Глава II. Прелестная Маргарита Евсеевна

На следующий день в кабинете у Цветкова закадычный дружок Лосева, старший инспектор службы БХСС Эдик Албанян, со свойственной ему горячностью заявил:

– Это не бандиты, дорогой. Это расхитители социалистической собственности, особо наглые и особо опасные, вот что я тебе скажу.

– Для тебя, может, и расхитители, – со злостью возразил Виталий. – А для меня – бандиты и убийцы.

– Но сто пятьдесят тысяч из кармана государства вынули за один час, ты представляешь опасность?!

– А человеческая жизнь? И раненая Женя Малышева? Эту опасность ты представляешь? – с не меньшей запальчивостью ответил Лосев.

– Это для них осечка, понимаешь, досадный эпизод, а вот похищать народное добро они и, дальше будут, главное их занятие это, ты пойми!

– «Досадный эпизод»? – насмешливо переспросил Лосев и обернулся к молчавшему Цветкову: – Слыхали, Федор Кузьмич? Эпизод это, видите ли, у них, да еще досадный. Самое тяжкое преступление это! – снова обернулся он к Албаняну, – Самое! Независимо от того, главное это их занятие или не главное…

– Главное! – перебил его Албанян. – В том-то и дело. И пока они еще чего-нибудь не… Он! Погоди, погоди! – в волнении перебил он уже самого себя. – Мы к ним, понимаешь, одно дело по Москве примерим.

– Какое дело? – немедленно заинтересовался Лосев, тут же забыв о возникшем споре.

– Хищение пряжи, пять с половиной тонн, с комбината верхнего трикотажа. Тоже, понимаешь, по поддельной доверенности и чужому паспорту. И на машине у них был чужой госномер.

– Откуда?

– Ивановская область. Этот номер совсем на другой машине стоял, из гаража горисполкома. Год назад пропал.

– А доверенность от кого?

– Есть такое Ивановское производственно-трикотажное объединение.

– Ну, тут все же чище сработано, – заметил Лосев. – Но ты прав, примерить надо. Мало ли что.

– И сработано чище, и фигуранты другие, я по приметам вижу. Но почерк! Одна рука, понимаешь. Одна голова!

Тут Цветков перестал наконец задумчиво крутить очки в руках и перекладывать на столе карандаши. Он вздохнул и решительно объявил»

– Словом, так, милые мои. Дело это надо вести совместно, я полагаю. Эти субчики и вас и нас сильно интересуют. Вот вам двоим и поручим. Не возражаете? – обратился он к Албаняну. – С вашим руководством, думаю, этот вопрос уладим.

– Как можно возражать! – весело откликнулся Эдик. – С таким, понимаете, выдающимся человеком, как товарищ Лосев, совместно работать за честь почту.

– У нас все выдающиеся, – озабоченно пробормотал Цветков, берясь за телефон. – Сейчас мы этот вопрос попробуем уладить. Он набрал короткий внутренний номер. Полковник Углов обрадовался предложению Цветкова.

– Ну, правильно! – воскликнул он. – Группа-то явно смешанная. И ваш контингент, оказывается, и наш. Раз они сошлись, сойдемся и мы. Согласен. След тут один.

– Следа пока не видно, – хмурясь, возразил Цветков, одной рукой все же раскладывая на столе свои карандаши. – Пока налицо только результаты их преступной деятельности. И, как видишь, весьма опасные. Серьезная группа, одним словом. Так договорились? Объединяем Лосева с Албаняном. А если потребуется…

– Все сделаем, что потребуется, – поспешил заверить Углов. – С тобой согласен, группа весьма серьезная. Весьма.

На том разговор и кончился.

Получив благословение начальства, друзья поднялись на пятый этаж и заняли свободный кабинет возле комнаты Албаняна, где в этот момент шел допрос, – помещений всюду не хватало.

