В Красном Доме нет социальных различий. Кем бы ты ни был в жизни, сколько бы ни зарабатывал, чем бы ни занимался – болезнь всех приводит к общему знаменателю. Она стирает прошлое и дарит настоящее, а потому многие, выйдя отсюда, считают себя перерожденными и ведут свои годы от новой точки отсчета. Здесь бесполезно притворяться. Бесполезно бравировать. Кажется, что витающий в воздухе призрак смерти сам расставляет всех на свои места, и люди, попав в стены Красного Дома, наконец-то становятся настоящими. Перестают врать себе. Выпутываются из шелухи условностей, отбрасывают маски. Кто-то теряет веру в бога, считая, что он от них отвернулся, кто-то, наоборот, начинает верить – в бога или в себя. Большинство на протяжении долгого времени мучают себя вопросом, почему все это произошло именно с ними и постоянно проговаривают вслух свои истории в поисках какой-то фатальной ошибки. Именно поэтому на Мозаичной Миле так много коричневого песка – историй, которые так ничему и не научили своих хозяев. Тем же, кто знает, из-за чего они попали в Красный Дом, жизнь здесь дается легче. Им кажется, что в Доме они познали истину, которая потом будет всю жизнь оберегать их от всех бед. Они так же ошибаются, как и все люди на свете.

Полдень – час оживления. Время, когда, належавшись вдоволь, мужики тянутся на свежий воздух. Дождь закончился, и у крыльца толпятся группки народа. Зябко переступая ногами в хлипких тапочках на мокром асфальте, люди стреляют друг у друга сигареты, болтают, матерятся и шмыгают носами, а над ними вьются сизые клубы дыма. Тем временем старики и молодежь выбираются из палат на Милю, занимая продавленные кресла и дежурный диван, стоящие вдоль стены. Режущий белый свет из окон подчеркивает нездоровую бледность их лиц и мешковатую одежду, делающую ноги короткими, а животы отвисшими. Одни фигуры слишком дряблые, другие чересчур худые. Если приглядеться, то можно увидеть, что у старых больных, что живут здесь уже много месяцев, совсем не заметно тени. Это не удивительно – ведь, проходя через Врата приемного покоя, каждый оставляет плату за вход в Красный Дом, и эта плата – тень, которая остается на пороге. Со временем она погибает, а человек становится ее подобием; приобретает неслышный шаг и способность мгновенно исчезать из вида, сливаясь с обстановкой. Пациенты так и называют себя – Тени. Каждый, сидящий на Мозаичной Миле сегодня и всегда, – лишь призрак самого себя. Когда человек долго живет в больнице, его личность от непрестанной скуки блекнет и отходит на второй план, а на первый выходит тело, которое стремится сделать свою жизнь максимально удобной. От постоянной расслабленности горбятся спины и опускаются плечи. Хорошие манеры за столом быстро забываются – голод и желание побыстрее лечь обратно в постель заставляет есть быстро, заглатывая пищу почти не жуя. Одежда постоянно находится в беспорядке, а речь становится грубой и бедной.

Пациенты в хирургии делятся на два вида. Первые – Ждущие, то есть, те, кто находится на длительном лечении перед операцией. Вторые – Ходоки, уже пережившие операцию. Назвали их так оттого, что после реанимации они много ходят по коридору с дренажными банками наперевес, разрабатывая мышцы. Все Ходоки носят белые казенные рубахи, в которых удобно ходить на перевязку.

