2

Стрёкот мотоцикла проклюнулся сквозь шум дождя.

Валентина подняла голову, неудобно лежавшую на сложенных локтях, и поморщилась; даже не заметила, как Барсик спрятался под стол – наблюдать из безопасного места.

Человек, одетый в куртку с надвинутым капюшоном, слез с мотоцикла, подошёл к двери сарая, открыл одну створку, а потом затолкал свой снабжённый коляской рыдван под крышу. После этого широкими шагами направился к крыльцу; грохнул сапогами по ступенькам и замер на миг, когда открылась дверь.

– Приехал. Приехал, – это было всё, что Валентина могла сказать. Дальше слова не шли, кто-то словно схватил её за горло.

– Ага, – ответил высокий мужчина. С его куртки лилась вода. Заметив это, он вопросительно взглянул на Валентину.

Та замахала: ничего, ничего. Поманила внутрь, спешно, словно боялась, что ветер сдует гостя с крыльца.

Варлам, младший брат Виктора, несмотря на годы, проявлял всё ту же юношескую застенчивость. По привычке замялся в прихожей, начал снимать резиновые сапоги. Наклонившись и шмыгая носом, стянул их, поставил в угол, рядом с сапогами брата. Валентина молча сняла с него куртку, повесила на отдельный крючок и повернулась в ожидании.

Варлам сунул руку в карман, кашлянул, достал сигареты. Положил обратно. Мрачно посмотрел на невестку.

– Звонил. Участковый сказал, не поедет. Мол, отправляйте в фельдшерский пункт сами. Ага. За пять километров по грунтовке, которая в жидкое дерьмо превратилась.

– Почему? – спросила Валентина.

– Так наводнение. Река прёт. Уже на полтора метра поднялась.

– Быть не может…

– Народ с нашей стороны почти весь уехал на тот берег. Все полтора человека… – Варлам без тени улыбки в глазах усмехнулся.

– А мост?

Валентина почувствовала тошноту.

– Стоит. Еле держится, – сказал деверь, проведя мокрой рукой по лицу.

– Ага. Ну, давай.

Валентина потянула его в кухню – движением изгоняя слабость, заметалась, поставила чайник, открыла и закрыла почти пустой холодильник.

– Я так и думала. Я так и думала.

– Мост… будь он неладен. Никогда его не починят, – кивнул Варлам, усаживаясь на место, где всегда сидел его брат. Валентина не возразила. Вытащил коричневыми пальцами из кармана курево, зажёг сигарету, потёр один глаз тыльной стороной ладони. Совершенно как Виктор. – Мост… – повторил он, кашлянул. – Но надо что-то делать, Валь.

– Что? Ты обещал поспрашивать насчёт похорон.

– Угу, – он дымил, щурился, тёр нос. – Угу. Они сказали, что пока ливень, не поедут.

– Вот же…

– Не то слово. Я им: а куда я покойника дену? Они такие: ну а мы что? Машина сломалась ещё, дескать. А по грязи если допрём, то как через реку?

– Мост, – сказала Валентина.

– Мост, – кивнул Варлам.

Замолчали. Виктор умер ночью, в районе четырёх, и теперь некому было вывезти тело. И некуда. Через реку, на «большую землю», не перебраться, пока не спадёт вода. Ну, а если спадет, а мост снова пропал, то… Валентина села на лавочку, спиной к дождю за окном. Помнила она во всех деталях – и последний мужнин вздох, и то, как схватила телефон и звонила деверю, слушала его инструкции, и как ждала долгие часы. И хотя знала, что хороших новостей не будет, всё равно оказалась не готова. Варлам – в чем она могла его упрекнуть? Он сделал, что мог. Все они, живущие «на пустыре», как говаривали поселковые за рекой, знали, чем рискуют. Кто мог, уезжал за реку, бросал дома и пускал корни там, где хотя бы есть видимость цивилизации. Кто не мог, не решался, не имел средств и связей, был слишком стар или глуп, ещё оставались в Афонино. К тому дню из пятнадцати домов опустели восемь. Валентина представила их затопленными по самые окна. Бабка говорила ей, что сильнейшее наводнение произошло в сорок шестом: тогда река дошла даже сюда, до самого дальнего двора и затопила погреб.

