Именно в столице Лиза и узнала о начале войны с Наполеоном. Страшные известия запоздали и достигли Санкт-Петербурга только через несколько дней после вторжения французских войск на русские земли. Лиза постоянно просила рассказывать Василия Дмитриевича о том, что творится на границах империи, с замиранием сердца слушая о трагедиях, которые происходили у западных рубежей России.

Вскоре Арсеньев поправился и даже стал выходить на прогулки вместе с женой. За обедом он также составлял Лизе компанию, но все же постоянно жаловался на боли в подреберье. На супружеские права он не претендовал, и Лиза спала одна в большой обитой золотистым шелком спальне, каждый день молясь о том, чтобы ее жизнь так и продолжалась далее. Теперь она жила в шикарном особняке на Невском проспекте. В ее распоряжении были своя шестерка породистых скакунов, ложа в опере, многочисленные крепостные слуги, огромный годовой доход, изысканные наряды. Но все же она была несчастна. Да, ее муж не докучал ей, занимаясь своим здоровьем и приемами важных гостей в их особняке. Арсеньев ездил с визитами, куда иногда сопровождала его Лиза, а также занимался по утрам делами в своем кабинете. Но все же Лиза ощущала, что ее жизнь погублена. Осознание того, что уже никогда не сможет полюбить молодого мужчину, от одного вида которого у нее будет рьяно биться сердце, а если даже и полюбит, никогда не сможет выйти за него замуж по любви, изводило девушку день и ночь.

Восьмого июля Лиза, возвратившись от портнихи, получила письмо от брата. Почерк был ей незнаком, и Лиза уже с первых строк поняла, что ей писал товарищ Петра. Из письма девушка узнала, что полк брата переведен в Россию для удержания позиций на границе империи. Его сослуживец также писал, что Петр Андреевич сильно ранен в голову в одном из первых сражений с французами при переправе через реку. В эту пору Николаев находился в полевом госпитале в крайне тяжелом состоянии, и доктора не верили в его выздоровление. Оттого он и решился просить товарища написать, вероятно, последнее письмо горячо любимой сестре.

Прочитав письмо, написанное рукой сослуживца Петра, несколько раз, Лиза ощутила, как ее сердце сжалось от боли. Любимый брат, единственный человек в этом мире, кто искренне любил ее и являлся невольным свидетелем той счастливой жизни, когда были живы ее родители, ныне лежал в предсмертной агонии. И, возможно, уже никогда она не сможет увидеть его. Выспросив у одного из камердинеров мужа, сколько по времени ехать до Ковно, откуда было получено письмо от Петра, Лиза во что бы то ни стало решила поехать к брату. Но она понимала, что Василий Дмитриевич никогда не отпустит ее на территорию военных действий. Для мужа Лиза сочинила историю о том, что скучает в столице по мачехе и хочет навестить ее. Василий Дмитриевич согласился на ее вояж в усадьбу Николаевых. Уже на следующий день Лиза в сопровождении шести слуг отправилась в путешествие.

Едва они выехали за верстовые столпы столицы, девушка велела конюху править в сторону Ковно. На его удивленный вопрос Лиза заявила, что они едут к ее брату и за молчание она обещает заплатить каждому из слуг по пятьдесят рублей по возвращении, если ее муж ничего не узнает.

И теперь ее путь приближался к концу. По словам последнего станционного смотрителя, до Ковно оставалось всего два дня пути, и Лиза с каждым днем все сильнее переживала. Девушка опасалась, что опоздает и ее брат умрет, до того как она успеет проститься с ним.

Корнилов и Васильчиков стремительно верхом на взмыленных лошадях пробирались сквозь редкий сосняк. Они возвращались из разведки, объехав почти десяток верст и выяснив, где находятся основные силы противника. Верхом два гусара в пыльных синих мундирах были почти незаметны, ибо старались двигаться среди деревьев, скрываясь за густыми елями. Сокращая, где можно, путь до расположения своего корпуса, они соблюдали крайнюю осторожность. Им надо было добраться до лагеря русских живыми, ибо от их ценных сведений зависели дальнейшие военные действия их корпуса. Гусары их полка являлись основной силой разведки. Они первые выходили на противника, порой принимая неравный бой с неприятелем, несли сторожевую службу и, конечно же, бились на полях сражений вместе со всем корпусом.

До лагеря русских оставалось всего несколько верст. Но, едва приблизившись к одной из лесных дорог, молодые люди увидели, как некая карета, видимо, следовавшая по дороге, подверглась нападению французских солдат. Корнилов сделал знак Васильчикову, и гусары резко остановились, укрывшись за невысокими сосенками, росшими у дороги. Не желая выдать себя, молодые люди замерли всего в двух десятках метрах от неприятной картины, которая открылась им.

