Дизайнер обложки Ирина Мошкина

Благодарности:

Марина Чайкина

Евгений Скоблов

© Аркадий Мар, 2020

© Ирина Мошкина, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4498-3162-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рассказы

ГРАНЬ

Сложно и путано наврав шефу, Ира отпросилась с работы и вместе со звонком на обеденный перерыв вылетела на улицу. Она крепко прижимала локтем маленькую коричневую сумочку, в которой лежали остро необходимые восемь тысяч триста сорок рублей, три тысячи триста сорок собственно Ириных, а пять тысяч – взятых у Анны Борисовны на пару дней, до зарплаты

Анна Борисовна всегда выручала девчонок, чем могла, и сейчас безропотно выдала деньги, только подняла на Иру выцветшие голубые глаза:

– А зачем столько, Ирочка? Ты же недавно новую шапочку купила…

Ира машинально поправила на голове белую меховую шапку, покрутила на пальце локон, но ничего с ходу придумать не смогла и только махнула рукой:

– Нужно, Анна Борисовна, позарез нужно именно сейчас.

А про себя подумала: «Конечно, я дура. Кто же такое дело на последний день оставляет? Не догадалась раньше его спросить. Ну что я сегодня найду, если неизвестно даже, что мне нужно!»

Всю дорогу, стоя в медленном из-за московских пробок, автобусе, Ира размышляла о том же: «Поехать бы сейчас в ювелирный и купить большую медную индийскую вазу. Соответствует дню рождения, будет стоять много лет и напоминать обо мне. Но не попрёт же он вазу домой, там жена…»

Вспомнив о жене, черным пятном заслонявшей светлую и любимую Володину голову, вспомнив всю его жизнь и всю их с Володей жизнь, отношения, прогулки, разговоры и то головокружительное, от чего уже полгода блестят глаза, Ира сначала приуныла, потом ободрилась и решила, что ничего «для дома» покупать не будет. Потом подумала, что дарить предметы одежды тоже скучно и, наконец подъехав к ГУМу, уже твёрдо знала, что ей нужно что-нибудь необыкновенное.

Она выскочила из автобуса и, опережая неповоротливых, по-зимнему одетых прохожих, побежала по скользкому, хрустящему от снежной крошки асфальту.

Ира толкнула замёрзшую стеклянную дверь ГУМа, с удовольствием окунулась в волну теплого воздуха и, предчувствуя удачу, полетела вверх по коротенькому эскалатору.

На втором этаже эскалатор упирался в хвост очереди, струящейся из отдела посуды. На витрине, сияя кобальтом и золотым кружевом, стояли маленькие рюмки музейной красоты. На каждой прилепились крошечные фарфоровые веточки с цветами и листиками. Ире сразу представился какой-то чудесный праздник, например, Новый год. В уютном кресле сидит Володя, держит в руках рюмочку с ликером и, прищурившись, разглядывает нежные фарфоровые цветы. И вспоминает её, Иру.

«А напротив – продолжил вдруг в её голове кто-то посторонний, – с такой же рюмочкой сидит его…»

«Жена – хорошо это или плохо? – подумала Ира. – Раньше мне казалось, что когда я стану чьей-то женой, то буду доброй, вкусно пахнущей пирожками и вареньем, как мама. А оказывается, жена – это ужасно. Или кто-то делает ее ужасной. Кто? Второй человек? Третий?»

«Вот вам и второй, и третий», – отметила Ира, разглядывая идущих перед ней одутловатого полного мужчину неопределенного возраста и вцепившуюся в его руку молодую девушку в модном берете.

«Господи, ну что она зацепилась за эту дохлую моль? – негодовала Ира, машинально идя за ними. – Ведь ей, наверное, самой совестно и обидно. Я бы на её месте никогда, никогда…»

Ира резко отвернулась и буквально ткнулась носом в большое, в рост, зеркало, которое мгновенно отразило высокую брюнетку в белой меховой шапочке и пальто нараспашку, с гончим выражением лица, круглыми глазами и красными от мороза щеками. Ира засмеялась и незаметно показала зеркалу язык.

– Прекрасный, здоровый язык, – сказали за её спиной. – Образцовый.

И в зеркале над Ирой возникло лицо ее школьной подруги Ленки Маковой.

– Что бессистемно бродишь? – спросила Макова.

– Я не бессистемно, – ответила отражению Ира. – Я ищу необыкновенный подарок.

– Для молодого человека, – насмешливо уточнила Макова. – Идём!

