Глава 2

Я облегчённо выдохнул, едва дверь за мной захлопнулась. Рассеянно посмотрел на недовольную медсестру, которая что-то начала говорить, но мозг отказывался воспринимать звуки, всё ещё переваривая неожиданную встречу. Если так дальше пойдёт, придется безвылазно сидеть в Жеребцово. На всякий случай. С другой стороны, на всю жизнь от прошлого не спрячешься, рано или поздно оно меня настигнет. Хоть и не моё вроде бы, но всё равно.

Опять-таки, у Егора родители живы-здоровы. Они, конечно, на словах отказались от сына. Но я готов поспорить на зуб, что подобные сволочи в глубокой старости обязательно вспомнят про единственного кормильца, ещё и на алименты подадут на всякий случай, чтобы не отвертелся кровиночка от обязательств. Ладно, это всё лирика. Что тут у нас в настоящем?

– Вы меня слушаете, молодой человек? – сварливый голос ворвался в уши, выметая из головы посторонние мысли.

– Прошу прощения, милая барышня, виноват, растерялся, сильно переживаю сильно, – прижав ладони к сердцу, покаялся я.

– Какая я вам барышня? – тут же взбеленилась женщина бальзаковского возраста. – Выражения выбирайте, молодой человек.

– Девушка, милая, ещё раз извините! Голова совершенно отказывается соображать! Как моя… мама? – я постарался оперативно переключить внимание женщины на её профессиональные обязанности. Заодно мысленно отругал себя за невнимательность в разговоре. Опять словечко выскочило не из этого времени.

Я вежливо и со всем вниманием уставился на медсестру, которая вроде как даже смягчилась. Одновременно надеялся на то, что Мария Фёдоровна, которая молча лежала на дальней койке возле окна, не поинтересуется у дамы, кто я есть такой и почему называю её мамой. Пока спасало то, что мы с сотрудницей приёмного покоя разговаривали возле двери. И при всей склочности характера, который считывался с лица и позы, женщина не повышала голос, разговаривала относительно негромко. Видимо, чтобы не тревожить пациентов.

– Ничего страшного с вашей мамой не случилось. Заботиться надо лучше, – проворчала медсестра. – Человек в возрасте, небось, всю войну прошла… – женщина кинула на меня внимательный взгляд, мне только и оставалось, молча смотреть на собеседницу. Врать о таком я не хотел и не мог, а воевала или нет Мария Фёдоровна, я не знал.

– Ох, молодость, молодость, – покачала головой медсестра. – Все бежите куда-то, несётесь, боитесь не успеть, а про родных забываете. Когда вспомнишь, поздно будет, мамы уже нет. Отец-то жив? – внезапно полюбопытствовала собеседница.

Я кивнул: раз Марию Фёдоровну записали ко мне в матери, отчего бы не признать Митрича отцом? Тем более, никто проверять не будет. Кинул осторожный взгляд в сторону Беспаловой, но жена дяди Васи, видимо, никак не соотнесла моё появление в палате с тем, как медсестра надрывалась в коридоре, выкрикивая её фамилию.

Вот и славно. Сейчас избавлюсь от медработницы, подойду и всё тихонько объясню. Надеюсь, женщина окажется в адекватном состоянии и сумеет понять, в какую авантюру меня нечаянно втравили вместе с Митричем и прочими односельчанами.

– Девушка, вас как зовут? – поинтересовался я.

Первое правило по жизни: хочешь нормального общения, вразумительных ответов, спроси у собеседника имя-отчество, не хами и доброжелательно улыбайся.

– Галина Львовна, – солидно ответила медсестра после короткого изумлённого молчания.

– Красивое имя, вам очень идёт! Галиночка Львовна, милая! – запел я соловьём, всё так же прижимая ладони к сердцу. – Подскажите, будьте любезны, что мне дальше делать? Маму в больнице оставят на ночь? Или её госпитализировали? На сколько? Может, что-то нужно? Лекарство там какие? Вы только скажите, я достану!

И только закончив свою пламенную речь, сообразил, что я в далёком прошлом, где многое в дефиците. Причём нахожусь в незнакомом месте, где никого не знаю. Если сейчас женщина выдаст мне список лекарств, чёрт его знает, куда бежать и через кого их доставать. Хотя… Перед глазами мелькнуло уверенное загорелое лицо председателя колхоза товарища Лиходеда. Этот точно сумеет раздобыть всё необходимое. На крайний случай обращусь к нему за помощью.

