Глава 9. Право очень сильного

Далёкое прошлое

Нет сильнее обиды, чем детская. Она оставляет следы на свежей душе, не знающей настоящего горя. В юной глине навсегда застывает дефект или камушек, что-то такое, что потом будет «не так» с этим глиняным сосудом на протяжении всей его жизни. Два маленьких ребенка наматывали сопли на свои кулаки, размазывая их вместе с грязью по лицам. После первой детской ссоры в их жизни должно было наступить примирение. Чтобы скрепить вечную дружбу, нужно было пролить кровь и смешать ее. Один из друзей чем-то порезал себе ладонь и потянул острый предмет своему другу. Другой же друг, теряя храбрость, посмотрел на кровавую руку первого. В последний момент его позвала мама, и он, с большим облегчением на душе, убежал, не скрепив дружбу узами крови.

Жизнь всегда сражается сама с собой. В каждой самой малой частичке и до самой безразмерной вселенной есть две стороны, которые никогда не будут ладить. Возможно, и сама жизнь состоит из двух противоборствующих начал: добра и зла. И когда разумные существа думают, в чём же смысл жизни, они всегда упускают из вида, что их два. Они полностью противоположны друг другу. Эти два вечных спутника друг друга, два вечных брата, где один никогда не победит другого. Баланс, гармония, космическая справедливость – как не называй, серёдка будет держаться всегда, с определенными погрешностями или перегибами в обе стороны, в зависимости от ситуации. Имея сложную систему противовесов и балансов, существует вселенная. Мы никогда не поймем её, не сможем оценить справедливость этого баланса. Как только одно начало убивает другое, начинается безумие и всё тонет в хаосе неопределенностей. Видимое нам равновесие рушится, и победившие «добро», не зная пощады, сверху придавливает умирающего «зло», перекрывая ему последний кислород.

Два огромных государства издревле не ладили. С тем или иным успехом, баланс сил всегда держался примерно поровну. Два доминирующих гегемона, само добро и зло, вечные заклятые братья, где тень от одного брата всегда бесила и выводила из себя другую тень. На заре веков, было такое время, когда каждое из двух государств жило своей жизнью, не трогая друг друга. Весь мир был цветущим раем на дородной планете, добрым к своим детям – людям. Но два лба рано или поздно должны были неминуемо столкнуться. Потому что двум мирам всегда тесно на одной планете.

Жители одной страны всегда считали злом именно других, а жители другой, считали то же самое, но наоборот. Воины чужой страны, кровавые захватчики, а воины своей – великие герои. Их вождь – правитель, царь, император, диктатор, председатель, гражданент, и еще тысячу «кто-то главный» – самый главный враг из ныне живущих. Именно он виноват во всём, и всё плохое от него, ибо от злобного и коварного врага, не может быть ничего хорошего по определению. А наш «кто-то главный» – великий и добрый мудрец, коих не видел ещё свет дня. От века в век и от года в год противостояние то усиливалось, то слабело. Как река пересыхает в жару, оставляя от себя лишь след в виде треснувших черепков земли. Или наоборот, наполняясь бурной жизнью летящего вперёд потока после первых паводков. С тем лишь различием, что черепками тут были черепа людей, которыми густо устилались все континенты планеты. Но, через какое-то время, вода опять наполняла русло, и нелицеприятные картины скрывались под толщей тёмных вод. Но дно всегда оставалось усеяно черепами. Года превращались в эпохи, а те в тысячелетия, долгие войны сменялись коротким миром, а худое перемирие всегда сменялось затяжным конфликтом.

Как бы ни мирились заклятые братья, пожимая руку после хорошей драки, один всегда старался сломать другому палец.

С развитием высоких технологий, войны становились только активнее и изощреннее. Казалось, что люди изобретают новые грани своей жизни, только затем, чтобы убивать друг друга. Каждая новая технология, каждый открытый научный закон мог спасти множество жизней, но неизменно всё это только отбирало их. Любые признаки гуманизма, высокого состояния духа, всё это означало на словах одно, а на деле совсем другое. Возможно, всему тому виной далёкий предок человека, весьма скверного характера зверёк, способный на самые страшные вещи, даже по отношению к самому себе. Людям явно не повезло с «прародителем», им по наследству достались его множественные недостатки. И если не получалось воевать напрямую, то это делали косвенно, например через спорт. Мало кто из людей подозревает, что спорт тоже грань войны, где один побеждает другого, только «стреляя» в него холостыми патронами. Каждая из стран считала себя сильнее, но не всегда силой выигрывают войны. Иногда все решает шальной случай или несправедливая удача.