Она взяла Иру за руку и, возвышаясь над толпой, как колонна, потащила её в отдел мужской парфюмерии.

– Не хочу, – вырывалась Ира. – Не хочу дешёвых одеколонов и крема для бритья. Мне нужен дорогой подарок.

– Он дорогой, – спокойно уверила Макова. – Я уже купила.

Она подошла к прилавку, поговорила с продавщицей, и Ире дали маленькую темно-синюю коробочку и благоухающую тряпочку-образец.

– Французские, – с достоинством произнесла продавщица, лениво жуя резинку. – Для мужчин, которые олигархи. Этот бренд раз в сто лет получаем. Восемь тысяч двести рублей.

Ира взяла в руки изящную коробочку, увидела тисненную надпись «Pozzo di Borgo» с изящной маленькой золотой коронкой сверху и глубоко вдохнула строгий и нежный запах сена, горьких трав и далекий – хвои.

«Пахнет несбыточной любовью», – определила про себя Ира. «Запахи имеют над людьми неожиданную власть, – вспомнились ей строчки из какой-то прочитанной книги. – Они могут сильно всколыхнуть чувства и часто…»

«Часто он будет вспоминать тебя?» – недоверчиво досказал внутри посторонний голос.

Но Ира топнула на него ногой, расплатилась за покупку и бережно спрятала коробочку в сумку…

…На улице возле «Детского мира» уже наряжали елку. Беззвучная толпа кипела за стеклянными стенами магазина, возле прилавков, блестевших новогодней мишурой.

Володя Ваганов стоял на тротуаре, подставив руку снежинкам, и смотрел, как они медленно падали на его теплую ладонь и таяли, оставляя на коже светлые пятна. Он думал о том, что прокрутил три с половиной десятка лет своей жизни и завтра ему стукнет тридцать шесть, и ещё – что нужно купить ёлку для Сони, через пару дней ёлку уже не сыщешь.

Он вспомнил Соню с красными елочными шарами в руках, опутанную колючей серебряной гирляндой, и как кололись эти шары, когда Соня, смеясь, обхватила его и закружила по комнате…

– Мама, смотри, это Дед Мороз? – звонко спросила маленькая, закутанная до самых ушей девочка, указывая на него варежкой.

Молодая тонконогая мама взглянула на светлую вагановскую бороду, на его дубленку, запорошенную снегом, легкомысленно засмеялась и прошла мимо. Ваганов посмотрел ей в след и подумал, что его лаборантки Катя и Наташа, наверняка уже удрали с работы, – ничем этих женщин не исправишь.

Вдруг из-за его спины появилась рука, ловко дернула его за бороду, и перед Вагановым возникло сияющее Ирино лицо.

– Володя, – сказала она. – Володенька!

Ира легко прижалась головой к его плечу, потом отстранилась, оглядела его, стряхнула с воротника снег и, удостоверившись, что всё в порядке, взяла под руку. Улица привычно повела их вверх, к небольшому ресторанчику на углу…

Они заняли маленький столик у окна, откуда была видна улица. За кружевной занавеской, отделив их от мира, сплошной стеной пошел крупный снег.

Ресторан был еще полупустым и походил на оркестровую яму перед спектаклем, где настраивают инструменты, буднично и деловито, с привычным ощущением предстоящего праздника.

Молодой скучающий официант молниеносно принес их заказ, откупорил шампанское и, обернув бутылку салфеткой, наполнил бокалы.

Ира опустила глаза, посмотрела на свои руки, увидела знакомое кольцо с тремя рубиновыми каплями, которое при желании можно было вполне принять за обручальное, вздохнула и взяла зеленый запотевший бокал.

– За твое счастье, Володенька! – сказала она весело. – Чтобы оно, послушное, было всегда с тобой.

Ваганов заглянул в беспечальные Ирины глаза и спросил:

– Ира, а какое у тебя счастье?

– Ну, какое, – засмеялась Ира. – Чтобы всегда был праздник, везенье, чтобы в тридцать быть, как в двадцать…

– Так я счастливчик, – усмехнулся Ваганов.

«Твои тридцать пять – это твои же двадцать, – вспомнил он вчерашние слова Сони. – Одни надежды впереди».

– А ещё, – сказала Ира, – вот так смотреть на тебя. Целый день, целый год. Ходить с тобой к друзьям, в театры, гулять в осеннем парке… – она положила руку на его запястье и замолчала, отвернувшись к окну…

«Что ты оправдываешься, – отмахнулась Соня. – Эти бесцельные прогулки, друзья, болтовня давно превратили твою жизнь в приятный пустячок».

