Со стороны мы втроем, наверное, выглядели заговорщиками, ведь нас объединяла одна тайна. Мне порой было смешно наблюдать за моими помощниками, которые были полны важности и окутаны ореолом загадочности. Они деловито обсуждали между собой детали предстоящей вечерней работы и тут же замолкали при приближении кого-нибудь из друзей, не посвященных в их «страшную тайну». При этом они многозначительно переглядывались и косились на меня с видом партизан, посланных на задание в тыл врага.
Я смотрел на них и испытывал двойственные чувства – неловкости за свой вынужденный обман и радости за то, что наделил их прекрасной, пусть и призрачной, мечтой. Я невольно ставил себя на их место и понимал, что и сам точно так же отреагировал бы на предложение принять участие в «открытии века». О пресловутой «болезни Пика» Серега с Димычем уже узнали достаточно, чтобы с умным видом судачить в курилке о проблемах, связанных с ее природой и лечением.
Мало-помалу час «X» приближался. К концу месячной практики мы с ребятами собрали практически все составляющие. Оставалось завершить самую последнюю стадию процесса, заключавшуюся в смешивании всех ингредиентов и выпаривании полученной смеси до образования кристаллического осадка белого цвета – искомого порошка.
Наконец долгожданный день настал. Мы с нетерпением ждали окончания занятий, чтобы уединиться в лаборатории. Профессора в этот день не было, и я своей властью решил пораньше отпустить бедных первокурсников, изнывавших от жары, духоты и лени.
Оставшись одни, мы задернули шторы, заперли двери на ключ и перешли в маленькую подсобку, где все уже было готово к синтезу.
Я сильно волновался, ведь сегодня решалась моя судьба химика. Если все получится, я не только значительно повышу свой статус перед моим работодателем, но и вырасту в собственных глазах, что гораздо важнее, к тому же, меня сильно согревала мысль о второй, более весомой, части гонорара, обещанного мне работодателем.
Осторожно, почти с благоговением, в строгом порядке, предписанном инструкцией, один за другим, мы принялись смешивать наши ингредиенты в специальной реторте из толстого стекла. Словно завороженные, мы следили, как на наших глазах чудодейственный состав причудливо менял свой цвет. Из первоначально красноватого он становился бурым, затем зеленым, потом ярко-оранжевым…, а когда мы всыпали последний ингредиент – кристаллический серо-белый порошок хлората калия или, как его еще называют, бертолетову соль, состав тут же с шипением окрасился в молочно-белый цвет.
– Ух, ты, здорово, – восхитился Серега, – красота какая!
– Еще бы! – важно изрек я. – Только имейте в виду, коллеги, этот невзрачный порошочек – штука довольно опасная, особенно в связке с серной кислотой!
К сожалению, Иннокентий Вениаминович оказался прав: некоторые ингредиенты, действительно, были сильно горючи сами по себе, а в сочетании друг с другом – даже взрывоопасны, поэтому рецептом предписывалось проводить операцию смешивания с предельной осторожностью.
Одним из таких опасных веществ, входящих в состав рецепта, были, как раз, бертолетова соль и концентрированная серная кислота, которые по отдельности с точки зрения химии были вполне безобидны, но их смесь и особенно дальнейшее нагревание могли дать непредсказуемый результат. А ведь нам предстояло выпаривание!
Слава богу, в лаборатории имелись все средства безопасности, включая защитные маски из прочного материала, проволочные шлемы, различные резиновые перчатки и резиновые передники. Имелся даже специальный предохранительный экран из толстого органического стекла, сохранившийся еще с незапамятных времен.
Руководствуясь правилами работы с взрывоопасными веществами, мы включили мощный вентилятор, чтобы создать постоянную воздушную тягу, приоткрыли форточку и поместили нагревательный прибор с нашей ретортой в специальный цилиндр из металлической сетки. А перед прибором для верности поставили еще и защитный экран.
– Неужели может рвануть? – подал голос из-за экрана Димыч, который все это время сосредоточенно молчал. Сейчас он был бледен, как никогда.
– Не говори под руку! – шикнул на него стоящий рядом Сергей. – Видишь Артем Алексеич начал нагрев… Но договорить он не успел. В дверь вдруг кто-то громко и настойчиво постучал.
– Артем, вы здесь? – раздался приглушенный голос профессора. – Откройте сейчас же!
– Атас, Калмыков! – вскрикнул Димыч и неловко всплеснул руками, задев при этом экран. Одна из ножек тяжелого экрана вдруг подломилась, и он всей махиной стал валиться на подключенную к сети плитку, – так химики называют лабораторный нагревательный прибор.