Однажды один брат поскользнулся на свежем льду, который сам и создал, разлив ведро воды прямо перед собственным домом.

Одна страна слишком увлеклась предтечами гуманизма и рационализма, бессмысленной войне предпочтя логичный мир. Её правители тянули руку к бывшим врагам, пытаясь явить любовь и покончить с бесполезной враждой. Век гуманизма стоил очень дорого для нашего народа. Сначала они тоже явили нам мир и протянули руки дружбы и любви. Одновременно ударив в позвоночник ножом. И в одну темную ночь, вместе с линиями дня, не стало и нашей страны. Никто не успел понять, что произошло, сотни миллионов человек вскрикнули в один миг и замолчали навсегда. Они уничтожили почти все территории, пригодные для жизни, превратив их в выжженные пустыни песка или снега. Спастись смогли лишь немногие, те, кто находился на приграничных территориях, в относительной дали от основных ударов, или те, кто по каким-то причинам находился на других континентах. Войны такого уровня хорошей экологии не добавляют, природа стала активно умирать. Растительная пища практически полностью исчезла, и скоро на планете начался голод. Победившей демократии нужно было выжить, и победители приняли тяжелое, но единственное решение. Если вы думаете, что заставить человека есть другого человека – нереально, то вы жестоко ошибаетесь.

Теперь они граждане, принесшие на планету мир и демократию, а мы проигравшие – их еда.

Глава 10. Острый пол

Недавнее прошлое

Очень сложно отделить один день от другого, когда каждый день одинаковый. На фабрике один цикл, когда немного светло и когда почти темно. Это день и ночь. Всё давно смешивается в кашу, и сложно сказать, что было вчера, или десять, а может и сто дней назад. Но экраны давали какую-то информацию по этому поводу. И если достаточно этим интересоваться, то всегда можно сделать выводы. Сегодня третий день после дня прощения у планеты. Три дня назад граждане бурно праздновали свой праздник. На экране демонстрировали пышный салют на фоне огромного города, мельком показывали, как граждане ходили в этот день друг к другу в гости. Солидные люди в чёрных костюмах, взявшись за руки, водили хоровод вокруг праздничного шарика, под яркие вспышки фотоаппаратов. Раньше, когда не было экранов, этот день угадывался иначе. В этот день граждане сверху веселились, поздравляли друг друга и говорили громче обычного.

Мы ели, вокруг меня сидело несколько старших и о чем-то вяло спорили. Я был мыслями в себе, думал о своем календаре который вёл зарубками на железной стене. Мне казалось, что подсчёт времени, единственная точка опоры в жизни и условие к разуму. Но, с другой стороны, в этом не было никакого смысла: считай, не считай, всё равно тебя съедят. Я заметил какое-то движение боковым зрением и сразу приготовился к худшему, ведь это мог быть он, желая поквитаться со мною.

Но я ошибался, это был слейв из девятнадцатого. В моем цеху, есть проблемные проходы, с которыми сложно справляться даже мне. Так уж же повелось, что в 19-м вечно льётся кровь. Их всегда было видно, они много ели и всегда опережали всех на несколько кругов в день. Они делали это назло самой жизни, показывая ей, что совсем не боятся её. Они бросали вызов судьбе, и всегда платили за это кровью, они торопились жить, и поэтому умирали раньше других. Сначала я думал разобраться с ними, и не понимал, почему прошлый вождь не приструнил их раньше. Но потом я всё понял. Пока я был никем, они казались мне угрозой, опасной проблемой, которая могла задеть лично меня. Но всё изменилось, когда боги улыбнулись мне. Прошлый вождь держал их около себя, как основную боевую силу. Они были лучшим представительством и защитой, на которую можно было опереться при общении с другими цехами, если не хватало логичных аргументов и древнего путаного свода противоречивых правил от мудрецов. И когда я стал вождем, я ничего не стал менять. Поэтому между нами существовало взаимовыгодное сосуществование: я не мешаю им купаться в собственной крови и умирать, а они делают это же для меня, если мне это необходимо. Многим из них светило хорошее будущее, где-то в дорогих магазинах, а может быть, даже некоторых из них оставили бы для размножения. Если они подойдут под хороший гост, в чём я почти не сомневался, их будут ещё выдерживать пять или даже десять лет.

