3

Еще несколько слов о том, каким был мой друг. При всем своем уме, который удачно сочетался с чувством юмора, на тех, кто не имел возможности и желания узнать его поближе, он все же производил впечатление дуболомного Иванушки-дурачка: коренастый, ростом под два метра, он предпочитал ходить облаченным во все черное, отчего его считали либо рокером, либо гопником.

К счастью, Павел представлял собой нечто среднее из этих двух: все потому, что он жил в опасном районе. Об этом я тоже упоминал, но все-таки. Я бы хотел, чтобы вы понимали, что он жил в районе, где, выходя на прогулку, ради собственного блага было бы полезным прихватить прут строительной арматуры, который можно удачно спрятать в рукаве своей кожанки. И нет чтобы изменить свою внешность и предпочтения в одежде, – нет, Пашу устраивало, что он отпугивает девушек. «Всех отпугивать невозможно. Как раз такие, каким я неприятен, мне меньше всего нужны», – частенько говорил мне он, и ведь был прав, засранец! Не скажу, что Паша слыл донжуаном, но если он и не пользовался у девочек бешеной популярностью, то спросом пользовался точно. Несмотря на свои шмотки, причесон и прочую мишуру.

Какое-то время я пытался с ним спорить, привести его в порядок, но потом смирился с его самонадеянностью и дерзким имиджем. Тот факт, что в выпускном классе мой друг круто изменил свою жизнь, дает мне право, как я считаю, встать на его сторону: как знать, может быть, его наглость была следствием той опасной атмосферы прежней Лиговки, которую он впитал, что называется, с молоком матери, когда некоторых из вас и в проекте-то еще не было.

При всем при этом Паша никогда не знал проблем со своими родителями. Да, он не купался в их любви, а скорее плавал в океане их опаски за его будущее – конец девяностых, перестройка позади, но кто там знает, что нам всем принесут нулевые. Ну ладно, речь не о том, да и беспокоиться за своего ребенка в смутное время нормально. Даже если чадо давно уже выросло. Ну, что-то меня понесло…

На чем это я? Так вот… Жизнь с родными Павла устраивала не во всем, но и проблем особых он с этим никогда не испытывал.

Разве что однажды он не поступил в институт, после чего отец сказал ему: «Сын, или ищи работу, или катись из нашего дома в армию». В армию сынок не захотел и назло отцу удачно нашел и работу, и девушку. После двух лет совместной жизни они расстались. Знаете, как бывает: ты ее еще любишь, а для нее уже все закончено? Ну вот, что-то мне подсказывает, что и у Паши была такая же, как вы говорите, тема. И вот он пакует вещи, чтобы переехать из уютной квартиры на «Приморской» в незамысловатую комнату одной из коммунальных квартир на «Садовой». Там-то все и началось…

Глава 2

Однако мы думаем, что ничего плохого, кроме хорошего, не произойдет. И, быть может, счастье еще озарит нашу горестную жизнь.

Михаил Зощенко. «Голубая книга»

1

Квартиру, на порог которой ступил Паша, можно легко назвать трущобой. Впрочем, я лично за то, чтобы называть вещи своими именами. Если описать одним или несколькими предложениями все, что предстало перед его глазами, то можно сказать так: обстановка в лучших традициях худших советских времен.

Недолго думая, молодой человек оставил свои вещи в коридоре коммуналки. Хотелось отдышаться после подъема по лестнице, осмотреться, а потом уже морально готовым зайти в комнату, в которой придется провести бог знает сколько времени.

На двери невзрачного туалета, потолок которого, видимо, время от времени протекал, какой-то остроумец написал: «Портал в иной мир».

Знакомство с апартаментами Павел начал с кухни, на единственном столе которой стояла советская электрическая плитка на две конфорки. Под этой плиткой с романтичным названием «Мечта» местные тараканы, которых тут было в изобилии, любили греться долгими зимними вечерами. Чу! Смотрите-ка, вот один из них выбежал на секундочку из-под крыши своего теплого пристанища, чтобы в знак приветствия помахать новому жильцу парой своих усов. Позже Паша узнал, что жильцы квартиры называют этих милых созданий Арсениями.

«Мда, Смакаревич был бы здесь точно в почете», – усмехнулся Павел. Вспомнив программу «Смак», он продолжил осматриваться вокруг. В левом углу кухни с облезлыми желтыми стенами стоял древний еле работающий холодильник, а в правом – гладильная доска, которой, судя по всему, никто не пользовался. Вся эта картинка вгоняла Пашу в ступор. Он смотрел на фурнитуру, а фурнитура, казалось, смотрела на него. Чтобы сохранить свой рассудок и уберечь себя от мыслей о собственной ненормальности, Паша прошел из кухни в ванную комнату. Она, как вы понимаете, была под стать кухне и в чем-то, если вы хотите знать мое мнение, даже выигрывала. Что я имею в виду? Ну, если кухня оставляла нас с вами желать ей лучшего, то ванная напоминала место преступления.

В первую очередь обращали на себя внимание истеричные стены, оклеенные картоном кроваво-красного цвета. Ванна была чугунная и хромая, без одной ножки. Протезом для хромой бедняжки служили перевернутая вверх тормашками раковина да пара одиноких кирпичей. Словно пара атлантов, они хмуро и печально выполняли изо дня в день свой сизифов труд, который был таким потому лишь, что его никто здесь не ценил. Вдоль ванны, поверх картона, были прибиты листы фанеры, обтянутые как попало черным полиэтиленом.

Удивительно, но в этом месте была, помимо холодной, и горячая вода. Правда, самого крана для ванной не было предусмотрено: шланг душа врастал в трубу, так что о том, чтобы принять ванну, не могло быть и речи. Сам душ ничем не закреплялся, и если держался, то, как говорится, на соплях или на честном слове.

