и выше над водой, пока не раскололась по длине; западная часть ее осталась над водой, а восточная опустилась в глубину. Оставшаяся часть гранитной глыбы поката – она подымается постепенно от низменностей реки Хигапа, правого притока Оранжевой реки, до высот Штромбергена и Драконовых гор. Дожди, солнце, снега и ветры раздробили, выветрили гранитные массы и разнесли их далеко на запад и на восток. На свеженанесенных почвах поднялась могучая растительность каменноугольного периода. Но новые слои песка засыпали и погребли заросли громадных деревьев; и новые леса поднялись над ними; так, век за веком, песчинка за песчинкой, создавалась та страна, что мы теперь называем Южной Африкой.

Ньюкэстльские копи разрабатывали самый древний, наиболее глубоколежащий пласт каменного угля; и многие из галерей, особенно западных, были заброшены, потому что в них уже нечего было делать; одну из них, самую глубокую, довели почти до гранитного костяка горы.

Итак, мы спустились в глубину шахты. После долгого томительного бездействия мы с радостью принялись за работу. Работа у нас спорилась и день ото дня шла лучше. Одно было тяжело: шахтеры, по большей части англичане, непрерывно издевались над бурами, Марицем и Вандоэлем, и над нами, их товарищами. Однажды, после долгих нападок и вызовов, Питер Вандоэль потерял терпение: повернулся и сшиб наземь кулаком надоедавшего ему англичанина.

Мы работали в самой глубине шахты, в восточной галерее, которая подымалась кверху, следуя изгибам угольного пласта; на юго-запад бежала, с небольшим уклоном, заброшенная галерея, о которой я недавно говорил.

В шахте было, вместе с нами, четыре забойщика, семь подручных и пять рабочих у вагонеток.

Едва кулак Вандоэля опустился, едва англичанин коснулся земли, как все они бросились на нас. Их было больше, но мы были сильны и ловки и, главное, чувствовали свою правоту – а это много значит.

Я как сейчас вижу этого черта Джиджетто – Котенка, как мы его звали! Как он дрался сразу с тремя англичанами, прыгая во все стороны! Мы тоже не стояли без дела. Вдруг я услыхал крик. Уберт, прижатый к стене четырьмя дюжими англичанами, поднял кирку и расколол череп одному из них. Англичане в один миг выхватили револьверы, и нам пришлось сделать то же; началась перестрелка; наше положение было лучше, потому что мы укрылись за двумя вагонетками с углем; англичане убежали, обещая отомстить нам сторицей.

Мы остались одни, и Питер Вандоэль первый прервал молчание:

– Они вернутся толпой. Они убьют нас всех.

Нам нужно было бежать. Мы схватили фонари, кирки, веревки и вслед за Марицем бросились к выходу. Мы взглянули вверх.

– Мы в западне, – закричал Мариц. – Они спускаются!

Действительно, черная тень, окруженная блеснами фонарей, затемняла высоко вверху пролет колодца. Это спускались шахтеры; весь край бадьи был увешан их фонарями.

– Я думал, что мы успеем подняться по лестнице до верхней галереи и по ней пробраться в соседнюю шахту. Теперь поздно! – сказал Мариц.

Мы не отвечали; оставалось одно – вернуться на прежнее место, забаррикадироваться и защищаться до последней капли крови.

Вдруг Котенок предложил:

– Спрячемся в заброшенной галерее! Они спустятся и побегут искать нас на прежнем месте, а мы прыгнем в бадью и подымемся до галереи, ведущей в ту, соседнюю шахту.

– Если они не оставят никого стеречь бадью, – сказал инженер. – Но все равно бежим туда, может быть, мы найдем выход из мертвой галереи; во всяком случае в ней мы сможем защищаться не хуже, чем в новой.

Мы бросились в заброшенный проход. В этой галерее не работали уже больше трех лет; управление копей все время собиралось – для безопасности – завалить вход в нее, но эта работа откладывалась со дня на день.

Поначалу идти по галерее было очень трудно: почва была неровная, заваленная обломками, полная провалов. Балки, поддерживавшие своды, были белы от плесени и мхов; местами, где подпорки завалились под тяжестью осевших пластов, нам приходилось пробираться вперед ползком.

– Что это? – вдруг воскликнул инженер. – Слышите шум? Сверху бежит вода! Когда мы шли, там было сухо!

– Неужели эти черти хотят утопить нас? – спросил Уберт.

– Это нужно узнать, – сказал Питер. – Пусть кто-нибудь пойдет назад; если они гонятся за нами, они не станут этого делать!

– Верно, – сказал Джиджетто, – я схожу.

Он исчез. Мы постояли минуту, молча глядя друг на друга. Джиджетто вернулся.

– Они идут за нами по пятам!

– Что же делать? – спросил я.

– Вперед! – скомандовал инженер.

– Погодите, – сказал я, – здесь удобное место для зашиты, нужно одному остаться здесь.

– Незачем, – ответил Котенок, – лучше завалим проход; они здесь провозятся целый час.

– Правильно! – сказал Мариц.

Марсель зацепил киркой одну из подпорок, рванул и отскочил назад. Громадная глыба земли рухнула с глухим шумом, и проход был закрыт.

– Вперед!

Гул текущей воды усиливался по мере того, как мы двигались вперед. Все чаще приходилось нам наталкиваться на обвалившиеся груды земли; когда можно было – мы их обходили, когда другого пути не было – мы пробивали себе дорогу кирками. Наконец мы дошли до крутого поворота.

– Здесь конец галереи, – сказал инженер.

– Сейчас узнаем, где шумит вода. Если вентиляционный канал свободен, может быть, нам удастся выбраться через него.

Двадцать шагов вперед.

Рокот воды стал заглушать наши голоса Мы дошли до канала. Широкая струя воды сбегала по нему из верхней галереи и каскадом падала вниз. Но наша галерея оставалась сухой. Вода куда-то уходила.

Мы подошли к водопаду. Он вырыл в черных блестящих камнях небольшой бассейн. Уберт привязал свой фонарь к рукоятке кирки и протянул его вперед. Позади водопада мы увидали в гранитной стене широкий темный провал.

– Где Джиджетто? – спросили мы вдруг в один голос. Его не было видно. – Куда он делся?

Как бы в ответ на повороте показался фонарь. Это бежал Джиджетто.

– Наше счастье! – воскликнул он, пыхтя и обливаясь потом. – Хорошо, что я вернулся назад. Я приложил ухо к обвалу; они здорово работают кирками с той стороны. Я завалил проход еще в двух местах.

– Молодец! – сказал Мариц. Между тем я засучил штаны выше колеи, взял фонарь и вошел в холодную, как лед, воду. Бассейн был неглубок, и выше колен вода мне не доходила. Отверстие в стене оказалось достаточно большим. Я протиснулся в него боком, и струя свежего воздуха ударила мне в лицо.

– Здесь сквозит! – крикнул я друзьям и двинулся вперед. Я прошел шагов двадцать. Почва была поката, и вода, журча, скользила у меня между ног. Я вернулся и рассказал товарищам, что видел. Само собой разумеется, они были очень удивлены; особенно странным нам казался ток свежего воздуха в расселине. По догадке инженера расселина должна была вести либо в широкий грот, либо на поверхность земли.