– Ты необходим на судне на тот случай, если сломается что-нибудь из механического оснащения, – наугад ответил я.

– Ничего подобного! Всей механикой корабля ведает инженер из Шотландии по фамилии Макларен. Нет, приятель, дело вовсе не в том вспомогательном двигателе, который расхваливают ребята из компании “Меррибэнкс”. Поверь: если механику платят полсотни долларов в неделю, то это неспроста. Пойдем, кое-что покажу: возможно, ты поймешь, в чем здесь суть.

Билл достал из кармана ключ и отпер дверь в дальней стене лаборатории. Соединяющая палубы лестница привела нас в трюм – совершенно пустое пространство, если не считать четырех огромных упаковочных ящиков с блестевшими сквозь солому непонятными массивными объектами. Объекты эти представляли собой плоские стальные листы со сложными болтами и причудливыми заклепками по краям. Площадь каждого из листов составляла примерно десять квадратных футов, а толщина достигала полутора дюймов. В середине каждого листа виднелось круглое отверстие диаметром в восемнадцать дюймов.

– Что, черт возьми, это такое? – изумленно спросил я.

При виде моего недоумения забавное лицо Билла Сканлэна (представьте себе нечто среднее между комиком из водевиля и борцом-чемпионом) расплылось в довольной улыбке.

– Вот оно, мое предназначение, – ответил механик. – Да, дорогой Хедли, я здесь нахожусь исключительно ради этих непонятных штук. Вот в этом большом ящике хранится стальное основание какого-то необыкновенного аппарата. Есть также изогнутая верхняя часть и большое кольцо для цепи или каната. А теперь посмотри внимательно на дно нашего судна.

Я взглянул туда, куда показал Билл, и увидел квадратную деревянную платформу с винтами в каждом углу, наглядно свидетельствующими, что это некая крышка, которая при необходимости снимается без особого труда.

– Здесь явно устроено двойное дно, – пояснил Билл Сканлэн. – Возможно, наш профессор – всего лишь помешанный на своих идеях изобретатель, каковых на белом свете пруд пруди. Но более вероятно, что он задумал нечто такое, о чем мы даже не догадываемся! Если мой котелок варит как надо, то Маракот намерен построить что-то вроде комнаты (окна прилагаются), чтобы затем опустить ее через этот открывающийся люк в корабельном дне. Наличие электрических фонарей доказывает, что профессор собирается светить сквозь иллюминаторы и изучать подводные дебри!

– Если его единственная цель заключается в этом, то не проще ли было оснастить судно прозрачным дном, как на лодках с острова Каталина? – возразил я.

– Дело говоришь, – задумчиво почесав затылок, согласился Билл Сканлэн. – Никак не могу взять в толк… Но знаю наверняка: начальник экспедиции нанял меня, чтобы приказы исполнять и всеми силами помогать ему в сборке этой чертовой штуковины. Правда, пока что он не сказал о ней ни слова. Я тоже молчком, но потихоньку да помаленьку посматриваю по сторонам; так что если придется ждать достаточно долго, узнаю все, что надо.

Вот так я впервые прикоснулся к нашей тайне. Вскоре после этого разговора разыгрался нешуточный шторм, а выбравшись из него, мы занялись глубоководными исследованиями к северу от мыса Джуби, неподалеку от континентального склона: опустили трал, сняли показания температуры и измерили содержание соли. Работа с оттертралом Петерсона шириной в двадцать футов азартна и увлекательна: сеть захватывает все, что попадается по пути. Если опустить трал на глубину в четверть мили, то получишь определенный улов, а если глубина составит полмили, то и результат окажется другим: каждый океанский уровень густо населен собственными характерными жителями, как и континенты на суше. Иногда со дна появляется полтонны прозрачного розового желе – то ли первородного материала, послужившего источником всей морской жизни, то ли выделений птероподов, под микроскопом распадающихся на миллионы крошечных сетчатых шариков, разделенных похожим на грязь аморфным веществом. Не стану, дорогой Толбот, утомлять вас описанием всех этих бротул, десятиногих ракообразных, асцидий, голотурий, эктопрокт и иглокожих. Как бы то ни было, вы уже поняли, что море дарит щедрый урожай, а мы достаточно прилежно его собираем и классифицируем. Однако меня ни на миг не покидает ощущение, что сердце Маракота не лежит к этой работе, а странная, узкая, похожая на череп египетской мумии голова его наполнена иными планами. Все наши нынешние действия выглядят испытанием людей и снаряжения перед грядущим настоящим делом.

