Я умоляюще посмотрел на своего гостя. Мне не хотелось больше слушать этого человека. Внутренний голос подсказывал, что именно он притягивает в мою жизнь эти странные события. И хуже всего, я не мог понять связь между историей Хейма и хаосом, в который превратилось моё мирное существование.

– До встречи, – прошептал я.

– До скорой встречи, мсье Рууд, – серьёзно проговорил Хейм. – Знаю, что мы видимся с вами не в последний раз и обязательно продолжим наш разговор.

– Ещё неизвестно, будет ли продолжение… – недоверчиво глядя на визитёра, сказал я.

– Известно-известно, – философским тоном ответил тот.

Натан Хейм подбадривающе улыбнулся и ровным шагом удалился из моего кабинета.

Клянусь, мне стало страшно, я нутром чувствовал, что мне угрожает что-то страшное.

«Тебе срочно надо бежать из редакции в свою уютную квартирку на улице Бурсо, – вновь зазвучал внутренний голос. – А потом крепко-накрепко запереть дверь, уткнуться носом в плечо своей дорогой Лили и заснуть сном младенца».

Я стоял, бледный и обескураженный, и не знал, что предпринять дальше: просто делать свою работу или прислушаться к странным советам, звучавшим в моей голове.

«Ну, что, будущий знаменитый писатель? Прячешься от жизни, когда она сама преподносит тебе приключение? – презрительно спрашивал другой голос. – Ты же мечтал написать роман, который потрясёт мир. А теперь бежишь от замечательного сюжета?»

Я тряхнул головой и, подойдя к окну, приоткрыл одну створку. В кабинет влетел мягкий ветерок, в запахе которого чувствовались неповторимые нотки осеннего Парижа: карамели, розового вина, жареных каштанов.

– Кто же этот человек, наконец, и на что способен? – прошептал я. – Может, не стоило приглашать его к себе и рыться в истории его «болезни»?

День снова не клеился, работа застопорилась, я просто сидел, уставившись бездумным взглядом в чистый лист бумаги. Отчаявшись придумать хоть одну строчку, я вышел в коридор. Там меня остановил главный редактор и с ходу принялся поучать бестолкового, как он выразился, «журналистишку».

– Опять бездельничаешь? – ехидно спросил он. – Вместо того, чтобы готовить новый рассказ, витаешь в мечтах своих прекрасных? Похоже, воображаешь, как тебе вручают Нобелевскую премию по литературе? А сам несчастный рассказик состряпать не способен…

– Не цепляйтесь ко мне, – огрызнулся я, – мне нездоровится. Чего пристали?

Положа руку на сердце, признаюсь тебе, читатель, что главный редактор в последнее время мне осточертел. Он постоянно бурчал, указывал, что я должен делать, тыкал меня носом, как напакостившего кота.

– Ты забываешь, Доминик, откуда я тебя вытащил, – нарочито громко сказал он мне вслед, но я сделал вид, что не услышал.

Мой внутренний страх ушёл, уступив место равнодушию. Я решил перенести свою работу на другой час – собрать заметки, начёрканные на салфетках и визитках, воедино и брызнуть на читателя дорогим парфюмом красноречия. Но никак не сегодня. Сегодня у меня работала только одна способность – метать в прохожих скорпионьим жалом.

Через пять минут я уже стоял на улице и ловил такси. Две жёлтых машины пронеслись мимо, третья ловко выскользнула из транспортного потока к обочине и затормозила. За рулём сидел смуглолицый парень в тюрбане – видимо, индус или араб. Я сел на заднее сиденье и погрузился в свои мысли.

Что же всё-таки со мной творится? Верить в мистические знаки, о которых говорил Натан Хейм, я не мог. Сознание противилось воспринимать то, чему нет рационального объяснения.

– Адрес прибытия верен, мсье Рууд? – спросил водитель такси с сильным акцентом, оборачиваясь ко мне. – Всё в порядке?

– Да, конечно, – согласился я, – кажется, в порядке.

Но выходить из машины я не торопился. Что-то насторожило меня в этом водителе, но я пока не понимал, что именно.

Таксист, по всей вероятности привыкший к странным или неплатёжеспособным пассажирам, преспокойно спросил:

– Едем по другому адресу или позволите высадить вас здесь?

