Глава 2

– Почему именно Лин? – хмурится мама. – Я тоже природник, к тому же опытный следователь. Раз так нужно изобразить госпожу Шеус…

– Не просто изобразить, а выдать себя за боевого мага, – нетерпеливо перебивает Алан. – В отличие от тебя, Ани, твоя дочь, – боевик с десятилетним опытом. За время практики у неё выработались рефлексы, которые не подделаешь. А мне меньше всего хотелось бы, чтобы кто-нибудь заподозрил подмену.

– К чему такие сложности?

Мамино удивление объяснимо: я тоже впервые слышу о том, чтобы в расследовании преступления применялись подобные методы.

– Помощник понтифика, наглый мальчишка, заявил, что пропустит к телу исключительно членов Совета! – Алан сердится. – И он в своём праве: храмы – территория Всевышнего, там распоряжаются патеры. Но в Совете до сих пор нет ни одного природника. Мы же так и не утвердили кандидатуру госпожи Суэз. Мол, она «слишком молода», даже четырёхсот лет не исполнилось. Я же более чем уверен: без природника мы проглядим нечто важное. Неспроста этот парень выдвинул такое условие!

– Ты подозреваешь патера?! – мы с мамой ахаем одновременно.

– Я подозреваю всех, а особенно тех, кто препятствует следствию. Поэтому и договорился с госпожой Шеус о подмене.

– В таком случае ты многое упустил, – мама садится в моё кресло. – Во-первых, принимать облик по портрету – плохая идея. Какой у госпожи Шеус рост? Осанка? Как она ходит, разговаривает, жестикулирует? Вы можете столкнуться с её хорошими знакомыми, а не только с теми, кто видел по визору пару раз. Насколько мне известно, госпожа Шеус – дама общительная. Во-вторых, одежда. Рост Лин – сто семьдесят восемь со́нов, её брючный костюм за почтенной госпожой поволочётся по полу. Да и не носят в шестьсот лет…

– В пятьсот девяносто восемь.

– Хорошо, почти в шестьсот не носят молодёжные фасоны и облегающие блузки. Я уж не говорю о белье. Какой бы стройной ни была госпожа Шеуз, это не сорокалетняя девочка. Не хотелось бы, чтобы Лин провела день без возможности вздохнуть.

– Об этом я не подумал, – винится Алан. – И что ты предлагаешь?

– Отправляйтесь к госпоже Шеус, пусть Лин посмотрит на неё и скопирует манеры. Заодно и одолжите вещи из гардероба.

Алан подносит к лицу браслет связи:

– Госпожа Шеус, нужна ваша помощь. Сейчас будем, – он подаёт мне руку. – Идём, Лин. Твоя мама права: нужно подготовиться получше.

Хочется запрыгать от радости, словно только что вылупившийся виверн, но я осаждаю себя. Мой восторг неуместен. Убит человек, даже не просто человек – патер! И всё же это моё первое расследование убийства, к тому же вместе с Аланом! Не папки из архивов, не отчёты и сводки – серьёзное преступление, для раскрытия которого требуется моя помощь.

Из портала я выхожу необычайно сосредоточенной. Арочные своды, мраморные плиты на полу и старомодный интерьер холла свидетельствуют о том, что дом госпожи Шеус находится не в Аури. Судя по шероховатому камню, из которого сложены стены, зданию не менее шести-семи тысяч лет. Шеус выходит нас встречать в кокетливом атласном халате с кружевами. На расстоянии пяти со́неннов её легко принять за мамину ровесницу. Лишь вблизи становится заметен возраст: тщательно подкрашенные брови и ресницы и не настолько гладкая кожа, хотя на морщины нет и намёка. Она с весёлым любопытством смотрит на меня и приветливо кивает Алану:

– Неужели ты взял ещё ученицу? Шелдона тебе мало?

