Минут десять мы сидели в тишине, и наконец девушка, не отрывая глаз от бумаги, кивнула:

– Готово.

– Готово?

– Ага, готово, – еще тише подтвердила она.

– Можно посмотреть?

– Пожалуйста.

Она протянула мне альбом, и я увидел, что же там такое. Красиво, как на фотографии, глаз не оторвать. Удивительно, как ей удалось добиться такого эффекта цветными карандашами.

Через голубое небо перекинулась радуга, свободно парило несколько голубей. Пышно цвела лужайка, за которой протекала речка.

– Как красиво. Это где такой пейзаж?

Я так спросил, потому что он меня очень тронул. Если такое место в самом деле существует, я бы хотел там побывать.

– Не уверена. Может, есть такое место, может, нет, – к моему удивлению, уклончиво ответила она. – Сам ты как думаешь: где это?

– Не знаю, но как будто в раю.

Легко готов поверить, что если бы кто-то взялся написать картину с райской натуры, то так бы и вышло. Идеальное попадание в образ.

– Рай?.. А что, неплохая догадка. Но не совсем.

– И какой же правильный ответ?

– Небеса.

– Небеса?.. – переспросил я, и девушка кивнула. И добавила:

– Я рисовала без натуры.

Нет, ну вообще и на небеса похоже. Хотя я там не бывал, сказать ничего не могу.

– Нарисовано очень здорово, но почему такая тема? – спросил я, не уточняя, что лично для меня ее рисунок – очень зловещее предзнаменование.

Она не ответила, только молча смотрела в альбом.

Меня смущала тишина, поэтому в поисках темы для разговора я перелистнул на страницу назад. Предыдущая работа тоже пестрела яркими красками, но я невольно охнул.

Под голубым небом во все стороны разливалось море, из которого поднималась радуга. В центре композиции – лестница. Радужная лестница, уходящая в небо. У ее подножия стояла девочка в белом платье. Еще чуть-чуть – и взойдет на первую ступеньку. Как будто она отправлялась на небеса. Таинственно.

– Эта девочка – я, – пробормотала моя новая знакомая, задумчиво глядя на рисунок. Подняла на меня ничего не выражающий взгляд.

– Да? Как будто… идешь навстречу смерти. – Я попытался пошутить, но девушка кивнула:

– Так и есть.

Она сказала это так серьезно, что я не нашелся с ответом.

– Я скоро умру.

– А?

Наверное, я ослышался. На миг мне показалось, что она сказала: «Скоро умру».

– Повтори, пожалуйста.

– Я скоро умру, – произнесла она то же самое. – Поэтому пытаюсь представить себе, как оно там, на небесах, и рисую, что вижу.

Ни мускула не дрогнуло на ее лице. Я снова вгляделся в ее работу.

Получается, девочка на рисунке поднимется по лестнице в то самое место, которое на моих глазах появилось на следующем листе.

Я растерял все слова и только смотрел в альбом. Так странно, что она решила поделиться с незнакомым парнем таким страшным секретом. Хотя, может, она так дразнится? Хоть бы дразнилась…

– Я болею. Очень редкой болезнью, она встречается у одного на несколько сотен тысяч. С детства практически живу в больнице, – объяснила она совершенно буднично, забрала у меня альбом и снова взялась за цветной карандаш. Хотя сказала, что закончила, но, видимо, захотела еще кое-что поправить. – Врачи говорят, мне осталось всего полгода.

Она не отрывалась при этом от работы, и казалось даже, что говорит не о себе, а о ком-то другом. При этом так спокойно, что я не чувствовал, будто она это серьезно. Но вроде и лгать ей незачем, и о том, что она в больнице уже давно, я тоже знал наверняка.

– Правда всего полгода?

– Ага, – ответила она, не отрываясь от рисунка. – А ты почему в больнице? Пришел кого-то проведать?

– Угу… Вроде того.

– Мм, понятно.

