Велосипедные прогулки

 
Плетни, заборы, переулки…
Любовь и молодость при мне.
Велосипедные прогулки
Вдоль по деревне при луне.
 
 
И однокласснице не тесно
Между моих весёлых рук,
Той, что теперь уже профессор
Астрономических наук.
 
 
Она сидит на жёсткой раме.
Волос – лавина у лица.
И мне не слышно в этой драме
Про Козерога и Тельца.
 
 
Вот только – руки на руле.
И ткань тугая на бедре…
И сердце прыгает в груди.
Вся жизнь смеётся впереди.
 
 
Ах, эти знаки Зодиака!
Я нажимаю на педаль.
И тень, как чёрная собака,
Бежит за нами по пятам.
 

«Вечерами сентябрь соломенный…»

 
Вечерами сентябрь соломенный…
Через речку дощатый мост.
О, автобусы межрайонные,
Как печален ваш бывший лоск!
 
 
У дорог, знать, крутые горки.
У шофёров – крутые плечи.
Пахнут шины далёким городом
И асфальтом, и близкой встречей.
 

Командировочные стихи
ироничное

 
Сахару… Чаю… Хлеба…
Длинной очереди карусель
Там, где Шуховской башни невод
Звёздных черпает карасей.
 
 
Общежития гость случайный
Я брожу по ночной Москве,
Никому – сам себе начальник,
С ветром мартовским в голове.
 
 
Сигарета в губах молодки…
Подошёл. А чего терять?
Потихонечку взял под локоть,
Приглашая в Большой театр.
 
 
Подняла свои глазки ясные.
Сигаретка в губах дрожит:
– Топай ломом ты подпоясанный
До деревни своей, мужик!
 
 
Поперхнувшись, застыл я немо,
И лицом всё краснел, краснел,
Там, где Шуховской башни невод
Звёздных черпает карасей.
 

К юбилею Александра Акулинина
элегическое

 
Поздравляю друга и собрата.
День приходит с чашею зари,
Ну, а солнце в сторону заката
Уплывает, что не говори.
 
 
Ты чужие не носил одежды,
Не искал окольного пути.
Выручали вера и надежда…
Жизнь прожить – не поле перейти.
 
 
На краю, у берега крутого,
Ты скажи мне, кто же виноват,
Что не видно храма золотого, —
Только скверна каменных палат.
 
 
Я искал и не нашёл ответа,
Хоть судьба зачитана до дыр.
Впереди все дали без просвета.
Дай мне руку, Шурка Поводырь!
 
 
Мой Пегас, о камни, сбив копыта,
Тихо ржёт ночами при луне…
Пусть чиновник не глядит сердито.
Видно всё же, истина в вине.
 
 
Вот тебе рука моя и слово!
Коль застолье нынче не в чести.
Не прошу я, милый мой, хмельного
Ты чайком заморским угости.
 

Ужин комиссара
подпись пол картиной

 
Стекало сало по сусалам,
Дрова облизывал огонь.
Дымил в глазах у комиссара,
Сжигая разум, алкоголь.
 
 
Российских пахарей рубака
Крыл подкидного дурака…
Как вошь возилась под рубахой
Бабёнки пьяная рука.
 
 
Сидел от пули бережёный
С лицом подобным кумачу.
Глухой отрыжки дух тяжёлый
Гасил подталую свечу.
 
 
А ночь дождями моросила.
Плечо оттягивал наган.
У ног безумная Россия
К дегтярным жалась сапогам.
 

На свадьбе

 
Дух народный, очнись и воскресни!
Над застольем глаза подними.
Забываются русские песни
В наши смутные горькие дни.
 
 
Я в деревне на свадьбе колхозной,
Там, где ломится стол от еды,
Где снежок осыпается звёздный
У крыльца двухэтажной избы.
 
 
Время спеть бы про месяц багряный,
Про кольцо, что на белой руке,
Только ящик орёт окаянный
На заморском своём языке.
 
 
Чья вина? Мы не слышим друг друга.
Вот сосед, он не ест и не пьёт,
Я кричу ему громко на ухо,
Я смеюсь, ну а он не поймёт.
 
 
Хлещет бич одичавшего звука.
Что случилось с деревней моей?
Где напева сердечная мука
Под мелодию русских полей.
 
 
Красен дом и хозяин спокоен,
И посуду не бьёт молодёжь,
Но утрачено что-то такое,
И названья чему не найдёшь.
 
 
Попросилось на улицу тело.
Коль душе всё равно не запеть…
Ах! Хорошее, милое дело
На морозе снежком поскрипеть.
 
 
Звёзды в небе стоят. Как иголки.
Не уйти. Не свернуть от судьбы.
На луну, как голодные волки,
Телеграфные воют столбы.
 