Ваганов попытался вспомнить, с чего вчера началась их ссора. Обычно Соня избегала объяснений, просто уходила к своему старому, заваленному книгами и расчетами письменному столу, который в шутку называла «полем битвы». Вчера – с чего это началось?»…

– Я люблю тебя, Володенька, – сказала Ира. – И хочу тебе всякого счастья. Ты должен баловать себя… Ну, ты просто для этого создан. Кстати, взгляни…

Она вынула маленькую темно-синюю коробочку, положила перед ним на стол.

– Я, Иронька, живу с удовольствием, – рассеянно ответил Ваганов, поворачивая коробочку и рассматривая золотые надписи на крышке. – Себе не отказываю. Мои тридцать пять – это мои пятнадцать, А может, пять…

Когда Ваганов посадил Иру в такси, воздух стал уже густо-синим и зажглись фонари, но на улице еще шла бойкая торговля. Он вошел через маленькую калитку в деревянный загончик, где пленной грудой лежали пушистые, волшебно пахнущие елки, выбрал маленькую, с тонким липким стволом, и, аккуратно перевязав, понес домой.

Ваганов прошел через сквер, оплетённый снеговыми нитями, торопливо перебежал дорогу на красный свет и попал прямо в объятия маленького человека в кожаном пальто. – Вовка! – воскликнул кожаный человек. – Здорово! Я тебя ещё с той стороны улицы узнал! Ваганов заглянул под низко надвинутый козырёк щегольской черной кепки и увидел пьяное и счастливое лицо своего старинного приятеля Назарова. – Привет, – обрадовался Ваганов. – Сто лет не виделись! Ну, как ты?

– Хорошо! Отлично! Новый год отмечаем! Друг в Прагу уезжает, так мы решили пораньше. Вон, видишь, наши, – он указал на шумную компанию, рассыпанную у дверей ресторана, – видишь? Уже все готовенькие. Давай покурим пока, – говорил он, вынимая пачку сигарет, – сейчас все подойдут.

Когда-то они учились вместе, на одном курсе, делили весёлые студенческие вечеринки. И хотя жизнь давно отдалила их друг от друга и последние годы Ваганов вообще ничего о Назарове не слышал, сейчас его лизнул шершавый язычок ностальгии и он почувствовал, что рад встрече.

– Рассказывай, как живешь? – спросил он. – Что нового?

– Ну, работаю, конечно, – сморщился Назаров. – Сначала ездил в Питер, в Киев, – это еще при тебе было. Ездил, осваивал, выбирал.

Он глубоко затянулся, помолчал и вдруг сказал запальчиво:

– Знаешь, я ведь думал, что-то серьёзное получится. И не вышло. Так, всё мелочи…

– Ты и тему бросил? – поинтересовался Ваганов.

– Бросил! – беззаботно отозвался Назаров. – Теперь знаешь на что живу? На тепличках. Теплички у меня маленькие, а навар большой. Образование все-таки биологическое…

– Что ты там выращиваешь?

– Гвоздику. Гвоздика сейчас везде дорогая. А мне деньги нужны.

– Ты что, женился?

– Не женился, – отмахнулся Назаров. – Зачем мне? У меня вон Алина, Милочка… Да и в Москве ещё, я ведь только вернулся.

– В командировке был?

– Да нет, с гвоздикой этой. Восемьдесят коробок повез.

– Ну и как, – усмехнулся Ваганов, – успешно?

– Слушай, – вдруг спохватился Назаров – ты про Ивлева знаешь?

– Виделись осенью в Питере, на конгрессе. Он только докторскую защитил. Вообще, он молодчина, Ивлев, – оживился Ваганов и вдруг замолчал, поразившись странному взгляду Назарова. – Ты что, Боря?

– Ивлев умер. Две недели назад.

– Что?! – закричал Ваганов. – Сашка Ивлев умер? От чего? В аварию попал?

– От инфаркта. Его до больницы не довезли… Мы уже в том возрасте, Володя, когда спокойно можно умереть от инфаркта.

– Он был младше нас, – машинально поправил Ваганов. – Он с Соней учился.

– Да, – сказал Назаров. – Кстати, как Соня?

– Нормально. Много работает.

– Диссертацию защитила?

– Давно.

– А как тебе с ней живется? – поинтересовался Назаров и вдруг закричал: – Милочка, Мила!