Я не смог. Не смог так же запросто сказать, что тяжело болен и мне осталось около года. Почему она такая спокойная? Как будто не боится умереть.

– Тебе не страшно?

– Что именно? – ответила она вопросом на вопрос. Хотя наверняка понимала, о чем это я. И все же мне не показалось, что она таким образом храбрится.

– Ты знаешь, что скоро умрешь, но, кажется, совсем не боишься.

– Так я и правда особо не боюсь. Мне уже давно сказали, когда это произойдет. Я скорее даже жду не дождусь. По-моему, на небесах не так скучно, как в больнице. И красиво там, и воздух свежее, – на одном дыхании проговорила она, но пальцы девушки застыли, и она внимательно вгляделась в то, что нарисовала. Я совершенно не понимал, что за эмоции прячутся под равнодушным лицом.

Она медленно закрыла альбом и поднялась. Бросила взгляд на часы, которые висели в комнате отдыха.

– Мне пора в палату.

Видимо, или ждала кого-то в гости, или ее навещал врач. Я тоже поднялся и проводил ее взглядом. Если честно, я бы еще немного поговорил.

– Ты всегда тут рисуешь? – спросил я с надеждой. Вдруг мы снова встретимся?

– Или тут, или в палате. Когда людно, стараюсь у себя.

– Понятно. Можно еще как-нибудь посмотреть? – Я изо всех сил старался придумать предлог.

На несколько секунд девушка задумалась, но потом улыбнулась:

– Можно. Ну, пока!

И она убежала, зажав под мышкой альбом. Я спустился на лифте в холл и вышел из больницы.

В автобусе до дома я всю дорогу думал о ней. Неужели ей правда осталось всего полгода?

Это даже меньше, чем мне, а ей хоть бы хны. Обычный человек, узнав, что скоро умрет, расклеится и отчается, как я, на все махнет рукой. Или я чего-то не понимаю?

Она приняла смерть. Видимо, у нас совершенно разное мышление. Я боялся конца, она же – ждала с нетерпением. Уже только по этому понятно, какая она чудачка, – хотя, может, и нет. И такой красивый рисунок! У нее не просто уверенная рука, нет: ее работа пронизана неуловимым очарованием. Мне захотелось больше узнать о ее творчестве, но не только: и о ней самой тоже.

Пока шел от автобуса до дома, сообразил, что у меня напрочь вылетело из головы спросить, как ее зовут и сколько ей лет. Чем болеет, тоже интересно, но такое лучше не спрашивать. Я все равно не пойму, а она вряд ли захочет говорить.

Я вздохнул и поднял глаза к небу. Оно уже порыжело, и на лицо падали яркие лучи заходящего солнца.

Сколько еще я увижу прекрасных закатов? Я продолжил путь, охваченный сентиментальностью. Кажется, сегодня у меня бы вышел красивый рисунок.

Дома я тут же поднялся к себе. Сел за стол и открыл альбом на чистой странице. Карандаш свободно полетел по бумаге. Я передавал краски того заката простым карандашом.

– Акито? Ты дома? – крикнула из коридора мама, но я не ответил и продолжил работать.

То наклонял карандаш, сгущая тени, то поднимал его перпендикулярно листу, накладывая тонкие штрихи. Где-то через час закончил.

Получилось тускловато – простым карандашом все-таки сложно выразить закат. Но я остался доволен. Опять похвалил себя за хорошую работу: 82 балла.

Закрыл альбом и уставился в потолок, обклеенный обоями. Он показался мне гигантским холстом.

Я медленно прикрыл веки. Поверх черного холста проявилось лицо той самой безымянной девушки, которая так красиво рисует. Надо будет обязательно снова ее найти. Я себе пообещал так и сделать, а потом открыл глаза.

– Акито, мама ужин приготовила, просит через пять минут спускаться! – позвала Нацуми, которая зашла в комнату, по своему обыкновению не постучавшись.

– Ага, хорошо, – отозвался я, и сестра тут же убежала.