«Всё возвращается, – подумала Валентина. – Горе никогда не спит».

Она смотрела на мрачно дымившего Варлама. Знала, о чем он думает. Знала, что вот сейчас, докурив, деверь, наконец, наберётся храбрости.

Молчали. Серой тенью, чувствуя беду, выскользнул из-под стола Барсик; силуэт кота мгновенно растворился в сумерках комнаты.

– Ладно, – Варлам потушил сигарету в братовой пепельнице, шлёпнул себя по колену и встал. – Посмотрю.

Валентина кивнула, первой пошла из кухни, повела, словно Варлам не смог бы найти дорогу. Приблизилась к занавеске, за которой находилась спальня.

– Я просто накрыла.

Варлам кивнул, пригладил волосы. Валентина отодвинула занавеску и впустила деверя в тёмное пространство комнаты, большую часть которой занимала старая двуспальная кровать. Вошла следом, осторожно ступая, но к самой кровати приближаться не решилась.

Было темно, почти ничего не разглядеть. Варлам стоял, замерев, и смотрел на кровать, на силуэт накрытого одеялом тела.

– Он… сказал, хочет пить, что-то ему нехорошо, – объяснила Валентина. – Попросил стакан подать, сам до тумбочки не дотягивался.

– Ага.

– Я встала, кровать обошла. Подаю стакан ему, а он… вздохнул. И всё.

– Ага. Чёрт… – Варлам шумно выдохнул. – Сердце.

– Сердце.

Валентина машинально потянулась к стене, к выключателю. Над головой Варлама зажглась лампочка в абажуре.

– Дядька наш от сердца. Мать от сердца.

Валентина кивнула.

– Но врачи бы точно сказали, – произнесла она тихо. Сама мысль о том, что нарушится заведённый порядок, пугала её и выбивала из колеи. Не отвезти тело в морг, не получить документы, не пообщаться с участковым. Хоронить как? Кладбище-то за рекой.

Варлам подошёл к кровати, протянул руку к одеялу и приподнял его край, чтобы посмотреть на брата. Прошла целая минута, прежде чем деверь опустил одеяло на смиренно-удивлённое лицо покойника.

– С дядькой так же было, – сказал Варлам. – Как прихватило, так лежал и удивлялся – почему? Ведь нестарый был совсем.

Валентина кивала, хотя деверь не видел её за спиной. Страх скопился у неё под грудью, отяжелел, стал жечь. Под тёплой кофтой Валентина покрылась испариной, хотя в комнате было не жарко.

Спустя много часов, вот только сейчас, до неё стало доходить, что случилось.

– Надо позвонить, – сказал Варлам, вынимая сотовый из кармана. – Я…

Тут лампочка погасла, и они остались почти что в темноте.

– Провода оборвало, – подвела итог Валентина и опустилась на табурет у комода. Она засмеялась, но смех этот, скрипучий и дёрганый, больше походил на всхлип:

– Только сейчас! Варлам. Только сейчас, хотя ураган уже много часов идёт!

Деверь задержался у занавески, покачал головой, глядя в экран телефона – в тусклом сиянии отразилось его грубоватое длинное лицо – и потопал в комнату. Затем – на кухню, бормоча что-то.

Валентина приложила ладонь к своему горячему лбу. Сердце колотилось. Наверняка давление подскочило, скоро начнет ломить виски.

Её муж лежит мёртвый на кровати, где они проспали десятки лет. Неужели это не сон?

Точно в ответ на её немой отчаянный вопрос дом вздрогнул от сильнейшего порыва ветра. Что-то над головой Валентины грохнуло,