Я протянул ему деньги, уже не помню, какую сумму, и тотчас замер, осознав, что не сообщал таксисту ни своего имени, ни адреса, куда он должен был направляться.

Всю дорогу я молчал. Как он догадался, куда меня везти?

– Я выйду здесь. Благодарю вас, мсье. Широких дорог.

Ситуация с таксистом ещё сильнее выбила меня из колеи. Или я сказал ему своё имя и адрес прибытия, но, погружённый в свои мысли, забыл об этом. Или… его подослали. Но кто и зачем? Кому это нужно: следить за мной, запугивать, морочить голову?

«Успокойся, Доминик, – строго приказал я себе. – Половина твоих страхов – надуманные. Тебе надо просто расслабиться и выкинуть из головы всю эту чушь».

До вечера мне нечего было бы делать дома: Лили возвращалась с работы около восьми, потому я отправился убивать время в паб, расположенный в полуподвальном этаже, рядом с моим домом. Собственно, таксист и подбросил меня до него. По пятницам я любил сидеть в «подземелье» и болтать с неизмененным владельцем заведения – другом моего детства.

Войдя в паб, я тотчас зажмурился от света тяжёлой люстры, висевшей под потолком на толстенной бронзовой цепи. Это потрясающее светило в стиле Ренессанса с двенадцатью ангелочками, держащими свечи-лампочки, было изготовлено под заказ на итальянской фабрике Ideal Lux. Чёрт возьми, когда же Серж уберёт это помпезное сооружение?

Люстра всегда портила мне настроение, к тому же она не вписывалась в общую картину заведения: слишком велика для паба на двенадцать столиков, стоящих почти впритык друг к другу, и свет чересчур ярко озаряет засаленную, исцарапанную стаканами барную стойку. Когда я вошёл, бармен усиленно натирал её, в надежде избавиться от следов, оставленных завсегдатаями, а владелец заведения внимательно наблюдал за его работой.

Мой друг Серж Тард – человек, которому никогда не бывает грустно, тошно или тоскливо. Он избегает мелодрам и неприятностей, идёт по жизни легко, смеясь и радуясь. Всё, за что ни берётся этот малый, горит в его руках и приносит блестящий успех. Не помню, чтобы дело, в которое он бросался с головой, сошло на нет. Он решительно скупает ветхие пустующие помещения по всему Парижу: на углах улиц, на бульварах, около парков и садов, а потом с помощью своей неуёмной страсти, золотых рук и денежных вложений вдыхает в них новую жизнь.

К примеру, этот паб, расположенный в пятидесяти метрах от моего дома, он просто боготворит.

– Клянусь, дружище, я обожаю это место! – говорит Серж о «погребке». – Я так счастлив, что оно процветает!

Он любит повторять собственный афоризм: «С бизнесом, как и с женщиной, нужно соблюдать осторожность, сдержанность и строгость. Многого себе не позволять».

Настроение у меня было такое, что хотелось выругаться от души, излить потоки злословия, наговорить дерзостей в адрес Натана Хейма и рассказать Сержу о ярмарке идиотизма, происходящей в моей жизни в последнее время.

Друг всегда понимал меня с полуслова. И сейчас, по одному только хмурому выражению лица, он понял, что я не в себе.

– Да ты мрачнее тучи, дружище! Полагаю, работа тебе опротивела? – беззаботно спросил Серж, открывая бутылку виски. – Бьюсь об заклад, что сейчас ты мне скажешь: «Как же мне надоело писать свои детские историйки! К чёрту редакцию! С меня довольно!»

– Ты же знаешь, друг мой, что я дорожу службой в редакции… Наверное… – грустно, с кислой миной ответил я.

Серж тотчас спрятал свою иронию в дальний ящик, поставил передо мной пустой стакан и уставился на меня в упор.

– Тебя тревожат какие-то мысли. Не могу видеть тебя таким, сорванец. Что стряслось? Отчего так взвинчен?

Казалось, что Сержу всё уже понятно: я не в духе, ужасно страдаю от голосов, звучащих в голове, странные происшествия не дают мне проходу, караулят меня и дома, и на работе.

Я пожал плечами и потянулся за стаканом с холодным напитком, которого Серж плеснул от души.

– Некоторые события чётко дают мне понять, что я ввязался в какое-то скверное болото. Я схожу с ума, Серж, я слышу голоса и боюсь, что дьявольщина, которая творится в моей жизни, отправит меня либо в дурдом, либо на кладбище.

