Глава 3

Взгляд Михаила невольно устремился в окно, больше здесь смотреть было не на что. Напротив сидела ничем не примечательная старушонка, все время охала и сморкалась в выцветший носовой платок. Рядом с ней расположился пьяный деревенский мужик в ватнике и скошенной набок шапке-ушанке, от здоровяка исходил лютый перегар, он с трудом справлялся с задачей усидеть ровно, то и дело норовя пристроить голову на плечо старушке, на что та резким движением вполоборота разворачивалась, здоровяк просыпался и сурово надув губы, будто ребенок, у которого отняли конфетку, озирался по сторонам в поисках обидчика, пока снова не проваливался в беспокойный сон. Михаил устремил взор в окно, силясь разглядеть сквозь непроглядную тьму хоть что-то. Мимо то и дело проплывали огни одиноких семафоров, освещавших живую стену деревьев, принимавших причудливую форму под неверным светом дорожных огней. С момента отправления электрички Анатолий не проронил ни слова, находился где-то в глубине мыслей и лишь изредка поглядывал на ловкую старушонку.

Михаил не решался с ним заговорить, а может быть, и не хотел. Он лишь смотрел на ночной лес и задавался вопросом, что скрывается за этой непроглядной тьмой.

Именно такой же тьмой ему казалась дальнейшая судьба, он не знал, что с ним будет завтра, но отчаянно вглядывался вперед, подобно морякам, смотрящим в густой туман, хранящим в сердце надежду, что где-то за ним ждет родной берег, прекрасно понимая, что там может скрываться и айсберг, коварно затаившийся во мгле в ожидании добычи.

Электричка сбавила ход, подала пару гудков, и вскоре за поворотом показалось несколько освещенных дворов, а вслед за ними из темноты появился перрон с покосившимся деревянным домом смотрителя.

Сидящая напротив старушка заметно оживилась и принялась собирать котомки, а после, люто выругавшись на пьяного соседа, начала что было сил его тормошить, покрывая последнего всеми бранными словами, услышанными за длинную жизнь.

Алкаш в ответ лишь виновато моргал, но поняв, что происходит, поднялся и, забрав из рук женщины котомки, отправился к дверям.

Взор бабушки обратился к Анатолию.

– Уж простите моего сынка, пьет беспробудно, – с этими словами старушка удалилась вслед за нетрезвым чадом. Анатолий потеребил Михаила за рукав и чуть слышно проговорил:

– Это наша станция, – а после поднялся и направился к выходу.

Вскоре, издавая протяжный металлический скрежет, электричка остановилась, и Михаил неохотно шагнул из освещённого вагона во мрак неизвестности.

Прохладный воздух принял пассажиров в крепкие объятия. Михаил натянул шапку и запахнул куртку, опоясавшись ремнем, ибо половина пуговиц на тулупе отсутствовала.

Неожиданно дурная привычка превратилась в навязчивое желание.

Анатолий будто почувствовал это и достал из-за пазухи бутылку пива, отглотнул напиток и передал емкость Михаилу, жадно принявшему пойло, осушив в один глоток остатки спиртного и швырнув бутылку в кусты.

Анатолий покосился на Михаила, что-то проговорив о природе и мерзких крысах, ее загрязняющих, но Михаилу было все равно. Алкоголь приятно обжигал пустой желудок и, изрядно опьянив, придавал сил. Так что Михаил молча следовал за своим провожатым.

Шли они с полчаса в обход деревни, держась ближе к опушке леса. Михаилу начало казаться, что они ходят кругами и никогда не доберутся до места, как Анатолий остановился и указал рукой вдаль. В стороне от домов на окраине деревни виднелся силуэт двухэтажного деревянного дома. Немного пройдя, они уперлись в ветховатый забор из валежника, Анатолий отогнул одну из палок и отошел в сторону, пропуская Михаила вперед. Пройдя огородом, они очутились на пороге покосившегося от старости домишки. Анатолий так же молча отворил дверь и, отойдя в сторону, пропустил гостя.