Шестеро французских солдат в сине-белых мундирах дрались с четырьмя слугами-мужиками в богатых ливреях. Французы были вооружены саблями, а мужики лишь подручными палками и ножами. Павел, нахмурившись, смотрел на этот неравный бой всего минуту и отметил, что еще двое мертвых русских уже лежат на земле. Французы словно издевались и дружно громко гоготали, крича по-французски, что русские медведи совершенно не умеют драться. В следующий миг дверца кареты открылась, и оттуда показалась женщина в темном платье.

– Не выходите, барыня! – крикнул один из слуг. Женщина, взвизгнув от увиденного, мгновенно скрылась в экипаже, захлопнув дверцу. Это сразу же привлекло внимание двух французских солдат, и они бросились к карете, пытаясь сломать дверь.

– Поможем! – тут же громким шепотом произнес Васильчиков, обращаясь к Корнилову. Отчетливо понимая, что без их помощи французы перебьют всех остальных, Павел тихо выругался.

– Нет, – глухо прохрипел Корнилов, не спуская взора с француза, который добивал третьего слугу. – У нас в обрез времени до боя. Надобно срочно доставить донесение.

– Но как же? – произнес недовольно Васильчиков.

– Вот что, – в ту же секунду приняв решение, выпалил Корнилов. – Слушай приказ. Скачи один. Доставь донесение. Я сам здесь разберусь.

– Но как ты один?

– У меня рука лучше рубит. Как старший по званию приказываю – скачи один. Ну! Это приказ! – Павел гаркнул на Васильчикова и с силой ударил рукой по крупу его жеребца. А сам, обнажив саблю, понесся прямо на четверых французов, которые пытались добить последних двух мужиков. Васильчиков, отметив, что Корнилов прямо на ходу зарубил одного из французских солдат, присвистнул и полетел галопом вперед в нужном направлении.

Увидев дикого всадника в синей форме гусара с обнаженной саблей наперевес, четверо французов кинулись на него, бросив раненого слугу на землю. Пока Павел жестко разделывался с окружившими его солдатами, один из французов пристрелил последнего мужика. Пытаясь затоптать неприятелей копытами своего жеребца, Корнилов увидел, как двое других французов, видимо, не заметив его нападения, ломали дверцу кареты, которая едва держалась. Зарычав, Павел вновь переключил внимание на трех солдат, которые пытались всадить в него лезвия сабель, но Корнилов умело отбивал их удары. Уже через несколько минут он, проведя подряд несколько умелых ударов саблей, зарубил насмерть одного из солдат, а вскоре тяжело ранил третьего, самого проворного француза.

Со стороны кареты вдруг раздался дикий женский крик, и Павел, обернувшись, увидел, что дверца сломана, а французов не видно. Похолодев от неприятного озноба, Корнилов нанес молниеносный мощный колющий удар саблей последнему неприятелю, и тот рухнул на землю, к ногам коня Корнилова, с кровавой раной на изуродованном лице. Ударив ногами в бока коня, Павел устремился к карете. На ходу выпрыгнув из седла, он рванул висящую сломанную дверцу, которая загораживала ему проход, и невольно оторопел, застыв у подножки кареты.

Перед ним предстала омерзительная сцена: женщина в темном одеянии пыталась бороться с двумя солдатами, один из которых держал ее за руки, не давая ей вырваться и закрывая рот ладонью, а второй силился снять свои панталоны. Однако женщина изо всех сил яростно била ногами, попадая короткими ботиночками то по животу, то по ногам второго француза, который никак не мог справиться со своей одеждой.

Павел, отметив смелость женщины, которая, видимо, не собиралась становиться безропотной жертвой, ворвался внутрь и мощным ударом кулака саданул ближайшего француза. Схватив солдата за мундир, Корнилов выкинул француза из кареты, оглушив его ударом по голове рукоятью своей сабли. Когда повернулся обратно, он увидел в проеме двери второго француза, который, вытащив саблю, попытался оказать ему сопротивление. Невольно отметив, что женщина с криком забилась в дальний угол кареты, Корнилов увернулся от сабли врага и пнул его со всей силы по ногам. Француз рухнул, выпал из кареты и ударился головой об колесо. Павел тут же всадил ему в спину острие сабли.

Уже через миг Корнилов вновь запрыгнул в карету и вперился яростным мрачным взором в женщину, пытаясь понять, все ли с ней в порядке. Она так и сидела, забившись в угол, прикрыв ладонями рот и поджав колени к животу. Словно испуганный зверек, она ошарашенно смотрела на него своими огромными ярко-зелеными глазами. Осознав, что перед ним юная прелестная девушка со светлыми волосами, Корнилов слегка опешил и умелым движением убрал саблю в ножны. Пальцы девушки были в крови, и Павел невольно подался в ее сторону и выдохнул над нею:

– Вы ранены?

Он бесцеремонно схватил кисти ее рук, оторвав их от ее рта, и развернул ладонями к себе.

– Нет, – произнесла девушка мелодичным голосом. – Это их кровь. Я расцарапала одному лицо.

