добродетель справедливости и добродетель человеколюбия, которые я называю кардинальными добродетелями,
считает реальным только себя одного, а на остальных смотрит до некоторой степени как на простые фантомы.
Нет большего контраста, чем между глубоким и исключительным участием, какое каждый принимает в своем собственном «я», и
существуют ли вообще поступки, за которыми мы должны признать подлинную моральную ценность, – такие, как поступки добровольной справедливости, чистого человеколюбия и действительного благородства
но без принуждения закона и необходимости гражданской чести такого рода случаи были бы вполне в порядке вещей.