Я вполголоса рассказывал другу, как с некоторых пор смотрю сломанный телевизор, разговариваю по телефону с представителями преисподней и езжу в такси с водителем, который, судя по всему, прислуживает самому дьяволу.

Серж перебил меня:

– Знаю, знаю, ты уже раз двадцать рассказывал мне эти истории, дружище. Успокойся, прошу тебя. Разве из-за какого-то Натана Хейма стоит так себя изводить? Пей! Полегчает! – скомандовал Серж, но было заметно, что он размышляет о моей проблеме.

Я призадумался.

– Ну вот ещё! Откуда ты знаешь Натана Хейма? Я же тебе о нём и слова не сказал! – воскликнул я с полным недоумением.

– Так я же слежу за твоим творчеством, – закатился смехом Серж, вынимая из-за барной стойки газету. – Мне нравится, как ты пишешь, дружище. Хочу зачитать отрывок, который мне особенно понравился.

– А при чём тут Натан Хейм?

– Слушай и не перебивай! – задорно проговорил друг и с торжественным видом начал читать:

«Бернард вынул из серванта бутылку красного вина и фужер.

– Мы будем отмечать какое-то событие? – с радостным возбуждением спросила Мойра Шахор.

Бернард поставил хрустальный сосуд на стол и наполнил его прозрачным ароматным напитком. Гречанка не спешила пить. Поднявшись с кресла, она с наслаждением потянулась и грациозно, как дикая кошка, стала прохаживаться по комнате.

– Разве ты не знаешь?

Мертвец стоял, выпрямив спину, и улыбался своей госпоже чарующей улыбкой. Бернард был давно и окончательно мёртв, но глаза его блестели бодро, на бледных губах играла улыбка. Обняв гречанку за плечи, покойник тихо ответил:

– Авария на улице Канебьер в Марселе, от автомобиля «Рено» и его водителя, Андрэ Леграна, ничего не осталось. Ты рада?

– Не знаю, Бернард… Нельзя сказать, что он был хорошим человеком.

Бернард равнодушно махнул рукой и засмеялся.

– Легран не был святошей, и ты не питала к нему нежных чувств. Почему же ты так удивлена и расстроена, что ему пришёл конец?

– Я не расстроена. Ты же знаешь, я вообще не умею расстраиваться. Никогда. Как-то чудовищно всё происходит, мальчик мой, нить разрывается или заканчивается, и тогда кого-то убивают садовыми ножницами, находят застреленным на заднем сидении «Роллс-Ройса», отравленным в придорожном мотеле или – куда хуже – человеку диагностируют лейкемию. Даже не представляю, что чувствуют люди перед кончиной?

– Хорошие люди или плохие?

– Да все.

Бернард молчал, спрятав тощие бледные руки в карманы тёмных замшевых брюк, почему-то страшно довольный автокатастрофой, вероятно, потому что в ней погиб Андрэ Легран – человек – кладезь редкостного дерьма.

Мойра Шахор закуталась в огромный вязаный свитер весьма странного фасона – он напоминал гигантский зефир, только колючий. Бернард заметил, что до этого его госпожа ходила по квартире полностью обнажённой, только пальцы были унизаны роскошными золотыми кольцами. Таким способом она демонстрировала свободу духа.

Бернард – телохранитель, помощник и ученик гречанки – в такие моменты раскрывал рот от изумления. Но Мойра Шахор подходила и захлопывала его рукой.

Несколько минут в комнате слышалась тишина, двое собеседников пристально, будто совы, смотрели друг на друга.

Мойра Шахор выглядела ослепительно: гладкую кожу, блеск чёрных глаз и шёлковые переливы волос не скрыть уродливым свитером. Стройная и красивая, она грациозно ступала по тёмному паркету. Прелестная грудь томно колыхалась при движениях. Но лицо госпожи Шахор было странно задумчивым – она то ли скучала, то ли огорчалась.

Бернард по-прежнему улыбался роковой женщине. Рассеянно выпив свой бокал, она спросила о Натане Хейме: слышно ли о нём что-нибудь, какие у него планы с Домиником Руудом.

Всем своим видом она показывала полное равнодушие к жизни людей, которыми интересовалась сейчас. Мойра Шахор была женщиной с тяжёлым характером.