Эдик, отлучившись, принес довольно пухлую папку и, развязывая ее, сказал:

– Сейчас, дорогой, будем сравнивать два дела. Вдруг да все в цвет окажется. Ну, а ты свою, свою раскрывай. – Он кивнул на тоненькую папку в руках Лосева и выразительно пошевелил в воздухе пальцами. – Давай, купец, свой товар, не жмись.

– Какой тут товар, – вздохнул Лосев. – Слезы пока.

Он раскрыл свою папку и, пробежав глазами первую из бумаг, отложил ее в сторону, сказал:

– Давай по порядку. Как это дело возникло, с пряжей?

– Самым, понимаешь, неприятным образом возникло. Через четыре месяца после преступления, можешь представить? До того ивановцы и не знали, что банк с их счета снял семьдесят… Погоди. – Эдик порылся в бумагах, достал одну и прочел: – Семьдесят четыре тысячи пятьсот сорок семь рублей снял и, согласно платежному требованию, перечислил на счет Московского комбината. Так что москвичи спокойны, им за пряжу уплачено, а ивановцы тоже молчат, не знают, что с их текущего счета денежки – тю-тю! Через четыре месяца только узнали. Ну, тут уж, сам понимаешь, прибежали к нам. А что через четыре месяца установишь?

– Но кое-что наскребли? – поинтересовался Лосев.

– А как же, – с некоторым даже самодовольством ответил Эдик. – Скажем, приметы этих деятелей получили. Совсем, понимаешь, на твоих не похожи, особенно тот, на кого доверенность была.

– Вы ее изъяли?

– Непременно. Вот она, фальшивка. – Эдик помахал в воздухе злополучной доверенностью. – Все, как в твоем случае.

– Так. Первым делом, – Виталий задумчиво побарабанил пальцами по столу, – давай обе доверенности на сравнительную экспертизу отправим. Может, одна рука писала?

– Я себе пока сам скажу, – объявил Эдик. – Давай свою.

Он положил обе доверенности рядом. Лосев, не утерпев, поднялся со своего места и склонился над плечом Албаняна.

– Ого! – почти одновременно воскликнули оба, лишь оглянув на доверенности.

– Никакой, понимаешь, экспертизы не надо! – добавил Албанян. – А?

– М-да. Только для порядка, – согласился Виталий. – Одна рука писала.

Однако это открытие пока мало продвигало расследование, хотя стал ясен опасный масштаб дела и сама преступная группа оказалась куда больше, чем можно было вначале предположить.

– Если приезжают разные люди, – сказал Албанян, – значит, должен быть центр, должен быть главарь. – И без всякого перехода спросил: – Следователь у тебя из прокуратуры?

– А как же? Убийство.

– Ясно. Но сейчас давай вдвоем помозгуем. Потом доложим. Пока идет розыск, мы, пожалуй, похитрее следователя будем. Наш хлеб.

– Хлеб общий, – махнул рукой Виталий. – И не сладкий. Ты мне вот что скажи. Как этот отпуск груза оформляется?

– По доверенности, ты же видишь?

– Это понятно. А разве любое предприятие может такую доверенность оформить? Тут ведь какая-то плановость есть.

– Само собой, – кивнул Эдик и расположился поудобнее. Вот гляди. Для производства, допустим, кондитерских изделий нужна лимонная кислота, так? И кондитерская фабрика заранее знает, что она является фондодержателем этой кислоты на таком-то заводе, где она производится. И только там фабрика эту кислоту может получить в течение данного года, причем определенное количество тонн. Все, понимаешь, планируется.

– Выходит, эти жулики заранее знали, какая тут, в Москве, требуется доверенность, от какого предприятия.

– Выходит, так.

– А откуда они это могли узнать? Кто им мог дать такую информацию? Ведь постороннему человеку ее не дадут, например, в министерстве… Какое тут может быть министерство?

– Пищевой промышленности, – подсказал Эдик. – Ясное дело, никто там этой информации постороннему не даст. Тут свой человек нужен.