Михаил проскользнул в темный коридор, полный плотного застойного воздуха, вытесняя из него залежавшийся мрак, давивший всей массой на любого, кто рискнет сюда войти.

Хозяин прошел следом и, усевшись на деревянный табурет, снял сапоги и молча уставился на гостя.

Михаилу стало не по себе от такого взгляда. Была в нем какая-то необъяснимая угроза, но каждодневно ловивший на себе сотни ожесточенных взоров проходящих мимо людей бродяга попытался списать это на тяжести пути. Не хотелось Михаилу думать, что у нового знакомого может быть подобный взгляд, но будучи опытным бездомным, он, подобно уличному псу, научился определять степень исходящей от посторонних угрозы, глаза говорят о многом, ведь это зеркало души. А по-другому было и не выжить в этом опасном мире, где каждый прохожий может являться настоящей угрозой. Бывало, конечно, что многие впоследствии меняли гнев на милость и даже подавали бедолаге мелочевку. Но именно с этим взором он не ошибся, ему уже однажды приходилось встречать что-то похожее: ненависть, злобу, жажду крови. Вот и сейчас он даже сквозь непроглядный мрак почувствовал остановившийся на себе взор хищника, и по спине пробежали мурашки. На мгновенье страх охватил все тело, обездвижил, лишая любой возможности на спасенье. И в голову отчетливо вернулись ужасные события давно минувших дней, будто это происходило сейчас.

***

В один из ничем не примечательных дней Михаил как обычно сидел на своем привычном месте в подземном переходе, расположившись на накрытом картонкой небольшом куске фанеры, подостланном на холодный гранитный пол. День этот особенно запомнился Михаилу, он был предпраздничным, перед Рождеством, и оказался довольно прибыльным. Рассчитавшись с поборниками, собирающими дань с бомжей за возможность располагаться в хорошем людном месте, Михаил радовался, что удалось оставить себе несколько соток, и к вечеру скудный сухой ужин вполне можно будет разбавить бутылкой водки.

Не успели мысли о застолье отступить, как Михаил увидел перед собой четверых молодых людей. Все как один в бомберах и берцах, с обритыми наголо головами. Михаил и раньше встречал скинхедов, и сразу старался ретироваться в людное место или поднять шум, обращая на себя внимание прохожих. А то и вовсе приходилось обращаться к милиционерам, являвшимися куда меньшей угрозой, чем отмороженная молодежь, считавшая бродяг недостойными жизни, но сегодня молодчикам удалось застать его врасплох.

Почувствовав решительный настрой скинхедов, Михаил даже не пытался пошевелиться, все еще храня надежду отделаться малой кровью.

– Вставай, сучара, – проговорил скинхед с кривым, видимо, выдержавшим не один удар носом.

– Бить будете? – чуть слышно произнес Михаил.

– В тебе здоровья грош, убогий, давай бабло! – проговорил другой.

Михаил на секунду прикинул, что к чему, и, поняв, что деньги можно заработать снова, вынул заветные три сотни и протянул их вверх, не подымаясь с места.

Один из парней вырвал деньги, смачно сплюнул на пол и саданул кулаком в скулу Михаилу. Бродяга взвыл.

– Заткнись, бомжара, – прокричал один из парней. – Это все?

– Клянусь богом.

– Точно? А если найду?

– Клянусь богом, это все деньги.

– Что-то ты часто своим грязным ртом Бога вспоминаешь, – проговорил горбоносый. – Пойдем на улицу, потолкуем.

Михаил поднялся, прикинул шансы убежать и в ту же минуту был подхвачен под руки и почти внесен вверх по лестничному переходу. Михаил обреченно пошел в сопровождении скинхедов, ежесекундно озираясь по сторонам в поисках милицейского патруля.

Вскоре вокзальная площадь сменилась железнодорожными путями, и скинхеды завернули в закоулок меж одноэтажных складских построек.

С ходу Михаил получил удар ногой и упал, распластавшись на земле.

– Не бейте, Христом Богом молю, – взревел бродяга, встав на колени перед обидчиками.