Через пять минут я спустился по лестнице.

Когда оказался в столовой, мама из кухни крикнула:

– Простите, бифштекс не прожарился, еще пять минуток!

– Ну во-о-от, а я уже голодная, – заканючила Нацуми.

На диване отец читал вечернюю газету и грустно улыбнулся.

Мне казалось, я смотрю сериал про жизнь счастливой семьи. Сколько еще он продлится? Разобьется ли их счастье, когда меня не станет? Будут ли родители плакать обо мне?

Вот о чем я размышлял, глядя на Нацуми, которая уже даже взяла в руки палочки.

* * *

Май пролетел, и я глазом не успел моргнуть, как начался июнь. Зелень в школьном дворе загустела, и чувствовалось, что наступает лето. В следующем мае меня на свете уже не будет. Я прощаюсь с весенними цветами и видами. Окрашенный грустью, даже самый будничный пейзаж наполнялся для меня очарованием и прелестью.

Я брел к остановке, любуясь пышной зеленью. Скоро подъедет тот же автобус, на котором я ездил всегда. Как обычно, он пришел по расписанию, и я сел на привычное место. В школу я ездил издалека, садился на ближайшей к дому остановке, поэтому поначалу салон пустовал. Но чем ближе к школе – тем больше прибавлялось народу и тем громче гудели голоса.

До того как у меня обнаружили болезнь сердца, я добирался до школы на велосипеде. Дорога занимала полчаса, и в одном месте приходилось подниматься в гору, притом в такую крутую, что этот склон называли сердцевыпрыгивательным. И никак его не объедешь.

Я не хотел изменять привычке, но родители настояли, чтобы я пересел на автобус. А он всегда следовал одним и тем же маршрутом, который мне быстро надоел.

– О, Акито! Утречка! – окликнула Эри, догоняя меня на велосипеде.

Я брел в школу, глядя себе под ноги. Когда мы поравнялись, она спешилась и пошла рядом.

– И тебе.

Я лишь на миг посмотрел на нее, а потом опять уткнулся взглядом в землю. До того как поставили диагноз, мы с Эри каждый день катили в школу вместе. Сёта приезжал раньше нас, потому что ходил на утренние тренировки футбольной секции.

– Хорошая сегодня погода!

– Угу…

– Сегодня тест по математике. Готовился?

– Нет…

– А…

В последнее время никак иначе мы не разговаривали. Она что-нибудь говорила, я односложно отвечал. Думаю, поэтому она и считала, что я стал какой-то странный. Раньше мы общались живее. И не то чтобы мне было неохота с ней говорить, просто становилось горько. Я хотел, чтобы между нами выросла стена.

Я в нее влюбился еще в начальной школе. Мы учились вместе с первого класса, и вплоть до десятого я думал только о ней. Но теперь чувство прошло. Почему? Само собой разумеется, из-за болезни. Потому что какой смысл теперь любить Эри?

Все пары, в том числе супружеские, рано или поздно распадаются. Ничего вечного на свете нет. Я и так это понимал. Весь вопрос в том, когда наступит конец. Обычные люди этого не знают, поэтому могут заводить отношения и жениться. Но у меня все иначе. Я знаю, когда все закончится. Поэтому не имею права никого любить. Даже если бы мы начали встречаться, я не принесу ей счастья. Только боль.

К тому же я знаю, что Сёта ее тоже любит.

Так что я решил отступиться ради ее же собственного блага.

– Акито, у тебя все еще освобождение от физкультуры? – спросила Эри, когда мы расселись по партам. На ежегодной перетасовке учеников нас забросило в один класс, и даже более того: нас посадили друг от друга по соседству, хотя я бы и предпочел оказаться подальше.

– Угу… Освобождение.

– Ага. Болит коленка?

– Да, побаливает.

Я соврал, что не хожу на физру из-за травмы. И велосипед поэтому же забросил. Эри с Сётой мне поверили.