– Вы не дадите себя в обиду, я уж понял, – вымолвил Корнилов, вспомнив момент, когда ворвался в карету и увидел, как она всеми силами сопротивлялась насильникам. Он отпустил ее ладони, вновь окинул взором красивое бледное лицо девушки, светло-золотистые переливающиеся волосы, необычные глаза невозможно сочного мятного оттенка и остановился на ее пересохших полных губах. На вид ей было лет восемнадцать. Мгновенно Павел осек себя. Было явно неприлично так долго глазеть на нее. Нахмурившись, Корнилов чуть отодвинулся от девушки. Он спрыгнул на землю, протягивая ей руку.

– Выходите, здесь нельзя оставаться, – скомандовал он.

Она вышла вслед за ним, опершись на его широкую ладонь, и печально произнесла:

– Благодарю вас. Если бы не вы…

– А, пустое, – отмахнулся Корнилов, подходя по очереди к ее слугам, распростертым на земле, и осматривая их. – Все мертвы, – вынес он вердикт, когда оглядел последнего. Поправляя саблю в портупее, он выпрямился и обернулся к девушке, которая замерла рядом. Обхватив себя руками, она дикими ошалевшими глазами смотрела по сторонам на трупы.

– Это вы их? – вымолвила Лиза, указывая головой на солдат в бело-синей форме.

– Французов? – спросил Павел.

– Да, – пролепетала тихо она. – Как все ужасно…

– Они перебили всех ваших людей и вас едва не… – он замялся, не решившись сказать нечто непристойное при ней. Она казалась такой чистой и невинной. Павел нахмурился, осознавая, что, если бы он не оказался рядом, могла бы случиться трагедия не меньшая, чем смерть ее слуг.

– Вы не подумайте. Я очень благодарна вам, – вымолвила Лиза, не спуская пытливого взгляда с высокой подтянутой фигуры гусара. Она невольно остановила заинтересованный взор на его мужественном молодом лице. На вид ему было лет двадцать пять – тридцать. Высокий, широкоплечий, с давящим властным взглядом, он показался Лизе невозможно опасным и грозным. Он как-то странно пронзительно смотрел на нее и вдруг спросил:

– Позвольте узнать, куда вы ехали?

– В Ковно, – просто ответила она.

– Ковно занят французами. А здесь территория военных действий. Неужели вы не знали, что идет война?

– Знала, но… – она не договорила, как раздался выстрел.

Павел лишь успел обернуться на звук и в следующий миг заметил, как девушка напряглась и ее глаза распахнулись, а с губ сорвался испуганный возглас, через мгновение она начала оседать на землю, а на плече девушки расползалось кровавое пятно. Он, не мешкая, бросился к ней и едва успел удержать от падения. Выстрел раздался вновь, и пуля просвистела над его ухом. Процедив проклятье, Корнилов проворно и бережно положил бессознательную девушку на траву и стремительно развернулся. Один из французов, вероятно, только раненый им, вновь целился в него из пистолета. Павел в три прыжка налетел на солдата и, молниеносно выхватив саблю из ножен, одним умелым ударом перерезал французу горло. Бросив мертвого на землю, Корнилов вытер саблю о мундир врага и убрал ее в портупею. Быстро вернувшись к девушке, неподвижно лежащей на траве, он, встав на колено, склонился над нею и приложил руку к ее шее. Она была жива, но без сознания.

– Мерзавец, – процедил Павел. Нахмурившись, молодой человек стал осматривать ее плечо. Кровавое пятно становилось все больше. Павел подумал: «Если ее быстро доставить в лазарет, то, возможно, она выживет. Но зачем она ехала в Ковно? Ведь кругом почти на всех дорогах в окрестностях можно наткнуться на французов».

Вдруг девушка распахнула глаза и непонимающим взором посмотрела на Корнилова, склонившегося над нею. Ее глаза насыщенного зеленого цвета показались Павлу огромными. «Ее взор проникает в самое нутро», – подумал он.

– Мое плечо… оно горит… – простонала она, едва шевеля пересохшими губами. – Прошу, помогите мне… как больно…

Она вновь потеряла сознание, прикрыв глаза.

– Вот напасть, – процедил Корнилов. Понимая, что нельзя терять ни секунды, он легко поднял девушку на руки и коротко свистнул. Его жеребец сию минуту оказался рядом, и молодой человек осторожно на вытянутых руках поднял девушку и положил ее на круп своего жеребца. Ловко вскочив в седло, Корнилов приподнял легкий стан незнакомки сильной рукой и, оперев ее на свою грудь, крепко обвил ее талию рукою, удерживая от падения. Пришпоривая своего коня, Павел устремился прочь с этой злосчастной поляны, недовольно бубня себе под нос: – Еще приключений мне не хватало…

Так и прижимая легкое бессознательное тело девушки к себе, Корнилов направил жеребца в сторону дислокации русских войск. Спустя полчаса он оставил девушку на попечение полевого доктора и галопом поскакал по направлению к штабу.