Тени сразу же отличают своих от чужих. Многим из них свойственна развинченная походка и готовность в любой момент приземлиться на какой-нибудь выступ, скамейку, подлокотник или просто на пол – болезнь требует экономить силы. Характерным является пустой неподвижный взгляд, который Тени могут устремлять в пространство перед собой, словно теряя себя в реальности. Они могут стоять группой в коридоре и оставаться незамеченными. Они вечно голодны и чудовищно любопытны. Могут сделать все, что угодно из чего угодно, достать и пронести в больницу любую вещь так, что персонал об этом даже не заподозрит. Органы чувств у Теней обострены настолько, что им достаточно одного мгновения, одного мельком брошенного взгляда или услышанного слова, чтобы узнать о человеке, кто он, о чем думает и куда направляется. Даже не покидая стен родной палаты, они знают абсолютно все о том, что происходит в Красном Доме. Больше всего на свете Тени любят слухи и сплетни, узнают и разносят их с огромной скоростью, словно вирус. Они ничего не боятся, поскольку в этих стенах становятся свидетелями многих страшных вещей. Можно сказать, что Тени легкомысленно относятся к смерти, поскольку постоянно чувствуют ее рядом с собой. У Теней очень черный юмор, и в большинстве своем они большие фаталисты. Жизнь кажется им смешной, границы реальности – размытыми. Тени склонны смеяться, плакать и гневаться невзначай, без видимой на то причины. Они свободно демонстрируют свое истинное нутро, обычно скрытое под масками социальных норм, и во всем этом – в своем мировоззрении и поведении – Тени самые свободные люди на свете. Окружающим они кажутся ненормальными, и каждый новый пациент, во все эпохи Красного Дома, при виде своих соседей, внутренне обещает себе не становиться подобным им – и неизменно становится, в совершенстве овладевая навыком терпения и умением проматывать время. Таков порядок вещей. Возможно, именно проживание полудикого состояния Тени и приводит людей в дальнейшем на верный путь излечения. Впрочем, это всего лишь одна из теорий, к которой год за годом возвращаются местные психологи…

После двенадцати большинство операций заканчивается, и коридор наводняют хирурги. Рослые, широкоплечие, с большими руками, в серых, зеленых и темно-синих робах, в прямоугольных шапочках. У них внимательные глаза и грубоватые лица, громкие раскатистые голоса и специфические шуточки; они всегда называют вещи своими именами, порой убийственно прямо. Они – словно источники жизни для своих пациентов. Стоит им появиться на Миле, и тут же раздаются крики: «Здрасьте, Алексей Петрович!», «Константин Львович, можно к вам?», «Сергей Николаич, отмените мне таблетки!». Угрюмые оскалы Теней превращаются в искренние улыбки, на короткое время они вновь становятся обычными людьми, которые волнуются, радуются и нетерпеливо ждут.

Врачи могут покидать Красный Дом и возвращаться в большой мир, из которого потом приносят на себе его частичку – новые запахи, анекдоты и истории. Для Теней наружный мир опасен и чужд. Будучи погруженными в себя и в жизнь замкнутого социума больницы, они не воспринимают его, как реальный. Но то, что приносят с собой врачи, пропущенное через них самих, Тени легко принимают, и эти частички мира становятся для них близкими. Связано это с тем, что лечащий врач для пациента – что-то вроде бога, и любой дар, полученный от него, – пусть это всего лишь слово – принимается, как большая ценность. Главное, чтобы это слово было добрым – и тогда любая, даже самая циничная Тень будет доверять тебе; работники больницы знают этот секрет.

Врачи – главная тема обсуждений для больных. Про них складывают легенды и рассказывают самые фантастические байки. Каждого знают во всех деталях. К примеру – заведующий Третьим хирургическим отделением, Константин Львович Козырев. Это высокий смуглый господин лет пятидесяти, с грубоватым, часто небритым лицом и светлыми глазами. У него негромкий голос, говорит он коротко и всегда по делу, чуть улыбаясь уголком грубого рта и глядя всегда по-доброму. Под халатом он носит потертые джинсы, а в послеобеденное время, когда доктору Козыреву случается дежурить, его можно встретить в коридоре с наушниками от плеера, из которых слышатся звуки старого рок-н-ролла. Он наблюдает за всем, что происходит в отделении, и знает все обо всех, хотя делает вид, что ему это не интересно. У Козырева отличное чувство юмора и, в отличие от большинства коллег, в нем совсем нет хирургического цинизма.

Еще есть Алексей Петрович Тарасов – крепкий молодой хирург, которого многие путают с фельдшером или санитаром – с таким непринужденным видом он разгуливает по коридорам, то и дело заговаривая с кем-то. В любом месте, где он появляется, тут же начинается столпотворение: все больные и даже медсестры сползаются, чтобы послушать его байки или просто оказаться в центре его внимания. Визиты его всегда сопровождаются громким хохотом, и после общения с доктором Тарасовым даже самые пессимистичные пациенты вспоминают, что в жизни все не так уж плохо. Впрочем, впечатление того, что Тарасов свой в доску, обманчиво: под маской простого деревенского парня прячется чуткий психолог, точно знающий, как расположить к себе любого человека. Вот он улыбается и несет всякую ерунду, а неподвижные карие глаза в упор смотрят на пациента, подмечая любое его движение. Пожалуй, к доктору Тарасову всегда самая длинная очередь на консультацию – потому что он знает, какие найти слова и как заставить себе доверять.