– Увы, это дарование мне не отдали, – разводит руками Алан. – Прошу любить и жаловать: Али́на Шэнон, дочь Кайла и Ани Шэнон. Та самая девушка, которая будет вас изображать. Надо одеть её так, чтобы никто не заподозрил подмены.

– Ух ты, природница! – карие глаза госпожи сверкают. – Алан, всё это замечательно, но тогда мне придётся сидеть дома? Не могут же параллельно существовать две Лары Шеус!

– Считайте, что у вас оплачиваемый выходной. Запритесь, не принимайте гостей, не отвечайте на вызовы и не подходите к окнам.

Госпожа Шеус понятливо кивает, берёт меня за руку и ведёт на второй этаж, в спальню.

– Жаль, что у нас мало времени, – бормочет она по пути. – А правда, что вместе с обликом вы копируете и голос?

– Да, – подтверждаю я и спешу объяснить: – Это получается само собой. Голос образуется, когда воздух проходит через грудную клетку и гортань. Если изменить внутренние органы, меняются и голосовые связки.

– Чрезвычайно интересно, – госпожа Шеус открывает шкаф и начинает перебирать наряды. – Что ж, выберем тебе платье… Почему ты морщишься?

– В платье неудобно, – отвечаю честно. – Не наклонишься и никуда не залезешь.

От звонкого смеха хозяйки дребезжат хрустальные подвески бра над кроватью.

– Дорогая моя девочка, если в старом теле ты проявишь молодую прыть, никакие наряды не спасут от косых взглядов! Я не скачу юным нэ́кром уже лет тридцать, а последние четыре года и вовсе семеню нога за ногу. Взгляни, это платье у меня любимое: оно всегда приносило мне удачу. К нему комплект белья, колготки и туфли. Переодевайся, я отвернусь.

– Вы очень добры, – смущаюсь я.

Менять облик при ком-то постороннем неловко, стараюсь проделать всё быстро. Природная энергия отличается от других, с ней следует обращаться как с разумным существом. Это не коварная мощь стихийника, не прямолинейный напор боевика и не послушная сила универсала. Магии внутри меня нужно подробно объяснить, чего я хочу. Дальше она справляется самостоятельно: перестраивает тело, уменьшает рост, прибавляет объём, осветляет, укорачивает и завивает в кольца волосы, меняет цвет радужек. Не больно, но неприятно, щекотно. Браслет связи впивается в запястье, я поскорее ослабляю замок и переставляю застёжку на целый сон. Бельё у госпожи Шеус вовсе не старушечье – очень даже стильное, винного цвета, в тон элегантному платью. Плотные колготы утягивают бёдра, удобные мягкие туфли на низком каблуке явно ношены и жать не должны. Расправляю подол и тихонько кашляю.

– Как странно видеть себя со стороны! – выдыхает госпожа Шеус. – Согласись, для своего возраста я вполне ещё ничего!

Да… Только пятьсот девяносто восемь – не сорок три. Конечно, я не постарела и физическую форму не утратила, но в чужом теле неуютно, особенно чувствуется разница в росте. Чтобы привыкнуть к смещённому центру тяжести, прохожусь по спальне, подражая мелким шажкам Шеус.

– Отлично! – восклицает она. – Теперь последний штрих – макияж. Ты-то и так красавица, а я никогда не появляюсь на людях без косметики. И надо убрать волосы, заколки в шкатулке… нет, лучше я всё сделаю сама.

Она скалывает пару моих – или своих? – боковых прядей на затылке, затем подводит мне губы помадой, а ресницы – новомодной магической тушью и смеётся:

– Крашу сама себя! Ну, Алан, ну выдумщик! Вторая сотня лет, а мальчишка мальчишкой! Серьёзное хоть дело?

Я мнусь, не зная, вправе ли рассказывать об убийстве. Шеус понимает правильно:

– И то верно: без разрешения не болтай. И не бегай! Нога за ногу, помнишь?

