© Артур Аршакуни, 2019

ISBN 978-5-4496-6286-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Delirium Cordi
Стихи до и после

2016

Скрипка

 
Скрипка чужда уху славянина,
Снадобье для женщин и подростков..
Что для итальянца виолина,
То для нас скрипучая повозка.
 
 
В музыке слеза со смехом спорят.
Не поймешь – услада иль утрата.
Правды нет до самого до моря,
А за морем – то не наша правда.
 
 
Не к лицу мужчине слезы, ласки,
А к лицу мужчине жить войною.
Плащ-палатку скрипке бы да каску
Да покрыть бы листовой бронею.
 
 
Деревяшка, жилки, конский волос —
Их куда в походе подевать-то?
Нужен зычный командирский голос,
Выправка и вид молодцеватый.
 
 
Скрипачу и тягостно, и душно,
А не уследить – проныра ловкий.
Эх, придать бы скрипке колотушку!
Только вот кому нужны обломки?
 
 
Но недаром в музыке
(как в слове)
Тайна – только не для нас, для сирых.
Скрипка и могла бы быть суровей,
Только это был бы Божий вывих.
 
 
Так медведя водят по базару.
На потеху всем.
А взгляд убийцы.
То, что скрипка сразу не сказала, —
И не скажет.
Только застрелиться.
 
 
Гнется в танце смуглая гитана,
Оплывают восковые свечи.
То не скрипка плачет, – эка тайна! —
Плачут наши души человечьи.
 
 
Звездочки сережек, парус платья
Получив за скучные гавоты,
К нам явилась с бессарабской свадьбой
И с полынно-горьким женским потом.
 
 
Жги, гуляй!
Лисой кружись карминной!
Да пляши, чтоб окоем стал тесен.
Чужда скрипка уху славянина?
Что ж он низко голову повесил?
 

Ноябрь

Окно троллейбуса на Невском

 
Рейсфедером по питерскому ватману —
Решетки, арки, львы, колонны, лица,
А с краю – словно пальцами захватано.
Здесь Демиург, видать, поторопился.
 
 
А он спешит смешать (затейник тот еще!)
Шалашик рая с пятизвездным адом,
Со свадьбой – тризну и с погостом – торжище,
Свободу – с сытостью, а истовость – с развратом.
 
 
И топь угорскую слепить с туманом Лондона.
Все остальное умники пусть сами.
Уж сколько лет над нами кони Клодтовы
Ржут безъязыкими оскаленными ртами.
 
 
Остались позади атлеты, лошади,
И мысли, незаконченные в гневе.
Троллейбус повернул к Дворцовой площади.
Оконный ватман медленно тускнеет.
 
 
Пора на выход.
Вдруг перчаткой кожаной
Соседка (очень даже, между прочим)
Стирает Демиурга, ах ты, Боже мой!
Он лишь шутил и голову морочил.
 

Декабрь

2017

Морошка

 
Красных сосен шали,
Серый плед осин.
Северные дали,
Выцветшая синь.
 
 
Комары да мошка
Дым их не берет.
Ягода морошка
По губам течет.
 
 
Повяжи от ветра
Ситцевый платок.
Северная щедрость,
Полный туесок.
 
 
Песня в полкуплета,
Тихий голосок.
Северное лето,
Сосны да песок.
 
 
Красные сапожки,
Русая коса,
Северная кошка,
Шалые глаза…
 
 
Голуби-голубы
По небу летят.
Северные губы
Жгут и холодят.
 
 
Стоптаны сапожки.
Догорел костер.
Ягоду морошку
Помню до сих пор.
 
 
…Свет в осинах пляшет,
По болотам дым.
Плачем, потерявши
То, что не храним.
 

5 ноября.

