– Что? – сказал я жалостливо. – Болит? Бодрствующие головы залопотали по-эллински и разбудили одну голову, которая знала русский язык. – Страсть как болит, – сказала она. Остальные притихли и, раскрыв рты, уставились на меня.
– Бриарей палец сломал, – сказал Альфред. – Как так? – Да так уж. На восемнадцатой правой руке. В носе ковырял, повернулся неловко – они ж неуклюжие, гекатонхейры, – и сломал.
медленно пошел по коридору, разглядывая забавные картинки на дверях лабораторий, и на углу встретил домового Тихона, который рисовал и еженощно менял эти картинки. Мы обменялись рукопожатием.
– Это Мерлин, – сказал я. – Гоните его в шею! – С удовольствием, – сказал я. (Мерлин, несомненно подслушивавший, покрылся пятнами, сказал: «Гр-рубиян!» – и растаял в воздухе.)
– Good God! – сказал Ойра-Ойра, протирая запорошенные глаза. – Canst thou not come in by usual way as decent people do?.. Sir , – сказал Мерлин самодовольно и с удовлетворением посмотрел на меня. Наверное, я был бледен, потому что очень испугался самовозгорания.