– Помню, – её голосом говорю я. – Спасибо, госпожа Шеус.

– Успеха, госпожа Шеус, – желает она. – Пойду старые альбомы со снимками разбирать, раз такая оказия. Забыла уже, когда я бездельничала… Слушай, а разыграем-ка мы Алана?

Она живо скидывает халат, надевает его на меня поверх платья и подмигивает:

– Расскажешь потом!

По лестнице я спускаюсь медленно. Притворяться особо не приходится: в обтягивающем платье не побегаешь. Алан с кем-то разговаривает, держа браслет у самых губ, оборачивается и строго сдвигает брови:

– Госпожа Шеус, где Лин?

– Прихорашивается, – я стараюсь копировать жизнерадостный тон госпожи Шеус. – Алан, неужели никого постарше не нашлось?

– Юность – недостаток, который проходит со временем, – он почему-то становится грустным. – Поверьте, Лин – идеальная кандидатура. Лишь бы её отец не подпалил меня пульсаром за то, что втягиваю ребёнка в серьёзное расследование.

– Я не ребёнок, – обиженно закусываю губу и снимаю халат.

Алан растерянно моргает, становясь при этом очень милым. Затем одобрительно хмыкает:

– Отлично, Лин! Слушай, я не стал говорить при Ани, но произошедшее убийство просто кошмарное. Покойным словно стая угров позавтракала. Ты не упадёшь в обморок при виде крови?

– Если ты забыл, я боевик! – бурно возмущаюсь я. – Залечивала и свои, и чужие раны! Моему напарнику виверн ногу откусил, как ты думаешь, кто оказывал первую помощь?!

– Всё, всё, извини, – Алан открывает портал. – Ну, госпожа Шеус, приступим.

Глава 3

Центральный храм Аури расположен на широкой площади. Семь острых белых шпилей возносятся высоко вверх, между ними мерцают крошечные звёздочки. Если посмотреть магическим зрением, эти звёзды отливают разными цветами – голубым, коричневым, синим, жёлтым, травянисто-зелёным и индиго.

У многоступенчатой входной арки сбились в кучку служители Всевышнего, которым сейчас точно не до оттенков звёздочек. Кто-то в традиционной белоснежной мантии, кто-то в обыкновенном костюме, один симпатичный патер вообще в домашней рубашке и брюках.

– Светлого утра, – здоровается Алан.

– Светлого утра, сын мой, – откликается пожилой патер с печальными голубыми глазами. Мягкий ласковый голос противоречит унылому виду и скорбно опущенным плечам. – Светлого утра, дочь моя. Проходите, брат Ни́кос ждёт вас.

Внутри храма напряжённая тишина, наши шаги отдаются звонким эхом. В воздухе чувствуется неприятный запах, перемешанный с сильным цветочным ароматом. Купол из семи сегментов сияет, отчего создаётся ощущение, что с потолка изливается Божественный свет. Посреди круглого зала неподвижно завис сотканный из этого света образ Всевышнего. Под ним постамент с цветами – почему-то красными с белым. Пёстрые гвоздики среди абсолютной белизны режут глаз. Большую часть постамента закрывают две спины, одна из которых кажется мне знакомой.

Мы подходим ближе, стоящие оборачиваются, и дядя Коэн коротко нам кивает. Если он и удивлён моим присутствием, то не показывает виду. Его спутник, очень красивый и совсем юный патер, ненамного старше меня, делает шаг вперёд:

– Господин Эрол, я не думаю, что госпоже следует на это смотреть.

– Госпожа Ларина Шеус – бывший следователь УМКи, – сухо отвечает Алан. – Вы сами ограничили круг допущенных лиц, господин Никос, и единственный профессионал среди членов Совета – женщина.

– Насколько мне известно, вы тоже следователь.

– Тогда вам должно быть известно, что я ни дня не отработал по специальности, а за сто с лишним лет можно забыть всё, чему учат в университете.