– Свой или… не свой, но… так, так, так, – задумчиво произнес Лосев. – Ну, а на заводе, производящем эту самую кислоту, знают всех своих фондодержателей?

– Само собой, – пожал плечами Албанян. – И знают, кто и сколько уже выбрал из своего фонда в этом году. – Он подумал и сказал: – Но есть еще один возможный источник информации. Это сами фондодержатели. Допустим, та же кондитерская фабрика. Достаточно иметь своего человека в бухгалтерии, чтобы вовремя состряпать доверенность и получить строго фондируемую кислоту.

– Да, пожалуй, ты прав. Это третий канал информации, – согласился Лосев.

– Но ты обрати внимание, – возмущенно воскликнул Эдик, – на чем все эти опаснейшие преступления держатся! Исключительно на безответственности, формализме и равнодушии, полнейшем равнодушии! Человеку наплевать, не его карман! Вот я его спрашиваю, там, в бухгалтерии: «Как вы доверенность читали? Ведь в штампе неверно названо это Ивановское объединение!».

– Жулики тоже знают, с кем имеют дело, – вставил Виталий.

– Точно! – Эдик сделал выразительный жест, словно поймал Виталия на слове. – А этот деятель в бухгалтерии на меня таращится и говорит: «Да кто же штампы по буквам читает? Тем более, они всегда слепые». Я говорю: «Ну, а почему вы отпустили пять с половиной тонн пряжи из фонда следующего квартала? Бывало так раньше?» «Могу посмотреть, говорит. – Но вообще это не моя компетенция». «Так вы бы посоветовались с теми, чья это компетенция», – говорю. «Что вы, – отвечает, – если я по каждому такому случаю буду еще советоваться… да у меня и так работы выше головы». А у самого на столе, под папкой, «Футбол-хоккей» лежит, я же вижу. Вот так и работают. Это же бедствие, ты пойми! Ведь не десятка летит, не сотня, не тысяча даже. Это сотни тысяч рублей летят по всей стране!

Эдик вскочил и заходил по кабинету.

– Да… Воспитывать людей надо, – вздохнул Лосев.

– Воспитывать? – Эдик остановился перед ним, сунув руки в карманы, и иронически поглядел сверху вниз. Судить надо, штрафовать, сажать. Тогда, может, и дойдет.

– Нет, воспитывать. Учить добросовестности, со школы учить, с детского сада даже.

– Эх, философ! – Эдик с сожалением посмотрел на Лосева. – Да пока мы будем с детского сада учить, взрослые лопухи полстраны дадут растащить. Ты как будто не по земле ходишь.

– Слушай, – спросил Лосев, занятый своими мыслями. – А куда они такую уйму кислоты девают, как ты думаешь?

– Я, дорогой, не думаю, я знаю, – важно объявил Албанян. – Они ее дельцам подпольным продают. Такая, понимаешь, водится мелкая порода жуликов, но очень вредная. Гонят левый товар. Ну, левый товар, это ты понимаешь?

– Это теперь уже всякий понимает, – усмехнулся Лосев. – И большой с этого доход у них?

– Ого! Нулей больше, чем пальцев на руке. И потому за сырье они могут отвалить в два, в три раза больше, чем оно стоит.

– Ничего себе, мелкая порода! – обеспокоенно воскликнул Лосев. – Они же могут на корню все купить!

– Ну-ну. Преувеличивать тоже нельзя, дорогой. Мы им особенно дышать не даем. Не наша служба даже, а вообще весь строй жизни, весь порядок экономический в стране. Не может встать на ноги эта гнида, боится даже высунуться.

– Ладно, ты только не заводись, – улыбнулся Виталий. – Давай от общих материй к частному. Куда они могут сбыть эту лимонную кислоту здесь, в Москве?

– Почему же только в Москве? Как раз удобнее сбыть ее, где подальше.

– Я пока исхожу из того, что они из Москвы выскочить не успели.