– Ты что, от нас прятаться решил, сучара? Долго ты бегал.

– Простите, простите меня, Богом молю.

– Не упоминай имя Господа всуе, – проговорил один из обидчиков, и в следующее мгновенье последовала серия ударов ногами.

– Как накажем этого бегуна? – обратился горбоносый к своим товарищам, а после, не дожидаясь ответа, подошёл к стоящей рядом разрушенной хибаре, отломал пару досок и, вытащив из них несколько длинных гвоздей, вернулся к Михаилу.

– Сейчас я приближу тебя к Господу, раз ты так часто его вспоминаешь.

– Не надо, – заревел Михаил, но град ударов вновь посыпался на бедолагу.

Молодчики пинали ногами, били руками и отрывали куски одежды до тех пор, пока Михаил не очутился на земле обездвиженный, в чем мать родила.

Он почувствовал, как его перевернули на спину, после увидел кирпич, мелькнул ржавый гвоздь, и резкая боль пронзила все тело. На губах отчетливо ощущался металлический привкус крови, крик отчаянья вырвался из глотки и тут же был приглушен подошвой сапога.

– Это еще не все, сука, терпи, как Бог терпел, – проговорил горбоносый скинхед, заглянув так глубоко в глаза жертвы, что, должно быть, увидел душу. Именно этот взгляд и запомнился Михаилу, отложился где-то глубоко в памяти и еще много раз снился в кошмарах.

Вскоре силы и сознание покинули и без того ослабшее тело. На мгновенье им овладело осознание всей нелепости происходящего. Безумие мира, в котором человека могут лишить жизни лишь за то, что он не похож на других. И лишь его нынешнее низкое социальное положение дает душегубам право на убийство, они даже не задумываются, что лишают жизни человека. Михаил будто бы ушел в пространство, взглянул на себя со стороны, на мгновенье примерив роль фантома. Казалось вместе с кровью из тела утекает и жизнь. Странные ритмичные стуки, похожие на монотонный перезвон церковных колоколов, отбивали ритм сердца, с каждым мгновеньем удлиняя интервалы ударов, норовя и вовсе заглохнуть без должной встряски.

Но она все не приходила, да и нужна ли она была, может, лучше закончить жалкое существование в убогом обличии? Михаил приготовился умереть, но у судьбы на его счет были другие планы.

Работник пути, в чью профессиональную обязанность входит обход железнодорожных рельсов, промерзнув должным образом, решил на пару минут отделиться от рабочей бригады и завернуть в укромный уголок, дабы там в гордом одиночестве опустошить приготовленный утром чекланчик с горючей жидкостью, впустив в свое тело столь нужное заветное тепло.

Рука потянулась под телогрейку, где в нагрудном кармане у сердца лежал столь нужный пузырек. С ходу завернув за угол, скинув на землю крышку бутылки, рабочий шумно выдохнул и, прищурив от удовольствия глаза, решил в один глоток покончить с пойлом, как взгляд его остановился на лежащем в озере крови истерзанном человеке. Бутылка выпала из ослабшей на мгновенье руки дорожного рабочего. Пулей он бросился к товарищам и, отобрав у опешившего бригадира рацию, сообщил об ужасной находке в диспетчерскую, а после вновь вернулся к изуродованному телу уже в сопровождении коллег.

***

Михаил очнулся на полу в комнате. Рядом в кресле сидел Анатолий. Будто почувствовав пробуждение гостя, он, не поворачиваясь, заговорил:

– Видимо, это последствия отравления. Ты уж извини, что не уложил тебя на диван. Пойдем, – Анатолий порывисто поднялся с кресла и, не дожидаясь Михаила, вышел на улицу. Во дворе было темно, хоть глаз выколи, лишь слабая лампочка над крыльцом, как могла, разгоняла мрак ночи.

Анатолий закурил и указал вдаль.

– Складывай свою одежду в кучу вон на том пепелище и потом иди в душ, там хозяйственное мыло и бритва, приведи себя в порядок, а я пока подыщу для тебя чистую одежду.