Мой Эдем

 
Где пронизана светом лазурь после пестрого полога,
Где дорога лесная, устав, полной грудью вздохнет,
Где несут на плечах сосны солнца расплавленный колокол,
Где с деревьев стекает густой бальзаминовый мед,
 
 
Окружит травостой, как цыганка, играя монистами,
Там готовит упрямый кузнечик опять свой полет,
Неумелый летун, но в военной своей амуниции,
И, дразнясь, зависает над ним стрекозы вертолет.
 
 
Лишь у берега дальнего дрогнет ряска под рыбиной крупною.
И опять тишина.
Лист падет на траву, хрупок, светел и желт.
Только бабочка, крылья сложив, до заката пурпурного
Ждет как будто того, кто здесь был, но недавно ушел.
 

29 ноября.

Исповедь

 
Я уйду под большой, под сапфировый купол
Под временем траченные цвета парного мяса колонны,
Чтобы ветер не пел панихиду, чтобы дождь меня не оплакал,
И радостно, не в любви и не в страхе, преклоняю колени.
 
 
Я уйду в непогоду души под своды барочные сосен.
Я найду себе место в гигантском естественном храме,
Что с течением лет так же юн, так же щедр и та же прекрасен,
Как собор в день постройки в так называемом Риме.
 
 
Где молитва – рыданье вотще взалкавшего сердца.
Здесь не нужен псалтирь, бесполезен ваш требник,
Как видения сладострастных дев не волнуют столетнего старца,
Чья перепонка настроена лишь на глас, лишь на трубный.
 
 
Как трепещет в ожидании кары отъявленный грешник,
Боясь до икоты обнаружить себя живым, но распятым,
Не ведая, что уже множество лет продолжается суд страшный,
И крючками давно его мозг извлекли через нос парасхиты.
 
 
Темнеет уже. Я иду.
Шагом усталым, как после парада.
Этот компас во мне.
Вместе с компасом мы идем, улыбаясь.
Родила меня мать.
Сотворил не отец, а сказалась природа.
Я иду,
и передо мной, за горизонт уходя, дивный храм голубеет.
 

Ноябрь

Анне

 
Ранним утром осенним, студеным
Подойди к ледяному окошку.
Крепко спят обитатели дома,
Человеки, собаки и кошки.
 
 
И тихонько, с иронией прежней
Спой про то, что давно отзвучало,
Про безумное время свершений
И свержений богов с пьедестала.
 
 
Посвежело под утро до дрожи.
Взять бы шаль, да в окошке так звонко
В синем платьице в белый горошек
Заливается смехом девчонка!
 
 
Посмотри на изменчивый облик
И посмейся беззвучно, посмейся!
Смех – отличное средство от боли,
Лишь когда в одиночку, не вместе.
 
 
А когда перестанешь смеяться,
Стань опять озабоченно-строгой.
Пятьдесят – это так же, как двадцать?
Шестьдесят – как пятнадцать, ей-богу…
 

Октябрь, 19—20.

Камень

A. Z

 
Там, где частит кардиограмма
Шоссе сквозь штрих-пунктиры просек,
Лежит некрупный плоский камень,
В асфальт с годами крепко вросший.
 
 
Под ним изъязвлена порода.
В ней влажный мрак и тихий шорох.
Там род невиданных уродов,
Слепых, членистоногих, голых.
 
 
Природы равнодушной мена,
Они пугливы и неспешны.
Тот камень – вся их ойкумена,
Вне ойкумены – ад кромешный.
 
 
Там смерть с бензиновой одышкой
Исправно собирает жатву.
Их цель – забиться глубже, ниже
Под гнет той каменной державы.
 
 
И только ночью лунной жаба,
Забравшись к ним на камень плоский,
Поет фальшиво-величаво
Псалом «В болотах вавилонских».
 

30 ноября.

Апрель

 
Апрель! Апрель! И солнца круг
Со мной играет в салочки.
Я берегом топчу икру
Нездешнюю, русалочью.
 