– Это почему не успели? Номер поменяли и успели.

– Нет, – усмехнувшись, покачал головой Виталий. – Не все так просто. Во-первых, номер сразу не поменяешь, чтобы никто не видел. Надо место подходящее найти, где-то спрятаться. А тут, глядишь, и вечер настал, даже поздний вечер. На вылетных шоссе машин стало мало, значит, каждой машине больше внимания. А они знают: все посты ГАИ предупреждены.

– Так ведь номер другой!

– Не в одном номере дело. Им страшно, понимаешь? Они только что убийство совершили. А у них, между прочим, крыло сильно помято, на нем краска от ворот, серебристая, на зеленом очень заметно. И путевой лист у них тоже не в порядке. Листы, вернее. К каждому госномеру у них свой путевой лист должен быть. В тот, с фальшивым знаком, у них вписан был на заводе груз-лимонная кислота. А в другой путевой лист, где настоящий номер стоит, что-то другое было вписано, так? Выходит, если на выезде из Москвы ГАИ их остановит и начнет проверять-сгорят. Нет, они наверняка побоялись по полупустому шоссе из Москвы выезжать.

– Но шанс был все-таки?

– Но страха было больше. И потом, что значит «был шанс»? Это значит, что кто-то из наших людей, в данном случае инспекторов ГАИ, плохо сработает, невнимательно, равнодушно, так? Да, это может быть. Эх, как бы мне хотелось на сто процентов верить в каждого из них! В каждого! Понимаешь?

– В каждого из нас, дорогой, – поправил Албанян. – Так точнее. Ну, конечно, кроме тебя и меня. В нас можно быть уверенным на сто пятьдесят процентов, верно?

– От скромности ты не умрешь, – усмехнулся Виталий.

– Не в том дело! Я сюда пришел, сказать, почему? От злости. Ты знаешь, я ВГИК кончал. Экономический факультет, конечно. Режиссером не собирался быть, оператором тоже, актером тем более.

– А напрасно. Из тебя бы актер получился.

– Из меня кое-что другое получилось, – зловеще произнес Эдик. – Я, дорогой, когда замдиректора картины на киностудии стал работать, мирового жулика в директора получил. Фокусник был. Из воздуха деньги делал и в карман себе клал. Я уследить не мог, слово даю. А когда наконец за что-то уцепился и на чистую воду решил его вывести, сам же виноватым оказался, чуть под суд не пошел. Вот такой мне гений, понимаешь, попался. И тут я обозлился. Я человек гордый.

– Знаем.

– Ну, вот. И я дал себе слово.

– И стал асом. Грозой, так сказать, – засмеялся Виталий.

– Именно, – вполне серьезно согласился Эдик. – Так можно после этого на сто процентов в меня верить, я тебя спрашиваю? Тем более что злости у меня за это время поприбавилось.

– Согласен! А пока скажи: куда они могут в Москве эту кислоту сбыть?

– Никуда. Если заранее не сговорились. А если сговорились, то им и не надо было из Москвы вырываться. Погоди! – оборвал сам, себя Эдик. – А вчера днем они не могли из Москвы удрать? В потоке машин, так сказать. За ночь спокойно поменяв номер?

– Вряд ли, – покачал головой Виталий, – Мы еще накануне проинструктировали все посты ГАИ на вылетных и тупиковых шоссе: марка автомобиля и помятое правое крыло. Ну, а затем – груз и путевой лист. Нет, в Москве мы этих бандитов заперли.

– Пока.

– Да, пока, – Виталий вздохнул. – Пока они не починят где-то крыло. Значит, надо немедленно прочесать все автохозяйства, парки, мастерские. И тут главная наша надежда – участковые инспектора.

– Ладно. Итак, план у нас с тобой такой. Ты закидываешь сеть на все автохозяйства и прочее. А я – это второй пункт плана – намечаю список предприятий города, куда они могут сбыть кислоту.

– И берешь их на контроль.