На родине в Бондарях

 
Как наступит пора сенокосная!
День разбудит струну шмеля…
Незабудка в пустыне космоса,
Неспокойная наша Земля.
 
 
Капля жизни во мгле пространства,
На исходе двадцатый век,
Час неровен и может статься,
Я последний твой человек.
 
 
Свод небесный и твердь и воды
Запылают со всех концов,
Коль заступница мать-природа
Отворотит своё лицо.
 
 
Как взметнётся огонь прощальный,
Оборвётся струна шмеля,
Мир вернётся на круг начальный —
Станет дыркою от нуля.
 
 
У меня в окне куст сиреневый…
Соловьи на нём – без ума!
Как услышит себя Вселенная,
Коль захлопнутся свет и тьма?!
 
 
Неужели по следу ложному
Через тыщи и тыщи лет,
Пробивалась к нам искра Божия,
В Хиросиме, оставив след?
 
 
Расплодились вороны, – не соколы!
Сточных вод тошнотворен дух.
Мёртвым снегом вокруг да около
Тополиный витает пух.
 
 
Родничок здесь, что солнце пестал,
Пересох, словно в зной гортань…
Я стою на тропинке детства.
Пусто в поле в такую рань.
 
 
Сердце воли, простора просит,
Быт натягивает удила.
Наезжаю, всё реже в гости, —
Если б только одни дела!..
 
 
Пыль клубится, в дали продрогшей.
В норах берега крутизна…
Как юнцов не узнать подросших,
Мест отеческих не узнать.
 
 
Лишь всё тот же стрижиный говор,
Да берёза, как луч пряма.
А село моё, – вроде город.
Крупноблочные есть дома.
 
 
Городская кругом структура…
Сельхозтехники корпуса,
Клуб назвали – «Дворец Культуры»,
Хорошо ли – не знаю сам.
 
 
Громогласно отчёты пишем,
Будто слово – делу венец.
Соблазнённый большой афишей,
Я вчера посетил «Дворец».
 
 
Не ханжа я! И сам любитель…
Но хотелось бы всё же знать,
Как же топот под усилитель
Дискотекою называть?
 
 
Понимаю! Беги за модой…
Только всё-таки оглянись,
Не забыть бы, откуда родом,
Речку малую – Ломовис.
 
 
Чтоб окно не закрыли вещи,
Не зазастили б мать-отца…
Ведь у этой погони вечной
Нет предела и нет конца.
 
 
Соревнуясь, качаем недра,
Рубим лес и пускаем дым,
Пораженье зовём победой,
С мощью атомной всё мудрим.
 
 
Скажем прямо – хвалиться нечем.
Не восполнишь былых потерь…
Берега уходящей речки,
Как разломы в земной коре.
 
 
Что уходит с полей крестьянин, —
Не про то теперь разговор!
Человек на земле хозяин,
А не жадный и беглый вор.
 
 
Вот опять за курганом дальним
Чей-то голос мне сердце жмёт, —
То ли плачет душа мирозданья,
То ли ток в проводах поёт,
 
 
То ль дорога гудит крутая
Непроезжая на погост…
Над прощальным и страшным краем
Взял с отвала я малую горсть.
 
 
Плоть живая кричала от боли.
Умывалась печаль слезой…
В неподъёмной моей ладони
Уместился весь шар земной.
 

«Не бывает нитки без обрыва…»

 
Не бывает нитки без обрыва,
И конец имеет всякий путь.
Я стою у самого обрыва,
За обрыв не смея заглянуть.
 
 
Пронеслись, проехали колёса.
Был мой дух и волен, и высок…
Вышло так, что спелые колосья
Сыплют зёрна в щебень и песок.
 
 
На камнях не колосится нива,
И росой не плачут зеленя…
Ты со мною не была счастливой.
Будешь ли счастливой без меня?!
 

«Не вечен я и мир не вечен…»

 
Не вечен я и мир не вечен.
Последний круг. Последний шаг…
Куда? Куда в субботний вечер
Часы с кукушкою спешат?
 
 
Воды спокойное зерцало,
Провинциальный вид в окне.
Звезды мерцанье. Созерцанье.
И конь, стреноженный во мгле.
 
 
Как будто не было прогресса,
И дни печали далеки,
И тянет сыростью из леса,
И вольным духом от реки.
 
 
На ветках белые наливы
И сок холодный под корой…
В косом зачёсе конской гривы
Играет месяц молодой.
 
 
Пусть вечен мир. Пусть я не вечен.
Последний круг. Последний шаг.
Нежданной радости навстречу
Быть может, ходики спешат.
 