От неожиданной мысли я несколько опешил. Как так вышло, что за несколько неполных суток семья Василий Дмитриевича стала для меня практически родной? Я нисколько не кривлю душой. В эту самую минут, когда я внимательно слушал серьёзное щебетание медсестры, вдруг понял: и ведь пойду к Семёну Семеновичу, и попрошу. А если надо, то и душу вытрясу, чтобы добыть необходимое. Когда я успел так привязаться к незнакомым мне людям?

И ладно бы, к Митричу. Мы с ним практически и Крым, и Рим, и медные трубы.

– Можно забирать…

– Что? Забирать? Куда? – опешил я, услышав последние слова медсестры.

– Домой кончено, – изумилась моему вопросу Галина Львовна.

– Но… скорая… сердце… а вдруг снова приступ…

Куда я на ночь глядя с Марией Фёдоровной на руках? В Новосибирске я ничего и никого не знаю. Найти гостиницу не проблема, но заселиться в неё будет проблематично, даже с паспортами. Женщине нужен покой, а не ночные забеги по городу. Позвонить в Жеребцово тоже не могу. Даже если Беспалова подскажет номер телефона администрации или школы, не факт, что в такое время кто-то будет на рабочем месте.

– Мы, конечно, можем оставить пациентку до утра… – недовольно заявила Галина Львовна, но я уже понял: не такая она и вредная, какой хочет казаться. Вполне себе хорошая тётка, только немного уставшая и замученная жизнью. Скорей всего семейной: дети разновозрастные и муж ни разу не помощник. Потому и выглядит старше своих лет, и ворчит на всех.

– Галиночка Львовна! Что мне сделать, чтобы матушку оставили до утра? Готов на любые подвиги! – воскликнул я. – А уж если и мне какой закуток найдётся, чтобы присесть, дождаться первого рейсового автобуса… Я готов за вас всю ночь дежурить.

– Ох, шустрый какой, – стараясь не улыбаться, усмехнулась медсестра. – Так пить хочется, что переночевать негде, да?

– Так точно, – весело отрапортовал я.

– Служил, что ли? – прищурилась женщина.

– Как и положено два года, – подтвердил не раздумывая. – Хотел на флот, не взяли.

– Это почему же? – заинтересовалась медсестра.

– Плавать умею, – состроив серьезное лицо, доверительно сообщил я.

Строгая медсестра прыснула, но быстро взяла себя в руки.

– Ну-ну… шутник… Ладно… Оставайтесь… Маме твоей и правда сейчас лучше полежать, а не трястись в машине… Но чтобы по коридорам не бродил, работать не мешал, – сурово отчеканила Галина Львовна. – Там в конце коридора тупичок, в нём банкетка стоит. Ножки у неё, правда, так себе. Но ты парнишка жилистый, думаю, тебе она выдержит. Больше ничего предложить могу. В палате не оставлю, – сразу объявила женщина.

– В палате и не нужно, – заверил я. – С… мамой переговорю и уйду в тупичок.

– Ну, хорошо, – кивнула медсестра. – Бумаги у матушки на руках. Доктор ей отдала.

– Хорошо, спасибо, Галина Львовна. Если что нужно, вы скажите, я помогу чем могу…

– Или уже, помощничек, – добродушно улыбнулась женщина, окинула строгим взглядом всю палату и вышла.

Через секунду в коридоре раздался зычный голос, раздающий команды в адрес новых пациентов, шпыняющий молодых медсестричек. Сразу стало понятно, кто дирижирует приёмным покоем. Ни разу не дежурный врач.

– Мария Фёдоровна, – негромко окликнул я, стараясь не сильно привлекать внимание палаты. – Добрый вечер. Как ваше самочувствие?

– Добрый вечер, – чуть испуганно ответила Беспалова. – Вы доктор? – заволновалась женщина.

– Нет, – улыбнулся как можно более мягко. – Я вроде как ваш сын, – ляпнул, и тут же отругал себя за глупость.

Мария Фёдоровна охнула и отпрянула, схватившись за сердце.

– Не волнуйтесь, пожалуйста, – торопливо забормотал я. – Это дядь Вася придумал… муж ваш, Василий Дмитриевич… Его врачи не пустили в скорую с вами… и внука тоже… А я рядом был… Вот доктор Валерия Павловна и решила, что я ваш сын… И Зиночка… Зинаида Михайловна, – уточнил для солидности. – Она тоже промолчала… Вот мы и… Вот такая авантюра вышла, Мария Фёдоровна, но вы не волнуйтесь, я вас не брошу! Вас до утра оставили, завтра мы с вами домой поедем. Я всё организую, дядь Васе… Василий Дмитриевичу обещал.

