Стоимость

Роману Валерьевичу Сенчину

– Сколько стоит, говоришь? Смотря кого и смотря у кого ты спрашиваешь. Мы однажды забухали с ребятами в Ломоносове, там у Арнольда дом. Арнольд – не кликуха. Его на самом деле так зовут, хоть он и армянин. Остальные русские. В тот год ему стукнуло пятьдесят четыре. Курим, общаемся. Я в жопу пьяный. Очнулся после накури и спрашиваю: «Пацаны, а где Братан?» «Как где? – отвечают мне ребята. – Он же вчера присел». Я в ахуе. «Когда успел?» – спрашиваю, отказываясь понимать услышанное. Мы с Братаном знаем друг друга с шестнадцати лет. А однажды его чуть не замокрил ножом торчок. Забегает ко мне домой, а рука в крови. Заперся в ванной. Я выхожу в подъезд, бычу на наркомана: – «Ты че, еп?» А тот и на меня с ножом. Отпрыгиваю, мол, в чем дело? Оказывается, Братан его развел на три сотни рублей. Ну я подумал: «Раз у типа в руках нож, лучше отслюнявлю ему триста». Достаю ему бабло, а он говорит: «Не верю. Положи на ступеньку». Я положил, а он забрал и выскочил на улицу, убежал.

И вот теперь мне неловко, что все уже в курсе, а я только узнал. Чувствую себя лохом, потому что с Братаном виделись на той неделе, а сегодня он уже в СИЗО – странно, что быстро закрыли. Меня подташнивает. Когда сходил проблевался, друганы рассказали подробности.

Узнаю, что его сдал ментам местный стукач, который задолжал им крупную сумму, но надеялся, что они простят, если сольет инфу. Еще неизвестно, что страшнее: смерть или надежда, понимаешь? Прикинь, что ты покупаешь у мента траву и колеса. Есть у тебя, допустим, такая привилегия. Ты думаешь: «Раз мне продают, значит, я свой». На самом же деле все хорошее когда-нибудь заканчивается. Мент привыкает левачить, а ты привыкаешь брать у него дурь. Остановиться уже не можешь, но надеешься, что все и дальше будет хорошо. До тех пор, пока у тебя есть деньги.

– А когда лавэха кончается, тебя закрывают за хранение и употребление…

– Угу. Его похоронили бы в любом случае, я вот к чему. Не проходит, наверное, и часа, как мы вваливаемся к стукачу домой. Замер, воняет мочой от страха, но заявление отзывать отказывается. Извиняться тоже не хочет. Сопли текут, слезы. Зубы стучат, скулит, как собака, но упирается. В общем, тряпка. Знаешь, есть вещи, которым нет обратного хода. Секс, например. Если трахаешься, то надо дойти до конца, и в какой-то момент уже не можешь остановиться. Карточная игра, когда азарт захватывает. Драка… Вот и стукач тогда подвис – ни живой уже, ни мертвый. Оставить в живых – смысл тогда было ехать? Гасить на квартире скучно, да и просто – палево.

– Нон-стоп получается.

– Избивали его методично и долго – часа четыре мутузили, вот тебе и нон-стоп. Ровно в двенадцать ночи отнесли в багажник, чисто как дрова. Я запомнил время – кореш пошутил, что если его тут оставить, то он превратится в тыкву. Превратился, только попозже…

– И чего, куда вы его повезли?

– Далеко-глубоко в лес, под Сосновым Бором… Когда прибыли на место, зассанец оживился.

– Жить захотел, вот второе дыхание и открылось.

– Не знаю, что там у него открылось. Толик вытащил из-под седушки дробовик, а я достал ствол – это я знаю твердо. Вышли мы из машины, а живая мишень уже снаружи – Арнольд выпустил. Остальные двое выкапывают яму, рассказывая друг другу анекдоты. «Ты в школе быстро бегал?» – спрашиваю я стукача, толкая вбок. Для меня он уже не человек и даже не тряпка.

– А кто?