Сергей Николаевич Тесарь – высокий старик с мрачным морщинистым лицом, которого за глаза, конечно, называют Цезарем – из-за фамилии и за то, что имеет важный вид. Тесарь немногословен, по утрам, идя по Мозаичной Миле, он едва отвечает на приветствия, все время глядя в необозримую даль перед собой и заложив руки за спину. Про Тесаря ходит много слухов – к примеру, о том, что он уже который год ищет старинный клад на территории больничного сада и по ночам, во время своих дежурств, достает из шкафа спрятанную лопату и идет копать. Клад никак не находится, а оттого Тесарь в печали. Впрочем, на самом деле в печали он совсем по другой причине, а именно той, что слишком уж быстро опустела за минувшую ночь четвертушка водки, припрятанная под столом в ординаторской. Свое пристрастие доктор Тесарь старательно скрывает, но коллеги, конечно же, в курсе. Козырев подумывает о его увольнении, но всякий раз откладывает решение, видя, как хорошо он управляется в операционной. Некоторые больные побаиваются ходить к нему на прием, хотя внешне мрачный Тесарь на деле вполне дружелюбен и даже может отмочить шуточку похлеще доктора Тарасова.

Михаил Семенович Вахрушин – плотный голубоглазый шатен с круглым лицом и вечно надутыми губами, с помощью которых он пытается придать своему лицу серьезное выражение. Для большей солидности он даже надевает маленькие квадратные очки в тонкой оправе, что является любимой темой подколов и шуточек со стороны доктора Тарасова. С Тарасовым они учились в одном институте, только Вахрушин был на курс младше. Здесь, в больнице, Вахрушин работает над своей кандидатской по торакальной хирургии и полагает, что диссертация поможет ему утереть нос бывшему товарищу по учебе, который, по его мнению, только и умеет, что хохмить и вовсе не интересуется наукой. С пациентами доктор Вахрушин общается редко, предпочитая рабочее время между операциями проводить за компьютером, поедая булочки, заботливо уложенные в сумку его женой.

И это – врачи Третьей хирургии, а ведь есть еще доктор Цаплин, заместитель главного врача, похожий на большую печальную птицу, доктор Русаков из Второй, умеющий насвистеть любой мотив, доктор Венский из Первой, с пышными капитанскими усами, и многие, многие другие – терапевты, рентгенологи, анестезиологи, медсестры, фельдшеры и санитары. Все они – плоть и кровь Красного Дома, фанаты своего дела, в чем-то не от мира сего, в чем-то – самые нормальные люди на свете. Старые больные клиники говорят, что здешний персонал – вечные заключенные Красного Дома, которые, выпуская на волю здоровых людей, не могут покинуть свой пост.

Между врачом и пациентом всегда существует связь. Без нее невозможна работа в команде. Создание связи – это как признание в любви – событие, глубоко личное для обеих сторон. Если им не повезет, то пациент будет беспокойным, станет жаловаться на своего врача и, в конечном счете, может даже умереть на операционном столе. Но если же все пройдет удачно, то между ними протягивается незримая, но прочная нить, которая не рвется до самого конца их общей миссии. Некоторые врачи знают об этом явлении, но не хотят превращать его в ритуал, стремясь проделать все как можно быстрее. Небрежно, почти пинком открывается белая дверь, монотонно произносится представление – и вот уже доктор снова за порогом, и видно только широкую спину, маячащую где-то в конце коридора. Старики говорят, что в пасмурный день, если взглянуть на них полузакрытыми глазами, можно увидеть призрачные нити, уходящие в разные стороны из их тел – связь с теми, чью жизнь они взялись спасать. Когда врач идет по коридору, он словно продирается сквозь паутину, которая тянется из-за белых дверей, пытается его поймать, но не ловит…