И всё же по её взгляду, брошенному на Бернарда, было понятно, что она что-то чувствует, возможно, настолько прониклась сочувствием к неудачнику Доминику, что стала искренне переживать о нём.

Бернард любовался ею. Равнодушное лицо Мойры было таким же загадочным, как ночное небо. Сотни лет люди смотрят на молчаливые созвездия и восхищаются их холодной красотой.

Мойра же делала вид, что не пытается вызвать к себе интерес, восхищение, страсть. Она вела себя естественно.

– Бернард, я раздосадована, – прикусив губу, сказала она.

– Госпожа, присядь.

Она села в кресло и запустила пальчики в волосы своего верного слуги, устроившегося у её тонких ног.

Бернард выглядел счастливым, как преданная ручная зверушка.

– Почему Доминик Рууд глух и слеп ко всему? – спросила Мойра, не глядя на Бернарда. – Разве он не видит, разве ему непонятно, что Натан Хейм нуждается в нём?

– Ему это известно, госпожа, – спокойно ответил Бернард. – Но пока он радуется и наслаждается повышением зарплаты.

Мойра Шахор зажмурилась.

– Я боюсь, как бы с мсье Хеймом не случилось неприятностей, всё-таки он приближается к кульминации книги.

Покойник взглянул на Мойру Шахор с жалостью:

– Тебя это огорчает, госпожа?

– Да. Я боюсь, что мсье Рууд не справится с возложенной на него миссией, и Натан Хейм…

– Доминик всё уладит, – спокойно ответил мертвец. – Он немного глуповат и беспомощен, но свои обещания в реальной жизни выполняет. Дай ему время.

– Ах, Бернард, время как раз и виновато, нам его страшно не хватает!

Чтобы успокоить госпожу, Бернард стал рассказывать ей подробности о гибели Андрэ Леграна. О, ему устроили изумительные похороны!

Мсье Легран не был знаменитостью, просто трагически погибшим жандармом. Его свежая могила утопала в цветах и венках.

Вторая жена Андрэ Леграна приехала самой последней из всех желающих попрощаться. Она вышла из машины – высокая молодая дама с выражением тяжкой скорби на лице. Вдова плыла по ухоженным аллейкам, стреляя по сторонам подкрашенными лисьими глазками.

Андрэ Легран был человеком жестоким и жадным. Свою первую жену он оставил с годовалым ребёнком на руках и сбежал, охваченный любовной лихорадкой, к театральной актриске. В молоденькой любовнице он надеялся найти столько же понимания, любви, заботы, как в своей жене. Но не нашёл. Обманулся. И тем не менее женился во второй раз.

Узнав это, его бывшая супруга пришла в отчаяние. При этом женщина продолжала любить неверного мужа и надеялась, что он одумается и вернётся в семью. Она ждала его до последнего, ведь у них как-никак был общий ребёнок.

Естественно, денег на содержание ребёнка, рождённого в прежнем браке, господин Легран не давал, ни франка, оправдываясь тем, что малыш не был для него желанным.

– На дворе не зима, ты здорова, живёшь в крупном городе, где работы полно! Голодной не останешься! – говорил он бывшей супруге. – Почитай газеты, может, что-то найдёшь, хотя бы официанткой устроишься… – бормотал он в телефонную трубку.

– Умоляю тебя, Андрэ, – рыдала женщина, – мы не проживём без твоей помощи!

– А для чего тогда ты, круглая идиотка, рожала? Ты думала, как будешь жить, или надеялась, что я до конца своих дней стану кормить тебя и твоего недоноска? Да я сам еле выживаю на жалованье! – взрывался Андрэ Легран и бросал трубку.

– Нечего с этой бестолковой разговаривать, – улыбалась новая жена жандарма. – Нельзя же так нагло тянуть деньги с нашей семьи.

– Моя понимающая… Моя добрая… А та – настоящая нахалка, совсем совесть потеряла.

Вторая жена Леграна всегда выглядела и вела себя несколько искусственно. Актриса, этим всё сказано.

Она играла на публику, даже стоя у могилы своего покойного Андрэ, – ветерок трепал её ухоженные волосы, касался нарумяненных щёк. Новоиспечённая вдова знала, что она молода, красива, стройна, и до конца отыгрывала роль любящей и скорбящей супруги «золотого» человека.