– А-а-а, – заорал я не своим голосом, – ложись! – Находясь сбоку от плитки, я еще успел оглянуться и увидел, как ребята, будто на учениях по гражданской обороне, попадали на пол, прикрывая голову руками. В это время раздался оглушительный взрыв, маленькая комната озарилась ослепительным светом и сразу же наполнилась едким дымом красно-бурого цвета. Посыпались стекла. Неведомая сила, словно щепку, отшвырнула меня к окну. Со всего размаху я крепко приложился затылком обо что-то твердое и… потерял сознание.
…идти становилось все труднее. Я не помнил, когда отдыхал последний раз и перекусывал. Все чаще в моем иссушенном солнцем мозгу возникала мысль о воде – холодной и чистой, как слеза. Да и солнце стало греть мою голову более интенсивно, чем раньше. Я буквально кожей затылка ощущал его обжигающие лучи. Пот стекал по вискам, заливал лоб и глаза, но стереть его я даже не пытался.
В моем старом рюкзачке, вероятно, было что-то из еды и питья, но мне почему-то было невмоготу сбросить с плеча свою тяжелую ношу. Наверное, я просто берег остаток сил и времени, чтобы до темна добраться до… А куда, куда мне нужно было добраться? Я все еще никак не мог вспомнить…
Вокруг заметно потемнело. Я чуть сбавил ход, стал более осторожно переставлять ноги, как будто боялся провалиться в одну из тех проплешин, что внезапно открывались вокруг меня под порывами ветра.
С другой стороны я понимал, что облачное болото, хоть и вязкое, вполне надежное, и бояться нечего. Но чем больше я себя в этом убеждал, тем сильнее нервничал и невольно замедлял шаги…
– Артем! Артем, очнитесь! – услышал я сквозь пелену. Я с трудом разлепил глаза и увидел испуганное лицо профессора Калмыкова, склонившегося надо мной, в руке он держал стакан с водой. Рядом с опущенными головами, в своих смешных резиновых фартуках до пола и проволочных шлемах, словно средневековые рыцари в доспехах, стояли растрепанные и бледные, как смерть, Димыч и Серега.
– Что случилось? – я пошевелился и тут же застонал от сильной боли в затылке. Я осторожно коснулся его рукой, и мои пальцы ощутили что-то липкое и теплое. Кровь!
– Тише, не так резко, – проговорил Андрей Борисович, – возможно, у вас сильное сотрясение мозга. Вас не тошнит? – он помог мне удобнее устроиться у стены, прислонив меня к ней спиной.
Я огляделся. Вокруг был сплошной разгром: повсюду валялось битое стекло; стулья и стол, на котором стояла плитка, были перевернуты; закопченный экран с отломанной ножкой валялся на полу; все стены были в копоти и грязно-серых разводах; оконная рама зияла дырой, пропуская свежий воздух. Я все вспомнил! Взрыв! Рванул-таки проклятый порошочек… Видно сыграла свою роль встряска сильно нагретого состава при падении на плитку экрана. Хорошо еще пацаны не пострадали! Слава Богу, что, благодаря выбитым оконным стеклам, мы все не задохнулись в этом дыму…
– Что же вы натворили, уважаемый ассистент? – покачал головой профессор. – Почему произошел взрыв? Газ, аммониты, селитра?
– «Бертолетка»
– Ясно! Но зачем??? И почему вы не защитили голову, не одели спецодежду?
– Не успел я, Андрей Борисович, все произошло как-то неожиданно. Я просто хотел продемонстрировать ребятам реакцию…
– Превосходно! – не дал он мне закончить. – Продемонстрировали? Кстати, экран этот защищает не от взрыва, а от выплесков жидких составов в результате бурных реакций. Он, скорее, наоборот – сам способен нанести увечья под воздействием ударной волны. И как вам только в голову это пришло? – продолжал причитать профессор, обходя свои сильно подпорченные владения. – Чуть весь институт не взорвали, террористы малолетние! Хорошо еще здание практически пустое…
– Мы все уберем, Андрей Борисович! – подал голос Димыч. – Завтра уже все будет в ажуре!
– И стекло вставим, вы не сомневайтесь! – поддакнул ему Сергей.
– А кто мне возместит ущерб? Менделеев? – профессор горестно обвел рукой помещение. – За ремонт кто заплатит? Лавуазье? Кто мне стены покрасит? Зинин?
– Мы все восстановим, обещаю! – твердо сказал я.