Фраза царапает. Папа не устаёт повторять, что Алан – прирождённый розыскник. «У тебя настоящий талант, Ал. Нюх на скрытое зло. Передашь полномочия Шелдону – выбирай любую УМКу, подпишу приказ не глядя». И пусть я прекрасно понимаю, отчего Алан притворяется, что он слабее, чем на самом деле, мне неприятно это слышать. Архимаг Кериза – мой идеал с шести лет. Почему, почему, почему его учеником стал Шед, а не я!

Патер переводит строгий взгляд на меня, и я замираю. Обычно служители Всевышнего переполнены благости, но господин Никос напоминает изображение с фрески храма – карающего ангела с двумя боевыми пульсарами в руках. Тонкие тёмные брови сурово сдвинуты, бледные губы поджаты, светлые до прозрачности глаза пронзают собеседника не хуже пульсаров.

– Я предупредил.

Таким тоном предупреждают о том, что за грехи ты попадёшь в геенну огненную. Ноги прилипают к полу, словно под заклинанием Заморозки. Напоминаю себе, что я – уважаемая госпожа Шеус, опытный боевик и профессионал, вот уже век член Совета Магов, и спокойно – надеюсь, что спокойно! – иду вперёд. Неприятный запах, который я уловила ещё при входе в храм, усиливается. Спасибо Алану, что дал время подготовиться. Несмотря на браваду, мне не так уж часто приходилось сталкиваться с кровью. Виверны обыкновенно плюются огнём или сбивают противника могучим корпусом, самыми распространёнными травмами в нашем отряде были ожоги и переломы. Притом в пустошах, где каждый день идёт бой с тварями, ты готова к любым кровавым зрелищам, а в центре Кериза, тем более в храме, – нет.

Кровь обладает странной особенностью. Когда видишь её в сериале или на снимке, то воспринимаешь совершенно иначе – гораздо терпимее. Сцена в визофильме может изображать атаку дэргов со всеми жуткими подробностями, почище чем в реальном бою, но при этом ты не теряешь способность рассуждать здраво. А в жизни от одного запаха сразу подкатывает тошнота и возникает необъяснимый, иррациональный страх. Мой учитель называет это памятью предков: в людях заложено инстинктивное желание убраться подальше от опасности.

В теле на постаменте невозможно опознать того привлекательного брюнета, который недавно выступал по визору. Это вообще сложно назвать человеком. Крови столько, что приходится унимать бешеное сердцебиение, и лишь потом я выделяю детали. Кожа не содрана, как мне показалось вначале, она изрезана, словно убийца в ярости наносил рану за раной. Затем я приглядываюсь и с содроганием понимаю, что все порезы – это то ли цифры, то ли буквы. В кровавом месиве не разобрать.

Приходится ещё раз напомнить себе: я не Лин Шэнон, которой позволительно заорать от ужаса. Почтенная госпожа Шеус всегда хладнокровна и энергична. Поэтому я загоняю эмоции поглубже и начинаю снимать место преступления. Снимок – простейшая бытовая магия, отличное средство взять себя в руки. Строго по инструкции: сначала общие планы с привязками к помещению, затем тело и после всего крупно отдельные детали. Заодно отмечаю основные факты. Время смерти – восемь часов двадцать девять минут, причина – обильная кровопотеря, несовместимая с жизнью, орудие убийства – обычный кухонный нож. Этим ножом господина Алонио методично резали не менее получаса. Первые порезы были просто царапинами, однако следы борьбы отсутствуют. Я склоняюсь над телом, стараясь не морщиться от запаха крови. Заклинание Сладкого Сна, усиленное раз в десять.

– Почему он не защищался? – гневно спрашивает господин Никос.

– Его усыпили заклинанием, – подтверждает моё заключение дядя Коэн.