В этом месте я оторвался от письма и отправился на берег, чтобы в последний раз прогуляться по твердой земле – земле, которая не раскачивается под ногами: завтра рано утром мы продолжим путешествие. Мое появление на суше оказалось весьма кстати, так как на пирсе разыгралась бурная перебранка, а профессор Маракот и Билл Сканлэн стали невольной причиной скандала. Дело в том, что Билл – изрядный задира и любит хвастаться точными ударами как правой своей руки, так и левой, однако когда вокруг собирается с полдюжины вооруженных ножами местных жителей, даже его боксерское искусство не способно помочь в разрешении спора. Так что в данном случае мне пришлось немедленно вмешаться. Оказалось, что профессор нанял одну из тех колымаг, которые в этих местах называют кэбами, и отправился изучать остров, но совсем забыл, что не взял с собой деньги. Когда же пришло время платить, ему не удалось объяснить, в чем дело, и возница бесцеремонно забрал у неплатежеспособного седока часы. Столь несправедливый поступок вызвал гнев Билла Сканлэна, и через пару минут оба чужака наверняка оказались бы на земле со спинами в виде подушек для игл, но тут появился я и моментально уладил разногласие парой долларов сверх положенной вознице суммы и утешительным призом в пять долларов парню с синяком под глазом. Таким образом, противостояние закончилось благополучно, и профессор Маракот даже повел себя более человечно, чем когда-либо прежде. Вернувшись на корабль, он пригласил меня в свою маленькую каюту и сердечно поблагодарил за помощь.

– Кстати, мистер Хедли, – окликнул меня ученый, когда я повернулся, чтобы уйти. – Кажется, вы пока не женаты?

– Нет, – ответил я. – Не женат.

– И ни о ком не должны заботиться?

– Нет.

– Хорошо! – одобрил профессор. – До сих пор я не обсуждал с вами цель нашего путешествия, поскольку по ряду личных соображений хотел сохранить информацию в секрете. Одна из причин такого молчания – страх, что кто-нибудь воспользуется моей идеей и опередит меня с ее воплощением. Когда научные планы приобретают известность, с их автором могут обойтись примерно так же, как в свое время Амундсен обошелся со Скоттом. Если бы Скотт держал свой замысел в тайне, то Южный полюс открыл бы он, а не Амундсен. Что касается меня, я считаю свое предназначение не менее важным, чем открытие Южного полюса, а потому предпочитаю молчать. Но сейчас мы уже стоим на пороге собственного великого достижения, и никакой соперник не сможет украсть мои планы. Завтра же мы отправимся к настоящей цели предпринятого путешествия!

– И в чем же заключается настоящая цель? – с плохо скрытым волнением уточнил я.

Профессор Маракот порывисто подался вперед, а аскетичное лицо его осветилось неиссякаемым энтузиазмом фанатика.

– Наша цель, – произнес он торжественно, – изучение дна Атлантического океана.

Здесь я должен прервать повествование: полагаю, что известие поразило вас, Толбот, ничуть не меньше, чем меня. Если бы я был писателем, то, скорее всего, остановился бы на этом кульминационном моменте. Но поскольку моя задача состоит в честном, непредвзятом изложении событий, то скажу, что после этого знаменательного сообщения я провел в каюте профессора Маракота еще целый час и узнал массу интереснейших деталей, которые должен поведать, пока остается время до отхода на берег последней на сегодняшний день шлюпки.

– Итак, мой юный друг, – понимающе кивнул ученый. – Теперь вы можете свободно обо всем писать, ибо к тому времени, как ваше послание достигнет берегов Англии, мы уже совершим эпохальное погружение.

Сделав это туманное, малопонятное замечание, профессор Маракот коротко рассмеялся: у него весьма своеобразное чувство юмора.