– Не «мы», а вы! Вы один, уважаемый господин Силин, мой бывший ассистент. Ребятам и так досталось, напрактиковались вволю, хорошо, что живы остались! А теперь, – обратился он к моим помощникам, – марш по домам. Через два дня у вас зачет по практике. А с господином Химиком нам еще предстоит долгий разговор…
…Когда у профессора, наконец, закончился запас весомых аргументов в отношении моей «беспечной халатности, беспрецедентной безответственности и необоснованной самоуверенности», у меня, видимо, было такое выражение лица, что он сменил гнев на милость и даже перешел на «ты», что в отношении своих студентов делал чрезвычайно редко – когда хотел показать высокую степень доверия:
– Ладно, я вижу, ты осознал, а теперь ответь: чем на самом деле вы с Соболевским и Конкиным здесь занимались? Ты думаешь, я не замечал ваших переглядок, недомолвок и полунамеков? Правда, к слову сказать, наметилась и определенная польза: середнячок Дмитрий Соболевский вдруг воспылал любовью к моему предмету. Итак, я жду правды.
Я угрюмо молчал. И чем больше длилась пауза, тем сильнее мрачнел профессор. Наконец, поняв, что от меня ничего не добиться, он процедил сквозь зубы:
– Я даю вам двое суток, молодой человек! – снова перешел на «вы» Калмыков. – Потрудитесь сделать так, чтобы к началу зачета здесь все было вылизано, а у меня на столе лежал полный перечень испорченного вами имущества, возмещение стоимости которого будет происходить за счет вашей же стипендии. Да-с! Будьте уверены! Желаю творческих успехов! – он демонстративно развернулся и покинул разгромленную подсобку – поле битвы его величества Химии с горе-химиком Артемом Силиным, человеком без средств, наставника и перспектив на будущее.
К сожалению, в этой дуэли я оказался побежденным. Мало того, что не сумел получить порошок, я лишился самой возможности повторить этот эксперимент! Теперь Калмыков не подпустит меня к своей лаборатории и на пушечный выстрел! Что мне делать? Что???
Я старательно гнал от себя мысли о скорой расправе, но они наступали мне на пятки, дышали в затылок, сверлили мозг, мешая сосредоточиться. Трусом я себя никогда не считал, к тому же, прекрасно понимал, что лихое время начала девяностых уже прошло, когда большинство вопросов решалось по известному сценарию: нет человека – нет проблемы! Но, тем не менее, выхода из данной ситуации я пока не видел.
Я обреченно потрогал здоровенную шишку на затылке. Кровь давно запеклась, но рана продолжала саднить. Я осторожно встряхнул головой и к своему удивлению, уже не почувствовал боли. Вот тебе и сотрясение мозга! Да, моей головой можно таранить любые стены!
С кряхтением я поднялся с пола. Сегодня надо хотя бы убрать все стекла и проверить оборудование. Какое счастье, что все реактивы хранятся в несгораемых сейфах, которые практически не пострадали. Представляю себе, что бы произошло, попади они в эпицентр взрыва! А так – я взглянул на чуть опаленные бока сейфов – они все целехонькие.
Если не считать перебитой лабораторной посуды, стоявшей в открытом стеллаже во всю стену, старой деревянной мебели, изувеченной плитки с сетчатым цилиндром, да покореженного экрана, ничего особого и не случилось. Подумаешь, немного запачканы стены, чуть закопчен потолок, да слегка прожжен линолеум на полу… Завтра же куплю краску и кисти, найму стекольщика… Я скрипнул зубами – а деньги?! Каким же я был идиотом, что так бездумно потратил весь свой аванс! Я стал судорожно прикидывать, сколько у меня осталось денег, и настроение вновь испортилось.
Ладно, хватит нюни распускать. Ну-с, с чего начнем? Я подошел к экрану и с трудом его приподнял. Под ним валялось донышко от некогда крепкой реторты, в которой мог бы быть порошок – мой билет в счастливое будущее…Понятно теперь, почему он повалился от легкого толчка: металлическая ножка, прикрепленная к основанию экрана, держалась на честном слове и отвалилась, стоило его немного потревожить.
Кое-как, волоком я перетащил экран, прислонил его к стене, затем с сожалением поднял то, что раньше называлось лабораторной ретортой, и… с удивлением обнаружил, что все дно покрыто плотной кристаллизованной массой, толщиной примерно в пять миллиметров. Не веря своим глазам, я осторожно колупнул ногтем запекшийся верхний белесый слой…
Не может быть! У меня перехватило дыхание, и мое сердце бешено заколотилось в груди, отозвалось молотом в моем мозгу, выбивая из него одно лишь слово: по-ро-шок , по-ро-шок, по-ро-шок!..