– Одушевленная кукла, вот кто… Первым стреляет Толян. Попадает ему в колено.

«Хрящи в хлам, как для холодца», – смеется, и я замечаю, что простреленная нога болтается, как на соплях. Спотыкается и падает, но буквально сразу же подрывается, стонет и рычит – рвется бежать дальше. Сечешь?

– Ага.

– Вот тебе и «ага». Никогда больше я такого не видел.

– И что потом?

– Далеко он не убежал. Я подошел и выстрелил ему в затылок. Потом мы его закопали и засыпали все вокруг хлоркой – чтоб собаки не нашли, если что пойдет не так. В лесу прохладно, но свежо. Небо такого цвета, будто ты черничных ягод раздавил в кружке с молоком – я смотрю на эту красоту и понимаю: скоро в Питере белые ночи – ништяк! А ты спрашиваешь, сколько стоит убийство. Сам же видишь, иногда триста рублей, а порой и вовсе нихуя. Просто мы напились, а Братана не хватало рядом. Его, кстати, отмазали.

– В чем же его тогда подозревали?

– Вот ты смешной! Просто так, что ли, говорят: «Нет тела – нет дела»?

17 апреля 2017, 05:05

Кошелек

Посвящается dima uknow

Середина нулевых. Мы с мамой живем в общаге. Недавно рядом открыли стрип-клуб, музыку из которого хорошо слышно. Это всех бесит, но никто ничего не делает. Мамы нет дома – работает на хлебозаводе в ночную смену уже полгода. Сейчас нас трое: я, Федя и Стас. Сидим, играем в подкидного дурака.

Из окна на нас пялится свежий сентябрьский вечер. На столе тлеет хабарик. Да, я покуриваю, нехороший мальчик.

– Не, пацаны, надоело. – Стас, прыщавый парень, с которым мы когда-то ходили в один садик, опять проиграл в карты. – Сдаюсь. – Он поднимается из-за стола, и стул противно скребет по полу. Мы с Федей смеемся, откладываем колоду в сторону.

Втроем мы соглашаемся, что нужно похавать, и выходим в коридор, где всегда темно и выкручивают лампочки. Там – примерно такие же комнаты, две кухни и душевая на шесть человек: по четным дням моются женщины, а по нечетным мужчины. Один день в неделю отводят на мытье детей. Еще на нашем этаже есть балкон, куда выходят покурить взрослые (если не помещаются, курят на лестнице, хотя нельзя). Кухни, как и толчки, располагаются по обе стороны коридора.

Добрались. В кухне пахнет котлетами, которые мы оставили доготавливаться, накрыв крышкой. Потом парочка пьяных мужиков придумала хлестать тут водяру и говорить за жизнь. Чтобы избежать риска получить сковородкой по башке, мы ушли отсидеться. Сейчас на кухне никого, кроме нас, нет – лафа.

Я беру сковороду, Федя пару тарелок и вилки, а Стасик спрашивает:

– Мих, есть кетчуп?

– Не спрашивай, возьми в холодильнике, – отвечаю я.

Стас достает кетчуп, и я замечаю желтоватое пятно возле его правого глаза – неделю назад Стаса избил отец, и фингал до сих пор не прошел. Наконец возвращаемся в комнату. Там спокойно, есть телек и старенькая SEGA – рубимся иногда в «Mortal Combat». Мама хотела подарить мне компьютер, но я отмазался, зная, что его некуда будет поставить. Мне, конечно, хочется, но он дорогой, и я молчу в тряпочку. Тем более в комп мы играем у Феди – у него нормальные родители и своя комната в двушке.

Федя раскладывает на тарелку котлеты. Предлагает мне одну. Я пробую.

– Вкусно, но уже холодные, – говорю я, как вдруг раздается громкий, наглый стук в дверь.

– Да и пофиг, – жует Федя.

После небольшого перерыва стук повторяется.

– Вы кого-то ждете? – очкует Стас, отвлекаясь от телевизора.

– Нет, не парься. Маза на работе, сам знаешь, – отвечаю я, протягивая другу тарелку.