Классному руководителю и физкультурнику рассказал как есть про больное сердце, и они отнеслись с пониманием. Я их попросил ничего не говорить одноклассникам. А вот чего я не сообщил, так это сколько мне осталось жить. Не хотел, чтобы жалели. Хватит с меня и родителей.

Доктор Кикути сказал, что умеренные нагрузки мне не повредят, но я совершенно не хотел заниматься, поэтому на физкультуре всегда сидел в сторонке. А сегодня тем более: в программе стоял бег на длинную дистанцию. Я его и до болезни с удовольствием бы прогулял.

– У Акито освобождение! Блин, тоже, что ли, коленкой стукнуться?

– Завидую! – вздыхали одноклассники.

Я только усмехался в ответ.

Сел в тенек и смотрел, как они бегают. Все строили ужасно несчастные лица – то ли от жары, то ли от влажности. Неподалеку бегали на короткую дистанцию девчонки. Я сам не заметил, как начал следить за Эри. А ведь твердо решил ее забыть. Бесплодная любовь – только время на ветер.

День опять пролетел незаметно. На уроках я, как обычно, рисовал. Учиться не хотелось, хоть ты тресни. На математике я, понятное дело, почти ничего не решил. Да и какая разница. Все равно скоро умирать.

Когда занятия закончились, я набил сумку учебниками и собрался на выход, но вдруг меня окликнула Эри:

– Акито, пройдемся вместе немного?

– Я не против, но тебе же на секцию.

– Я сегодня не пойду, – улыбнулась она от уха до уха.

Подруга шла впереди, и хвостики на голове подпрыгивали в такт ее походке. От Эри веяло каким-то легким, сладким запахом.

Она провожала меня до остановки, а велосипед вела рядом. Сумку сунула в корзину.

– Ну как тест?

– Ничего не решил. В половине хоть что-то накорябал, а к остальному даже не притрагивался.

– Мм…

Разговор тут же иссяк, и какое-то время висела тишина. До остановки мы пока не дошли, и ситуация начала меня смущать.

– Акито, – произнесла Эри, останавливаясь.

– Что такое? – Я повернулся к ней.

– У тебя же… на самом деле колено не болит? – робко спросила подруга.

– Болит, – не согласился я.

– Гм… И все-таки ты стал очень странным. Что случилось? Как будто другой человек.

– Другой человек, – задумчиво повторил я. Может, и так. Даже не «может». Я и сам заметил, что до диагноза и после смотрел на жизнь совершенно по-разному. У меня изменился характер. Я часто ненавидел себя за то, что вижу мир в таких негативных красках.

– Если что-то случилось, расскажи! – Глаза Эри сверкнули от слез.

В сердце вновь всколыхнулось забытое было чувство.

Я отвернулся:

– Правда ничего такого.

– Но тогда почему?..

Однако вопрос она не закончила. Наверное, хотела спросить: «Почему ты так изменился?»

– Прости. Автобус скоро, мне пора, – простился я и ушел.

На самом деле хотелось во всем признаться. Хотелось рассказать о болезни любимой Эри и дорогому другу Сёте и чтобы они меня пожалели.

Но одновременно страшно не хотел. Я до сих пор отказывался признавать, что со мной случилось несчастье, а если расскажу им, то придется столкнуться с диагнозом лицом к лицу. А хотелось пока еще побыть обычным старшеклассником. Не надо, чтобы меня считали несчастным школьником, которому дышит в затылок смерть. Я даже сам о себе так не хотел думать.

На самом деле я до сих пор не верил, что скоро умру. Где-то в глубине души я истово надеялся, что меня еще спасут и я выздоровею.

Вскоре я обернулся, но Эри уже не увидел. Дома первым делом открыл альбом, но тут же закрыл и задумался о прошлом.

Шестнадцать лет и девять с небольшим месяцев. Это так мало, что я фыркнул. Зачем я вообще родился на свет? Как можно умереть, когда ничего не успел?

Мне вдруг вспомнилось, как прошлым летом мы с Эри и Сётой ходили в кино.