Любила ли она Андрэ Леграна?

Любила. Особенно сильно она любила его теперь, когда он лежал в холодной, сырой земле.

Андрэ летел, безоблачно счастливый, на своём «Рено», выжимая газ. А до этого в кафе, битком набитом молодыми весёлыми гостями, он под громкую музыку праздновал получение нового звания – лейтенанта-полковника.

Говорят, что перед смертью человек погружается в полное молчание, ведёт себя отрешённо. Но Андрэ не хотел утихомириваться. Молодая, беззаботная актриса, пусть и не слишком талантливая, помогла ему вернуть веру в жизнь, она гладила его, будто ребёнка, бормотала на ухо какие-то банальные нежности, и он так верил в искренность любимой жены, что широко раскрывал портмоне и выдавал ей немалые суммы на безделушки.

Где-то на востоке над Марселем уже светлело небо, солнце просыпалось, озаряя наш непростой мир. Господин Легран перевёл нетрезвый взгляд на встречную машину – она громко сигналила и слепила фарами. Руки, дрожащие от переизбытка алкоголя, соскользнули с руля.

Он сидел в водительском кресле неподвижно, будто манекен. Никто не знал, сколько времени простояла его машина, врезавшись во встречную.

В девять утра патологоанатом в белом халате, посвистывая, распахнул двери морга, чтобы первая жена погибшего жандарма смогла опознать его тело. Держа на руках сына, она остолбенело рассматривала покойника – он был бледен, искалечен и растрёпан.

– Мне очень жаль, что так вышло, – мрачно сказал медик. – Алкоголь и автомобиль – та ещё дрянь.

Новая супруга Андрэ почувствовала облегчение. Казалось, что она вообще не поглощена печалью из-за трагической гибели мужа.

Когда ей позвонили и сообщили о кончине мсье Леграна, она была занята приготовлением кофе и лишь удивлённо приподняла бровь.

За несколько часов до аварии Мойра Шахор вжалась в спинку кресла и тихонько застонала:

– С ума сойти, нить жизни Андрэ Леграна вскоре закончится.

Спокойно наполняя кофейник водой, Бернард пошутил:

– Госпожа, ты знаешь, что убиваешь людей без разбора? Так нельзя!

Гречанка пожала плечами и не сочла нужным возражать его шутке. Мойра Шахор уже давно не разыгрывала трагических сцен, лишь грустно сообщала Бернарду, что вскоре человек, которому она плетёт нить судьбы, уйдёт из жизни, и она, увы, не сможет этого остановить».

Бодрый голос Сержа умолк. Теперь я слышал только обычные для вечернего паба звуки: разговоры и смех гостей за соседними столиками, песенку, льющуюся из музыкального автомата. Нежный голосок Франс Галль напевал:

Я хочу устроить шоу!

Я не прошу лучшего,

Наденьте что-нибудь новое,

Это всё, что я хочу…

– Вам повторить, мсье Рууд? – пробормотал паренёк за барной стойкой, с улыбкой протирая стаканы.

– Извините, мсье, а где Серж? – спросил я.

Наверное, мой голос прозвучал резко, потому что бармен умоляюще посмотрел на меня.

– Послушайте, – осторожно проговорил он, – мсье Тард сейчас в Италии. Само собой, он скоро вернётся, но, я подумал, может, вам требуется помощь? Я могу с удовольствием выслушать вас, плеснув вам вашего любимого виски.

Я отшатнулся. Таинственная невидимая нить опутала моё горло.

Оказывается, всё это время я говорил сам с собой! Какая боль, какой позор! Кстати сказать, этого парня, бармена, я впервые видел в пабе Сержа. Откуда он взялся? Кто он?

– Мне надо идти, – отрезал я, ища ключи от машины, забыв, что бросил её около редакции.

– Уже? Так скоро? – со вздохом спросил паренёк. – Не уходите, мсье Рууд, я могу вам помочь. Вы же просили о помощи.

На какое-то мгновение я почувствовал страшную боль в области сердца, точно кто-то вонзал в него иголки. Не в силах терпеть, я схватился за грудь.

– Присядьте, – прошептал бармен и, выбежав из-за стойки, бросился ко мне.

Я отстранил его рукой, умоляюще глядя на дверь.