Меж селом и городом

 
Занавесочки, герани —
Окна смотрят молодо.
Вот они и стёрлись грани
Меж селом и городом.
 
 
Крупноблочный,
сборный,
важный.
Посредине улицы
Дом стоит многоэтажный
На закат любуется.
 
 
Газ, вода, есть лифт,
А кроме —
Лоджии с балконами…
Три деревни в этом доме
Стали новосёлами.
 
 
В латы жаркие закован,
Запрокинув голову,
Голосит петух с балкона —
Ни к селу, ни к городу.
 

Отец

 
Слово – отец перекликается с больничной палатой,
С тяжёлым казённым зданием
Навечно впитавшим в себя запахи лекарств и страданий.
 
 
Вот он идёт маленький и тщедушный
По огромному бесконечному коридору.
Он так долго идёт, что я устал ждать и бегу к нему.
 
 
Но мы никак не можем встретиться…
 
 
Отец – надёжная крыша и стены,
запах морозного хлеба и табака.
Отец – крепкое верное слово.
Отец, вот мы и встретились…
Отец!!!
 
 
Скорбная тишина…
 

Отец и сын

 
Дымит картошка отварная.
Сверкает лук сольцой.
В родной избе, забот не зная,
Пирует сын с отцом.
 
 
Огонь вприсядку в печке пляшет,
Видать, он тоже рад.
Отец молчит. Не ест, а пашет,
Как леший бородат.
 
 
Его не словишь на мякине.
Он держит речь в узде.
За встречу чарку опрокинет
И – снова в борозде.
 
 
А сын сияет. Бровь подковой.
Лицом – интеллигент.
Всё тычет вилкой бестолково
В лиловый винегрет.
 
 
Он тянет шею, как в аркане,
В галстуке с каймой,
Пристав к отцу: «Ну, спой, папаня!
Папаня, песню спой!»
 
 
Запел отец, рванув гармошку —
И где конец и край?!
В пустом стакане звякнет ложка,
Как в городе трамвай.
 
 
И, правда песни, как отрава,
Посередине дня…
«Ох, канава, ты канава.
Ты канавушка моя!»
 
 
Он пел отец. Уже смеркалось.
Лез месяц из щелей.
Звезда вечерняя держалась
У сына на щеке.
 

У колодца

 
Чтобы пить и не напиться —
Только дух перевести,
Попросил отец водицы
Из колодца принести.
 
 
А колодец тот под дубом,
Пол двухскатным шеломком,
Как изба с осевшим срубом,
Без дверей и без окон.
 
 
За рекою птичья стая
Репетирует отлёт…
Тает, тает – не растает
На щеке колючий лёд.
 
 
Расплясались видно нервы,
Иль шаги мои не в лад,
Что же так на всю деревню
Два пустых ведра гремят?!
 
 
Цепь холодную сжимаю.
Сердце ухает в груди.
– Поднимись, вода живая,
Из неведомых глубин!
 
 
Вижу я во тьме колодца
Свет забрезжил, как в окне…
То ли плачет, то ль смеётся
Там лицо моё на дне.
 

Старик

печь не уведут…

поговорка

 
Увели из дома печь.
Негде старому прилечь.
 
 
Негде сесть и негде встать —
Крыта кружевом кровать.
 
 
На столешницу стекла
Ваза чешского стекла.
 
 
Вон сервиз на сто персон
Улыбается, как сон.
 
 
Где хрусталь в алмазных жалах,
Там невесткина держава.
 
 
Громыхает неспроста
Вседержательница та.
 
 
Как с ровестником-годком,
Старый, – с Богом – шепотком:
 
 
«Ты забыл меня, как есть,
Вот он, Господи, я здесь!»
 
 
Нет иконы, – Бог не слышит.
Бес невестке грудь колышет.
 
 
Старика она корит.
И печалится старик.
 
 
Клонит голову с плеча
Догоревшая свеча…
 

Памяти матери

 
В отчий дом возвратился нежданный.
Сокол ясный на крыльях летел…
Почему же, как гость нежеланный,
Он стоял и молчал, и смотрел?
 
 
Перевидано всякое в жизни,
Но земля, как известно, кругла…
Вот она, дорогая отчизна! —
Два окна и четыре угла.
 
 
Печь к стене одинокая жалась.
Серый пепел. Огонь не горит.
Может, где-нибудь мать задержалась?
Надо двери в сенях отворить.
 
 
Он потрогал железо щеколды.
Отодвинул холодный засов…
Пролетели счастливые годы —
Вспять не движется стрелка часов.
 
 
Только бросился ветер под ноги
У плетёной кривой городьбы.
Только вьюга на белой дороге
И его засыпает следы.