– Не держите меня за идиота, – отрезает патер. – Это я и сам прекрасно вижу! Алонио – маг высшего уровня. Он не дал бы себя усыпить! Ему внушили не сопротивляться!

– Тогда зачем вы задаёте вопросы, на которые знаете ответ? – прищуривается Алан.

– Потому что все понимают, чьих это рук дело! – патер сжимает кулаки. – Это богомерзкая природная магия, которой не место в Керизе! Не удивлюсь, если выяснится, что Алонио изрезал себя сам, повинуясь внушению!

– Дорогой господин Никос, – вкрадчиво замечает дядя Коэн, – возьмите нож и попробуйте нанести себе такие порезы сзади. Никакая богомерзкая магия на подобное не способна, разве что она отрастит вам ещё одну руку на спине и глаза на затылке. К тому же природникам нет надобности кому-либо что-то внушать: они воздействуют на живые организмы напрямую, без ведома хозяина тела.

– Более того, внушать умеет любой маг в Керизе, независимо от направленности дара, – подхватывает Алан. – Кстати, о направленности. Любой природник с ходу определит, маг какой энергии воздействовал на господина Алонио. Почему вы против его присутствия в храме?

– Ни за что! Эти… – пастор проглатывает словечко наподобие «тварей», – не скажут правды. Будут покрывать себе подобных. И постороннее вмешательство нам не требуется. Мы были обязаны уведомить Совет Магов – мы его уведомили. Верховное Собрание выберет следующего понтифика, он и назначит комиссию по расследованию. Не смею вас задерживать.

– Простите, господин Никос, – холодно произносит Алан. – Пусть служители Всевышнего и не подчиняются Совету, однако правосудие для всех едино. Управление Магического Контроля в первую очередь рассматривает убийство господина Алонио как нарушение законов Кериза. В соответствии с этими законами мы и собираемся действовать. Опросим свидетелей и подозреваемых, установим и накажем виновного. Мы и так идём на значительные уступки, уважая ваше стремление не предавать огласке ужасные обстоятельства смерти понтифика. Вместо рядовых сотрудников УМКи этим делом займусь я лично.

– Желаю удачи, – издевательски кланяется патер. – Запретить вам исполнять ваш долг я не могу. Вы закончили здесь? Нам нужно подготовить тело Алонио к последнему пути.

В глазах Алана вспыхивает недобрый огонёк. Он вскидывает руку, и вся кровь с постамента, цветов и тела покойного исчезает. Становится видно, что порезы на коже понтифика – это цифра один, которую убийца вырезал бесчисленное количество раз. Пока патер задыхается от негодования, я очень быстро делаю снимки.

– Вы… вы… – господин Никос не находит подходящих слов. – Как вы посмели?!

– Упростил вам приготовления, – взгляд Алана не менее яростный. – Или вы собирались провожать господина Алонио в таком виде?

Дядя Коэн негромко кашляет, привлекая внимание:

– Господин Никос, простите. Нам необходимо опросить того патера, который первым нашёл тело, затем взять показания у всех служащих храма. Деликатность расследования не позволяет вызвать их в УМКу, не найдётся ли у вас здесь помещения, где мы могли бы побеседовать без помех?

Огромным усилием воли патер подавляет гнев и указывает на боковой проход между колоннами:

– Следуйте за мной.

Иду за грозным патером. Его спина в шаге от меня, белая мантия обтягивает неплохую мускулатуру. Светло-русые, не пепельные, а какого-то песочного цвета волосы небрежно сплетены в косу и связаны серым шнурком. В голову лезут дурацкие мысли: интересно, а что священнослужители надевают под мантии? В этот момент патер оборачивается и хмурит лоб:

– Госпожа Шеус, могу я надеяться, что ваши снимки не попадут в газеты?

– У членов Совета нет привычки делиться с журналистами следственными материалами, – за меня резко бросает Алан.

– Я предпочёл бы услышать госпожу, – не унимается патер.