Беспалова недоверчиво прищурилась, поджала губы, но потом всё-таки негромко поинтересовалась:

– А… вы кто?

– Я ваш новый учитель, – с готовностью представился женщине. – Не ваш, конечно, а вашего внука Серёжи Беспалого… Егор Александрович Зверев, классный руководитель десятого класса.

– Это заместо Оленьки Николаевны, что ли? – женский голос немного расслабился и потеплел.

– Именно, именно заместо… вместо Ольги Николаевны. Прошу любить и жаловать, – улыбнулся, глядя в настороженные глаза.

Что ж там за учительница такая, если все, кто про неё вспоминает, непременно называют уменьшительно-ласкательным именем. Так любят? Или настолько по-отечески относятся?

– Дед, говоришь, придумал?

– Никак нет, – покачал головой. – Дед… Митрич… э-э-э… Василий Дмитриевич в этом казусе не виноват! Это доктор со скорой помощи ни с того, ни с сего решила, что я ваш сын.

– А чего дед сам не поехал в скорой? Чего это его со мной не пустили? Муж он мне, а не пустое место, – Мария Фёдоровна с подозрением на меня уставилась.

Вот и что говорить? Что Митричу поплохело, потому его и не взяли? Так ведь разнервничается, распереживается, опять приступ. За что мне это? Верно в народе говорят: коготок увяз, всей птичке пропасть. Так и я: зарекался врать, а тут в который раз выступаю вралем в поддержку страждущих.

Была не была.

– Мария Фёдоровна, вы только не волнуйтесь, ладно? – начал я, но продолжить не успел.

Женщина ожидаемо разволновалась, схватилась за сердце, подалась ко мне и побледневшими губами простонала:

– Что с Серёженькой?

– Всё в порядке с Сережей, – ответил я.

– Дед? – ещё больше испугалась Беспалова.

– И с дедом… э-э-э… с Василием Дмитриевичем всё в полном порядке, – торопливо забормотал я. – Он за вас сильно испугался, ну и упал немножко… Вот доктор его и не пустила, сказала, давление, надо лежать.

Я все-таки не удержался и приврал, малость скрасив ситуацию. Ложь во спасение, так сказать. Её я тоже не терплю, но глядя на бледное лицо пожилой дамы я и сам перепугался, как бы чего не случилось. Ладно хоть мы в больнице, до врачей недалеко. Но всё равно, хорошего мало. Да и Митричу обещал проследить, чтобы чего дурного не вышло, а сам вон… довожу до белого каления.

– Мария Фёдоровна, – решительно начал я, чуть повысив голос, потом опомнился, понизил тон и продолжил. – С вашими родными всё в полном порядке. Завтра Василий Дмитриевич вместе с внуком за вами приедут. То есть… мы с вами сами поедем домой, и вы убедитесь, что все живы и здоровы.

Кто его знает, сумеют наши добраться утром в больницу? У Митрича работа, да и у Серёжи тоже.

– Митричем зови, так привычнее, – махнула рукой Беспалова.

– Что? – не понял я.

– Митричем говорю, зови… сынок… – устало улыбнулась женщина. – Его все так зовут почитай… да уж много лет и зовут, не упомню… А то Василь Дмитрич да Василь Дмитрич… – с теплотой в голосе передразнила меня названная матушка.

– Неудобно… взрослый человек… а я его Митрич… – смущённо объяснил.

– Прям неудобно, – отмахнулась Беспалова. – Вот что… сынок… – Мария Фёдоровна с лёгким недоверием всмотрелась в моё лицо. – Не врёшь мне? Ох… что это я… – испуганно охнула собеседница.

Я даже растерялся, быстренько оглянулся, думая, что за моей спиной Беспалова кого-то увидела. Но в палате никого, кроме пациентов, не наблюдалось. После первичного осмотра и нашей беседы с Галиной Львовной больше никто не заходил.

– Егор… как вас по батюшке? Запамятовала… – смущённо заговорила Мария Фёдоровна.

Теперь смутился я. Оно понятно, статус у меня учительский, но больница не то место, да и ситуация не так чтобы мне выкать.

– Давайте договоримся: в школе и по всем школьным делам буду Егором Александровичем, а здесь и сейчас… просто Егор.

– Что вы! Что вы! – замахала руками Беспалова. – Как можно к учителю…

– Можно и нужно, – твёрдо заявил я, уже понимая, уговоры бесполезны. А ведь всего минуту назад Беспалова называла меня «сынок».