«Все бы ничего, – думал молодой человек. – Ванна хотя и хреновая, но ведь и я не сахарный, не растаю».

Да вот только позднее парню открылось знание вселенской величины: вылезать из ванны было неудобно, потому что ты рисковал попасть ногой в грязную мокрую тряпку, которой с одинаковой периодичностью подтирались то лужи, то коридор квартиры. При попадании туда ногой не возникало ничего, кроме отвращения, скользкого и омерзительного. Приходилось мыть пятки по новой, а по периметру ванной передвигаться прыжками и перебежками, как в зоне боевых действий. Чтобы не влипнуть в лужу еще раз. Еще в ванной комнате находились две стиральные машинки. Одна, новая, но сломанная и не подлежащая ремонту, стояла здесь просто так. А вторая была общая, старенькая и советская – из тех, что с пропеллером внизу. Как оказалось, стирала она отлично. Процесс этот достоин особенного упоминания: с характерным хрустом махина пережевывала ваше белье, выплескивая на пол море пены, словно какой-нибудь эпилептик, у которого случился очередной припадок.

Удручающую композицию завершали три ряда протянутых из одного конца ванны в другой веревок, на которых обреченно сохла постиранная эпилептоидной машинкой одежда.

– Вам, как мне было бы приятно думать, не приходится надеяться, что лампочки в коммуналке имели облагороженный вид, будучи одетыми в плафоны. Что это за излишество? Лампы – это лампы, и если они дают свет, то ты уже можешь быть счастлив… А голые лампочки по-своему сексуальны, вы не находите?

Итак, помывшийся, чистенький и свеженький, ты отпирал, как обычно для этого места, фанерную дверь, которая в буквальном смысле трещала по швам. Открыл и видишь перед собой единственную на пять комнат квартиры кухонную раковину. В ней, за неимением альтернативы, не стыдно было и руки помыть, и посуду, и носки постирать.

Увидев все это перед собой, Павел понял, что обитатели этого места давным-давно смирились с жилищными условиями. Никто не хотел ничего менять – вот какая истина витала в воздухе, словно табачный дым, который сложно было не уловить – накурено было везде.

Павлик, как вы помните, был домашним мальчиком из полной семьи. Тем не менее с годами он проводил все больше времени во дворе или в гостях у друзей и отдалялся от родных. Думаю, поэтому он давно уже не чувствовал ни тени стеснения при желании наладить контакты с людьми. Так что познакомиться с соседями – такими же жильцами, как и он сам, – было не сложно, а может быть, даже в радость.

О, не стоит полагать, что Паша был из тех, кто стоит над душой и навязывается, – наоборот, ему было комфортно в роли одиночки, но между делом – по дороге из комнаты в туалет, из туалета на кухню и тому подобное – он с удовольствием общался с людьми.

В дальнейшем он увидел, что этот дом вобрал в себя самую разношерстную, потрясающую своей пестротой компанию. В первой комнате – той, что напротив кухни, жили две подруги: обе студентки-первокурсницы, прилетевшие из Новосибирска в Питер на учебу; девушки – будущий дизайнер Алина и экономист Марина – показались нашему герою веселыми и дружелюбными оторвами. К тому же он напомнил им, что они забыли выключить плитку, и в знак благодарности подруги угостили его арбузом.

– Мне-то что? Пофигу, что чуть не сгорели. А вот за тараканов, тараканов-то обидно! – иронизировал Павел. – Теперь кому-то из них придется вставать в очередь на льготы и проходить утомительные экспертизы. Вдруг какой-то обожженный только притворяется инвалидом?

Вторая комната была той самой, в которой жили Паша и его соседка, с которой ему не терпелось познакомиться. Чтобы попасть туда, нужно было зайти за комнату подружек – сразу за ней вам бы открылся живописный и узкий, как тамбур старой электрички, обшарпанный коридор. Можно даже предположить, что в царские времена, когда дом был еще молод и хорош собой, этот скромный коридор был связующим звеном между прислугой и ее господами.

В комнате номер три – то есть за стенкой комнаты, в которой придется жить Павлу, обитала удмуртка Вика со своей дочерью лет одиннадцати.

Наш герой поначалу, кстати, не понял, училась ли эта девочка в школе, но, спросив у соседской дочки совок, чтобы подмести в комнате пол, он был очарован ее ответом: «Собаки у нас нету».

В четвертой комнате зависали молдаванка лет тридцати пяти и украинка, которой было под пятьдесят. Женщины проживали в этой квартире, как оказалось, дольше всех – целых два года.

Последнюю комнату делили между собой два человека: непонятного вида старуха, которая выходила на свет божий крайне редко и все боялась, что ее выселят, – как позже узнал Павел, ее звали Клавдия Васильевна, – и парень, который был не прочь обняться с бутылкой горячительного.

Но все это открылось Павлу позднее, а пока, пошарив по квартире и познакомившись со всеми, кто был дома, он собрал манатки и вошел в свою комнату, не надеясь увидеть внутри ничего сколь-нибудь приличного. Особой радости или облегчения, оказавшись на новом для себя месте, молодой человек пока не испытал. Волоча на себе пожитки, он шаг за шагом шел к своей комнате. Пара секунд, и он откроет картонную дверь с дужками для замка, который был тут не как средство безопасности, а скорее как элемент интерьера, – перед тем как войти, Паша заметил, что эту дверь легко снять с петель, всего лишь приподняв.

– Ай, какая мне разница. Все, что мог, я уже потерял, – сказал он себе, вспоминая расставание со своей бывшей девушкой. – И почему я порчу хорошие отношения, а из плохих стараюсь вылепить конфетку? – выдохнул Паша, пнув ногой дверь в новую, казавшуюся не радужной жизнь.