 
А это галька в пузырях
Замерзла с прошлой осени,
И я иду, топча, звеня, —
Такое удовольствие!
 
 
И так до самых пустырей,
Пока шел берег с галькою.
И для меня с тех пор апрель —
Прогулка музыкальная.
 

Ноябрь.

Картошка

 
Ах, русское лесное бездорожье!
Грязь непролазная. И дождь рюкзак сечет.
Помимо мышц, желанья и здоровья,
Необходимо что-нибудь еще.
 
 
Разгар маразматического «изма»,
Или застоя, как сейчас твердят.
Короче, это было в прошлой жизни,
Еще короче, – тридцать лет назад.
 
 
Мы, пара жизнерадостных балбесов,
Средь бревен, пней, строительства среди
Вскопали клок земли по краю леса,
Чтоб там «свою картошку» посадить.
 
 
Картошка?!
Горсть зеленого гороха!
Глядели мы, невзгодам вопреки,
И стали хохотать, смеяться, охать, —
Ведь плачут малыши и старики.
 
 
В литавры август бил тарелок медных.
В конце концов, картошка или нет?!
Пускай над ней задумается Мендель
И в гневе отвернется Карл Линней.
 
 
Мы жилистых соседей подозвали,
Суглинистых, как земляная плоть.
Они, уставясь в землю, постояли,
Вздыхая тихо: вот, послал Господь…
 
 
Итак, мы отсмеялись.
Ну, а после
Ушли под парусиновый покров.
С сосны пичугой нам сладкоголосой
Все лето пела песенку любовь.
 

Ноябрь.

Первое погожее летнее утро

 
Утром повисло под веткой сосновой
Облачко красной пыльцы.
Ветер чуть тронул зеленую крону
И удалился на цы…
 
 
Замерло все в первобытном покое —
Пух облаков, жемчуг трав.
И, отогнув занавеску рукою,
Тихо шепну тебе:
– Здрав…
 

1 ноября.

Танк на прогулке

 
И серьезный, и усталый
По аллее шел щенок.
Он пыхтел и громко лаял
И старался со всех ног.
 
 
Шутка?
Нет. Какие шутки
С грузом бегать на прогулку!
Что за груз?
Давай вдвоем
Досконально разберем.
 
 
Пара умных черных глаз —
это раз.
Уши, морда, голова —
это два.
А еще четыре лапы,
Мокрый нос и хвост лохматый.
 
 
Сколько ж это?
Как же так?
Это не щенок, а танк!
Сколько было?
Сколько стало?
Надо начинать сначала.
 
 
Среди елок и берез
По аллее по осеней
Танк пыхтел, как паровоз,
И на танке был ошейник,
 
 
Карабин и поводок,
Красной кожи ремешок.
А конец у поводка —
У Василия-Васька.
 
 
Танк и лает, и рычит,
И назад бросается:
На ходу Василий спит,
Вот танк и старается!
 
 
Знает танк наверняка,
(Он ведь очень умный),
Что в кармане у Васька
Булочка с изюмом!
 
 
Верный танк в конце прогулки
Получил кусочек булки.
 
 
А обратно по аллее,
Чтобы было веселее
Закадычные дружки
Мчатся наперегонки.
 

12.01.

Февраль

 
Выйди на крыльцо и опьянись
Лишь глотком метельной круговерти.
Там в сопровождении оркестра
Джазовый играет пианист.
 
 
Словно голливудское кино:
Все преувеличенно и сочно.
И февраль транжирит щедро все, что
На конец зимы припасено.
 
 
Утром же в морозной тишине
Нет и полсловечка о метели:
Сосен перламутровые тени
Лягут на сиреневый на снег.
 

15.01

Последний дождь осени

 
Льва – по когтям.
В гримерной часто вздрагивал,
Пил корвалол, рядился в макинтош.
И лишь под утро —
Вот он, выход трагика:
Шуршал и шелестел по крыше дождь.
 

3 декабря.