Поэтому когда я заметил странную возню, то даже глазом не повёл. Я почувствовал, что сейчас что-то будет, слишком тяжелый стал воздух. Пусть эти дурные слейвы соберут свою кровавую жертву, если им угодно, я не против. Непонятное движение тут закончилось, и я выкинул это из головы. Мы уже доедали свою искусственную баланду. Нить матовой еды оборвалась, медленно опала на продольный стол. Тысячи рук, соревнуясь друг с другом за кусок, из последних сил расхватывали остатки еды и уносили их между других тел, куда-то вглубь от стола.

Раздались крики, ругань и звуки тупых ударов, предчувствие не подвело меня. Я повернул голову и увидел, как один из девятнадцатого повалил кого-то на пол и, не зная пощады, наносит удары. Слейва было хорошо видно, его руки вздымались верх, и тяжело опускались вниз, неся боль и смерть. Неистовая толпа, проглотив последние куски, немного расступилась, образовав полукруг вокруг битвы, и взялась за руки. Они медленно пошли по кругу, благословляя криками танец смерти внутри хоровода. Тот, кого били, был полностью скрыт от меня, казалось, что неистовый слейв из 19-го, не помня себя, зачем-то бьёт пол. Слейв из 19-го ежесекундно скрывался из виду, то выскакивал между тел, ведущих хоровод. Бледный электрический свет и тени убыстрившегося хоровода играли мрачно, то погружая битву во мрак, то выводя ее на свет.

Старшие вокруг меня разом подскочили, но я дернул одного из них за руку, и все послушно сели обратно. Лишь один из старших застыл где-то на полпути, в его глазах загорался огонь битвы. Непозволительная роскошь идти против воли вождя. Я с силой потянул его мизинец в обратную сторону, он хрустнул. Ослушник вскрикнул от боли, но его крик утонул в шуме толпы, он тут же сел обратно.

Тот, из 19-го, истошно заорал на всю фабрику:

– Ты высший гост?? Ты? Уже нет! Теперь твоё место в бесплатном обеде для бедных!

Он дико смеялся и наносил удары. На втором этаже что-то происходило. Сначала я почувствовал новое движение в воздухе, потом несколько ламп слегка пошатнулось. По железному мостику сверху кто-то бежал, лязгая железом о железо. Въехал подвесной кран и направил сканирующие прожекторы на нас. Зелёная сетка сканера ползала по поверхностям, обволакивая всех, изучая. По движущемуся хороводу сновали зелёные полосы, тая в тенях. Из крана резко опустились два хомута, и зафиксировались на шее дерущихся, один из которых наверняка уже был мертв. На всех колоннах загорелись индикаторы с надписью: «острый пол» и раздался противный скребущий звук сирены, напоминающий скребущиеся друг о друга листы железа.

Все полы на фабрике имеют маленькие отверстия длинной в сантиметр. Если происходит что-то выходящее за рамки и это видят граждане, из отверстий резко поднимаются острые лезвия на несколько сантиметров верх. Если в этот миг кто-то стоит на полу, то под его ногами лезвия не вылезают. Но поднимаются все соседние лезвия, и с этой секунды, ты полностью обездвижен, любое не правильное движение, чревато очень серьезными порезами. Острый пол в целом безопасен, если не двигаться, но если начать это делать, то соседние лезвия уже не уйдут под пол и ими можно очень хорошо так порезаться. Лезвия не очень совершенны, иногда бывают сбои, соседние вылезшие лезвия могут задеть ногу. Поднявшись вверх, они так и будут стоять, до тех пор, пока тревога не закончится. Поэтому каждый старается занять место на возвышении, а не на полу, но об этом обычно вспоминают поздно, и далеко не все.

Хоровод вмиг рассыпался и каждый попытался отдалиться от него, насколько это возможно. Несколько приглушенных стонов свидетельствовали о том, что кого-то лезвия всё-таки задели. В такие моменты время тянется мучительно долго. Кажется, что в таких позах ты будешь находиться целую вечность. Обычно это длится какое-то томительное время, и затем пол становится безопасным, когда граждане теряют всякий интерес к произошедшему.

Но случилось что-то и ряда вон. Спустя некоторое время в наш цех со стороны общего коридора вошло несколько граждан, впереди них тяжело шагал главный селекционер нашей фабрики. Не обращая на нас ровно никакого внимания, они, не торопясь, прошли к застывшим дерущимся. Тысячи голов бесшумно повернулись в сторону вошедших и впились в них взглядами. Начавший драку, сидел сверху на бездыханном теле другого и с интересом смотрел по сторонам.

Я обратил внимание на обувь граждан. Тяжелые ботинки с железными подошвами ступали прямо поверх лезвий, не давая им попадать внутрь. Необходимая вещь, для моего побега отсюда.