И побежал навстречу тонкой, как свечка, блондинке, выходящей из дверей ресторана.

– По разному, – ответил сам себе Ваганов…

«Я не люблю тебя», – сказала вчера Соня.

Вот с чего началась их ссора.

Так получилось, что вчера он возвратился домой только под утро. Да, последнее время он как-то закрутился: командировки, деловые встречи, эта Ира… После того, как года три назад он с блеском разделался с ферментами, наступил тупик. Дальше нужно было двигаться ощупью, наугад. Нужна была новая большая идея, беспроигрышная, обеспечивающая успех. Вся его жизнь состояла из больших и маленьких побед. Он старательно отвоевывал у жизни эти победы, потому что знал: случись ему серьёзно проиграть – и он не встанет.

Сегодня он вдруг почувствовал, что вышел из формы.

Утром мальчишка Асеев поразил его своей моделью действия ферментов. Он доброжелательно разгромил Асеева, но запомнил поблескивающую в его робком предложении золотую жилку.

«Группа у меня хорошая – подумал Ваганов. – Каждый из них мог бы самостоятельно работать. Нет, не мог бы, – ему вспомнилось неуверенное лицо Асеева, – ответственности боятся. Они разрабатывают, исполняют, а отвечать боятся. Они на мне стоят. А я дело знаю. Но все-таки Соня права: мои тридцать пять…»

Он вдруг вспомнил события десятилетней давности, годы аспирантуры – как гнал с утра до позднего времени и как дрожали его руки от азарта, когда эксперимент подходил к концу. И ещё – сумасшедшее ощущение молодости: сознание, что всё может.

«Соня ошиблась, – снова подумал Ваганов, – мои тридцать пять – это, пожалуй, мои шестьдесят, а то и больше»…

Скользя по накатанному асфальту, к нему опять подбежал Назаров.

– Володя, – безоговорочно закричал он, – едем с нами! Сейчас катим к Алине, подхватываем еще Милочку. – Он помахал ей рукой. – Девица – прелесть. Ночь протанцуем, а утром, – он мечтательно потянулся, – в горы, на лыжах кататься! А потом… ну, потом видно будет.

Ваганов глядел в его смеющиеся глаза, и ему вдруг нестерпимо захотелось домой.

– Не могу, – печально соврал он. – У меня Соня болеет.

– Тогда конечно, – послушно опечалился Назаров, – против Сони я ничего не могу. Передай ей, пусть поправляется… Эх, если бы у меня была такая Соня, – вдруг вздохнул он, – и я был бы на твоем месте…

Ваганов неожиданно почувствовал жалость.

– Слушай, – сказал он. – Ты что это, серьёзно – с гвоздикой? А то иди ко мне работать, вместе что-нибудь сообразим.

– Нет, – убито отозвался Назаров. – Знаешь, у каждого человека есть грань. Грань между молодостью, когда можешь всё, и зрелостью, когда втиснут в одну-единственную колею и в твоей воле изменить только скорость. И дорога назад загромождена прошлым. Начать сначала надеется только дурак, а я не дурак, – говорил он, постепенно воодушевляясь. – Я деловой человек. И удачливый, – закончил он, уже вполне довольный собой.

«Верно, – подумал Ваганов, – у каждого человека есть грань. Я дошёл до неё, занес ногу над чертой и не шагнул никуда…»

…До дома оставалось пол-остановки. На углу Ваганов задержался возле усатого грузина, еле натянувшего на добротное пальто потрёпанный белый халат. Грузин одаривал покупателей порциями золотистых мандаринов. Женщин он ещё одаривал бесплатной огненной улыбкой.

«Идеальный вариант коммерции», – подумал Ваганов, распихивая по карманом купленные мандарины. Грузин посмотрел на него скучным взором и улыбаться не стал.

Ваганов шел быстро и представлял, как обрадуется Соня ёлке, как в суматошных новогодних праздниках растают недоразумения и ссоры последних дней. Снег всё кружился и кружился, выбеливая асфальт и темные деревья, принося странное успокоение и надежду.

– Всё наладится, – говорил себе Ваганов, сворачивая во двор. – Не станет больше пустоты в этой жизни, уходящей без следа между пальцами…

«И счастье, послушное, будет всегда с тобой, – вдруг вспомнились ему Ирины слова. – Ты должен жить с удовольствием, баловать себя… Ты просто для этого создан…»

Ты для этого создан?!