Смотрели фильм про парня-старшеклассника и неизлечимо больную девушку. В конце, понятное дело, главная героиня умерла – никто, в общем-то, и не сомневался.

Эри с Сётой просто обревелись. Я их даже упрекнул, сказал, это же, мол, все неправда.

У меня за весь сеанс сердце даже не дрогнуло. Почему герой вообще влюбился в девушку, про которую точно знал, что она скоро умрет? Меня это выбесило. Ладно еще, когда ничего не известно, но ведь она же правда умирала. Они оба знали, чем все закончится. И я совершенно не мог себе представить, что на месте главного героя я так же убивался бы после ее смерти.

А в текущих обстоятельствах меня еще больше бесил уже не герой, а героиня. Больно радостная для умирающей. Какого черта она не билась в отчаянии и вообще так беззаботно улыбалась? Как вспомню – так просто зло берет.

Видимо, за это меня и настигла болезнь.

Героиня на протяжении фильма, насколько помню, до своей смерти старалась успеть сделать все, что хотела.

Может, и у меня остались незаконченные дела? Но в голову ничего не шло. Я ничего не хочу.

В таких вопросах вернее всего спросить у других людей. И я достал из кармана телефон.

«Неожиданный вопрос. Предположим, вы узнали, что скоро умрете. Что сделаете напоследок?» – написал я на одном сайте. На таком, где народ просил совета по любым, даже самым мелким, проблемам. Им отвечали не какие-то конкретные люди, а все, кому попадался на глаза вопрос. Я от скуки тоже иногда там зависал, отвечал даже кому-то. А вопрос оставил впервые.

Пока ждал откликов, убивал время за рисованием. Выбрал сюжет: «Одноклассники, бегущие длинную дистанцию в школьном дворе». Я их видел воочию всего пару часов назад, поэтому шло хорошо. Когда набрасывал их фигуры на бумаге, на сердце светлело. На самом деле, если бы не рисование, я бы уже не жил.

Когда я нарисовал примерно половину рисунка, вдруг звякнул телефон.

На экране высветилось сообщение от Сёты:

«Эри звонила. Нам кажется, ты что-то скрываешь».

Я вздохнул.

«Не скрываю. Не парьтесь так», – ответил я и забросил телефон на кровать.

Несколько минут спустя снова чирикнуло уведомление, но я не стал отвлекаться.

Я молча рисовал, размышляя о том, что вот и еще один день потрачен зря.

* * *

Наутро пошел дождь. Поэтому на третьей остановке в мой автобус зашла Эри. Мы встретились глазами, но промолчали, и она села на два места позади меня.

Доехали до школы, и начался очередной мучительный учебный день. Мне туда, если так подумать, больше ходить не надо. Что такого полезного может выучить на занятиях школьник, которому скоро умирать?

Но я, наверное, продолжу ходить, пока вообще стою на ногах. Буду там притворяться обычным старшеклассником, ничем не примечательным старшим сыном, а потом незаметно умру.

Я рассеянно глядел в окно. Стекло покрыли капли дождя, и казалось, что вид снаружи выложили мозаикой. Пока я размышлял, что бы такого нарисовать в тетради сегодня, вдруг вспомнил кое-что и достал телефон. И пролистал экран – незаметно, чтобы преподаватель по японскому меня не засек.

Я совершенно забыл про свой вчерашний вопрос на сайте. Если честно, не ждал особо содержательных ответов. Так, спросил от скуки, и захотелось узнать, чего бы хотели успеть перед смертью другие.

«Брошу работу и отправлюсь в путешествие, промотаю все деньги».

«В любом случае оторвусь по полной».

«Хотелось бы как-то помочь родителям и их отблагодарить».

«Признаюсь любимому человеку».

«Не хочу, чтобы после смерти увидели, что у меня в компе. Разобью его на фиг».

«Отправлюсь за границу».

И все такое прочее.

Обо всем этом я уже хоть раз да думал.