– Да, сэр, – продолжил ученый. – В данном случае выражение “эпохальное погружение” подходит наилучшим образом: это будет грандиозное событие, которое непременно войдет в анналы мировой науки. Позвольте со всей ответственностью выразить твердое убеждение в том, что современная доктрина относительно экстремального давления в глубине океана абсолютно ошибочна. Ясно, что существуют иные факторы, нейтрализующие отрицательное воздействие толщи воды, хотя я пока что не готов сказать, в чем именно эти факторы заключаются. Такова одна из проблем, которые нам предстоит решить. Позвольте спросить, какого давления можно ожидать на глубине в милю? – Маракот пристально посмотрел на меня сквозь большие очки в толстой роговой оправе.

– Не меньше тонны на квадратный дюйм, – ответил я. – Это значение убедительно доказано.

– Главной задачей первопроходца было и остается опровержение бытующих в науке “убедительных” доказательств. Включите мозги, молодой человек. Весь последний месяц вы регулярно добываете самых хрупких и деликатных представителей океанской фауны. Эти существа настолько чувствительны и уязвимы, что с трудом удается без повреждения переместить их из сети в аквариум. Но хотя бы раз вы обнаружили отрицательные последствия воздействия на них экстремального давления?

– Давление компенсировалось, став одинаковым внутри и снаружи, – бойко ответил я.

– Слова! Пустые разглагольствования! – воскликнул профессор Маракот, нетерпеливо покачав головой. – Вы же поднимали из глубины шарообразных рыб. Например, вид, по-латыни называемый Gastrostomus globulus. Разве этих милых обитателей нижних океанских сфер не расплющило бы под воздействием того давления, о котором вы говорите? Или взгляните на кольца в раструбе нашего трала. Разве на глубине они превратились в плоские лепешки?

– Но как же в таком случае объяснить болезненный опыт водолазов?

– Несомненно, это серьезный аргумент. Ныряльщики действительно ощущают значительное воздействие на самый чувствительный орган человеческого тела: внутреннюю поверхность уха. Но согласно моему плану мы вообще не испытаем дополнительного давления, так как будем погружаться в стальном ящике с дающими полный обзор окнами из особо прочного стекла. Если давление не окажется столь высоким, чтобы повредить листы толщиной в полтора дюйма, сделанные из закаленной и покрытой двойным слоем никеля стали, то оно не представит опасности и для нас – людей, находящихся внутри спускаемого аппарата. Таким образом, мы продолжим проведенный в университете Нассау эксперимент братьев Вильямсон, о котором вы, несомненно, знаете. Ну а если вдруг мои расчеты окажутся ошибочными… пару минут назад вы сказали, что не обязаны ни о ком заботиться. Мы возложим свои жизни на алтарь великой научной истины. Но если предпочтете остаться в стороне, я спущусь в пучину в одиночестве.

Признаюсь: замысел профессора показался мне абсолютно безумным, и все же спасовать перед таким вызовом было невозможно. Некоторое время я провел молча, в сосредоточенной задумчивости.

– На какую глубину вы намерены погрузиться, сэр? – уточнил я наконец.

На столе перед Маракотом лежала карта. Он поставил иглу циркуля в точку, лежащую на юго-западе от Канарских островов, и пояснил:

– В прошлом году я измерил батиметрические параметры в данном районе и обнаружил чрезвычайно глубокую впадину. Лот опустился на двадцать пять тысяч футов! Я первым сообщил об открытии. Полагаю, что в недалеком будущем эта океаническая низменность появится на картах под названием “Впадина Маракота” или каким-то подобным.

– Ради бога, сэр! – в тревоге воскликнул я. – Вы же не собираетесь спуститься в эту бездну?

– Нет-нет, – с улыбкой ответил профессор. – Не волнуйтесь. Ни трос, ни воздуховоды нашего аппарата не позволят достичь глубины больше полумили. Я лишь попытался наглядно объяснить вам, что вокруг этой пропасти, несомненно, появившейся давным-давно в результате извержения вулкана, на глубине не больше трехсот морских саженей существует гребень в виде узкого кольцеобразного