– Егорушка… – и всё-таки Беспалова умудрилась удивить. – Ты вот чего… С моими точно всё в порядке? Ты не бойся, я крепкая, выдюжу… Лучше правда, чем неведомо про что думать… – настойчиво заговорила неугомонная женщина.

– Мария Фёдоровна, честное комсомольское, всё в порядке и с Митричем, и с внуком вашим. Хороший, между прочим, парнишка, – решительно перескочил я с темы. – Добрый малый, наверное, и помощник славный…

Сработало. Беспалова расцвела, заулыбалась, глаза заблестели.

– Хороший, Егор Александрович, – с любовью заговорила женщина. – Добрый – это есть… Говорю ему, говорю… а всё без толку, – вздохнула бабушка Серёжи. – Через то и страдает иной раз… Всех готов защищать… А уж животных как любит… и-и-и-и… – покачала головой Мария Фёдоровна. – Его б воля, всех бы в дом притащил. А так найдёт, откормит и пристраивает в добрые руки. У нас-то на селе без кошки-собаки редко кто живёт. Оно и верно, без животинки какая жизнь? Никакой. Они жеж добрых людей за версту чуют, и злых тоже… Вот в войну у нас случай был…

Беспалова начало было рассказывать, но тут дверь распахнулась и в палату вошла Галина Львовна.

– Так, молодой человек, берите вашу маму и на выход, – строго велела медсестра.

– На выход? – удивился я, поднимаясь со стула.

– Маму под руки и в палату семнадцать, прямо по коридору и направо. Маруся в курсе. Место освободилось.

– Помер кто? – охнула Мария Фёдоровна.

– Типун вам… – возмутилась медсестра. – Выписали, – уверенно заявила Галина Львовна.

Я засомневался в её словах: выписка на ночь глядя? Но не стал допытываться. Если кто-то и помер на том месте, Беспаловой лучше не знать. Мало ли как отреагирует, разволнуется, запротивится. А в этой палате её точно не оставят. Она вроде как для экстренных пациентов, который обратились с острой болью или на скорой прибыли.

– Идёмте… мама… – запнулся я.

– Пойдём, сынок, – закивала Мария Фёдоровна, сглаживая мою запинку. – Спасибо вам, – уважительно поблагодарила нашу фею в белом халате.

– Да чего уж там… – отмахнулась Галина Львовна, но видно было, приятна ей благодарность.

Сбегаю с утра, куплю коробку конфет, – решил я. Доброе слово и кошке приятно, а тут нам вон как помогли, на ночь оставили, на улицу не выгнали. Честно говоря, в больницах в своё советское время бывал редко, не знаю, как оно всё тут устроено. Но отчего-то думаю, могли бы и домой отправить, раз вроде как всё в относительном порядке оказалось и Беспалову не госпитализировали.

– Осторожно… мама… – я поддержал Марию Фёдоровну, которая слишком резко поднялась, оттого покачнулась, видимо, голова закружилась.

Странное чувство возникло где-то в районе сердца. Который раз за вечер произношу это слово. Никогда не использовал его в своей жизни по отношению к себе. Не привык. Губы как будто судорогой сводит, в глазах что-то свербит, а в груди отдаётся непонятным. Жаль, не повезло Егору с родителями… Зато с чужими людьми повезло.

Вон как Егорка по душе Митричу пришёлся. Да и соседка, Степанида Михайловна, тоже не прочь молодого учителя в сынки записать… Да только как-то незаметно, в одночасье, прикипел я душой к шебутному Василь Митричу. Теперь вот и жена его мне вроде как мамой стала…

Мама… Никогда не знал, каково это – просыпаться и засыпать с этим словом. Пацанов в армии гонял нещадно, заставляя письма матерям писать, не отлынивать. Как говорится, что имеем – не храним. Поздно плакать на могилках, когда родителей не стало. Мёртвым всё равно. Живым внимания не хватает.

Я встряхнулся, прогоняя несвойственные мне мысли.

– Помочь?.. мама…

Может, и глупо, но мне, здоровому во всех смыслах и временах лбу, было приятно называть «мамой» эту милую женщину с морщинистым лицом и натруженными руками.

Мария Фёдоровна глянула на меня отчего-то затуманеннымми глазами, спустила ноги на пол и замерла.

– Что… мама? – спросил я.

– Ноги…

И только тут мы оба сообразили, что идти-то моей названной матери не в чем. Забрали её из дома, в чём была. А была она в простом байковом халате и в вязаных носках. Обувь как предмет одежды отсутствовала. Ни тапок, ни туфель.