– Ну, само собой.

– И еще пункт третий, – сказал Виталий. – Давай попробуем составить фотороботы. Ведь в обоих местах преступников видел не один человек.

– Очень хорошо!

– И еще, Эдик, самое деликатное. – Виталий секунду помедлил. – Надо, по-моему, еще поработать вокруг этой группы. Ведь их не только видели, с ними говорили, они отвечали что-то, шутили, болтали, уводили, может быть, разговор в сторону, темнили с одним так, с другим эдак. Люди должны вспомнить каждое их словечко, намек, шуточку.

– Очень хорошо! – снова быстро согласился Албанян. – Так, план мы с тобой составили. Пойдем доложим?

Маргарита Евсеевна до сих пор еще не могла привыкнуть, что ее называют порой по имени и отчеству. Ей только что исполнилось всего-то двадцать четыре года, и четыре года назад она весьма удачно вышла замуж. Ее Миша так успешно делал карьеру!

Еще до замужества, сразу после школы, Рита попыталась поступить по совету отца в Плехановский институт, но недобрала очков на вступительных экзаменах, конкурс в институт оказался просто диким. И тогда отец, главный бухгалтер какого-то небольшого учреждения, устроил ее на двухгодичные бухгалтерские курсы, которые она и окончила как раз перед замужеством.

К тому времени Рите уже все вокруг наскучило. Вечные болезни, трудности и хлопоты, которыми жили родители, просто бесили ее порой. У нее была своя жизнь, полная главным образом бесконечных романов. За ней непрерывно ухаживали, ее внимания домогались, и Рита так привыкла к этому то наглому, то застенчивому, то вкрадчивому и настойчивому ухаживанию, что других мыслей у нее, кроме того, как обойтись с тем или другим поклонником, и не было, если, конечно, не считать заботы о нарядах.

– Рита, – сказал ей однажды отец. – Мне не нравится твой образ жизни.

– А мне ваш, – дерзко ответила она.

– Ты как со мной разговариваешь? – вскипел отец. – Хватит! Пора, милая моя, браться за ум. Вот окончила курсы, поступай на работу.

– Я, папочка, лучше выйду замуж.

– Дура! Замуж не для этого выходят. Мы с твоей матерью…

– Ах, папочка, я уже это тысячу раз слышала. Вы с мамой всю жизнь были образцом добродетели. Знаю. А мне этого не надо. Я свою жизнь устрою по-другому. С моими данными…

Вскоре Рита вышла замуж и через год уехала в Индию.

Вернулась она оттуда оживленная, довольная с уймой тряпок и впечатлений.

А отношения с мужем начали медленно, но неуклонно портиться. И через полгода молодые супруги расстались.

Но к родителям Рита не вернулась: Миша оставил ей кооперативную квартиру. К Рите временно переехала любимая подруга Верка-манекенщица, так ее звали в своем кругу. Впрочем, она и в самом деле работала манекенщицей. И первое время жизнь у них заладилась отлично, куда веселее, чем при Мише.

Впрочем, настало время и Рите подумать о работе. Так посоветовала Верка, когда растаяли деньги, оставленные Мишей, и были проданы кое-какие заграничные шмотки. Поклонников, правда, не убавилось, но не брать же было с них подать.

– А почему нет? – спросила Верка. – Ты думаешь, только у Бальзака содержали любовниц? Найди побогаче кого, посолидней.

– Очень мне нужен какой-нибудь старик.

– Нужен. «Мамы всякие нужны», – рассмеялась Верка. – Один для жизни, другой для веселья. Не будь дурой, Ритка. Стриги купоны со своей красоты.

– Все равно на работу надо поступать, – досадливо поморщилась Рита. – Еще тунеядкой объявят.

Пришлось Рите вспомнить когда-то полученную специальность и устроиться в бухгалтерию небольшого заводика по производству лимонной кислоты, поскольку заводик этот оказался совсем недалеко от ее дома.