Я получил древний порошок! Ура! Дело сделано! Я – победил! Я – гений! Я – великий Химик! Пусть и ценой разгромленной подсобки, я сумел-таки синтезировать неведомый состав по старинному рецепту.
Немного упокоившись, я осторожно пересыпал порошок в одну из чудом уцелевших мензурок, плотно заткнул ее пробкой и опустил во внутренний карман свой куртки, тщательно застегнув его при этом, что никогда прежде не делал. Но ведь и сама ситуация была исключительной!
После этой процедуры я, наконец, выдохнул с облегчением: всё, баста, закончились мои страдания! Теперь мне не страшен ни черт, ни дьявол, ни отлучение от «церкви», то бишь, от лаборатории! Теперь я могу смело потратить оставшиеся деньги на восстановление этой рухляди!
А на сегодня с меня достаточно. От переполнявших меня эмоций у меня не было ни сил, ни желания заниматься уборкой. Всё завтра. А теперь скорее домой – ужинать, отдыхать, предаваться безделью и радости жизни! Жаль, что у меня не осталось дома ни капельки спиртного, чтобы отметить мой триумф. Сейчас было бы самое время!..
Перед уходом я последний раз окинул взглядом основное помещение лаборатории, ни чуть не пострадавшее от взрыва в подсобке, если не считать отвалившегося с потолка большого куска штукатурки, и с удовлетворением закрыл дверь на ключ.
– Медик, я дома! – как обычно, поприветствовал я кота, который развалился на моем рабочем столе – своем излюбленном месте. – Сегодня, брат, мы будем с тобой пировать! – я подмигнул ничего не подозревавшему Медику и достал НЗ – импортный кошачий корм, который я купил когда-то по случаю, наслушавшись навязчивой рекламы по ящику. – Для тебя сочное мясцо вместо сухого корма, а для меня… – я задумчиво посмотрел на кухонные полки и видавший виды хозяйский холодильник, – …придется что-нибудь прикупить!
Обеспечив праздничным ужином кота и переложив драгоценную ампулу на рабочий стол, чтобы после сытной еды уже внимательно рассмотреть порошок, я со спокойным сердцем и с сознанием выполненного долга, постучался к соседке, что жила напротив – бабе Вале – пожилой доброй женщине. Занимал я у нее очень редко. Только в особых случаях. И сейчас был именно такой.
Вернулся я в прекрасном расположении духа, несмотря на то, что после покупки закуски и бутылки марочного конька – чего там мелочиться! – денег хватило бы разве что только на проезд. Возместить весь ущерб полностью я рассчитывал из второй части честно заработанного гонорара. В душе я надеялся, что Иннокентий Вениаминович на этом не остановится и на радостях подкинет еще какую-нибудь работенку, оплачиваемую столь же щедро.
Я взглянув на свой стол и обомлел: пробирки не было! Зато на нем в луже затхлой воды валялась опрокинутая ваза со сморщенным цветком, который уже давным-давно я собирался выкинуть.
Я с ужасом перевел взгляд на пол, и мне сделалось совсем дурно: моя пробирка с драгоценным порошком, вернее, то, что от нее осталось, валялась на полу среди жалких осколков рядом с лужей, натекшей со стола.
Бросив пакеты, я бросился к столу. И лишь убедившись, что драгоценный продукт, просто рассыпался по полу, облегченно перевел дух.
– Ах ты, маленький паршивец! – заорал я на спрятавшегося куда-то кота. – Вылезай, поганец, я тебя сейчас убивать буду! – повторил я, аккуратно по крупицам собирая с пола порошок в подвернувшийся мне под руку спичечный коробок. Слава Богу, что порошок не попал в лужу, иначе я бы точно его лишился.
– Ладно, – сменил я гнев на милость, – выходи, не трону! – я поискал глазами перетрусившего Медика, справедливо опасавшегося моего праведного гнева. Но его нигде не было видно. – Котик, ты где? – уже не на шутку встревожился я.
Я обошел все углы, заглянул во все щели, но кота не нашел.
«Неужели удрал через балкон?» – осенило меня, и я бросился на кухню, но дверь и даже оконная форточка были закрыты.
– Мяу! – донеслось вдруг из комнаты.
– Медик! – я обрадовано пошел в комнату. – Где же ты был?
Но кота я не увидел! Что за чертовщина? Или мне показалось, но ведь я даже не успел прикоснуться к спиртному…
– Мяу! – услышал я откуда-то сверху.
О проекте
О подписке