Когда стучатся в третий раз, я уже не выдерживаю и смотрю в глазок. Узнаю двух пьяных мужиков.

– Соседи, – поясняю я пацанам. Спрашиваю незваных гостей через дверь: – Че надо?

– Слышь, выходи. Выходи, говорю! – старается взять меня басом чудак, заплывший жиром. Ага, счас!

Я выхожу такой, крутой. И тут начинается:

– Ты же полчаса назад на кухне был?

– Был, – киваю я, уже жалея, что высунулся наружу.

– Игорек, а я тебе о чем грил, а!

Игорек сморкается на пол, растирает каплю ботинком и предъявляет:

– Так ты у меня кошелек украл, сука!

– Че, какой кошелек? – Мысль о разводилове посетила слишком поздно. – Я в душе не ведаю…

– Не пизди! – напирает толстяк.

Хватает меня за шиворот и швыряет о стену. Я падаю и сгибаюсь от боли. Пинают. Лицо уже в крови. Нос, похоже, сломан. Удар сыплется за ударом. Слышу, что пацаны выбегают на помощь.

– Эй, вы чего творите? – спрашивает Федя, самый крепкий подросток из нашей компании – ходит на бокс, за что и получил кликуху Боксер.

Пьяные прекращают меня бить.

– Закрываем вашего друга, вот чего, – говорит Игорек, пока жирдяй уже вызывает милицию. Ухмыляется, будто так и надо.

– Видимо, не шутят, – намекаю ребятам я. Не обращая на них внимания, Стас помогает встать на ноги. Отряхиваюсь, говорю ему спасибо.

– Погоди пока спасибо говорить, счас тебе конец придет, поблагодаришь еще, – бросает Игорек мне с издевкой, пока второй общается по трубке.

Быдло уходит курить на лестницу, а мы возвращаемся к себе. Федя хочет закрыть дверь, но я прошу оставить так, чтобы не пропустить приход милиционера. Отмудохали меня конкретно: до носа больно дотронуться, а губа разбита в кровь и уже распухла. Вытираюсь, оторвав туалетной бумаги. Только теперь замечаю, что бордовым заляпан балахон с Эминемом. «Все равно не выкину», – думаю я, пытаясь оттереть, но бесполезняк – стирать надо.

– Ну чего, ты как? – спрашивает Федя.

– Сам видишь,  – отмахиваюсь я и прошу его набрать тазик, чтобы замочить в воде балахон.

– Да, без бэ, – говорит он и, сняв фиолетовую посудину со шкафа, идет на кухню – к раковине.

Стас с виноватым видом доедает котлету. Я выключаю телевизор и смотрю в окошко. На улице уже стемнело. Часы показывают половину двенадцатого ночи.

Федя возвращается с тазом. Я снимаю балахон и кидаю его в воду. Для очистки совести немного посыпал на него «Досей», хотя вряд ли отстирается.

– Ну, чего?

– Ничего, пока на лестнице тусуются, – отвечает Федя.

– Понятно, – говорю я и сажусь есть котлету без особого аппетита.

Ждем. Через полчаса слышу – поднимается, выясняет, как было дело. Пьяные просят пройти к нам с ним вместе.

– Сначала сам, – срезает он и проходит в квартиру, закрывая за собой дверь.

Я ожидал увидеть старпера в погонах, но ошибся. Перед нами стоял молодой человек в форме, белобрысый и подтянутый. В руках папка. «Может быть, для солидности, а может, записывать показания будет», – думаю я. Мне скоро исполняется четырнадцать, и я еще ни разу не был в ментовке. Стремно.

Ребята здороваются с участковым. Я делаю то же самое, заранее благодарный, что они не оставили меня одного.

– Здравствуйте, – отвечает он нам. – Давай присядем, – приглашает за стол.

Сажусь. Смотрит на меня, как на какашку, и говорит:

– Доставай кошелек.

Отвечаю ему честно, как есть:

– Нет у меня их кошелька. Мы вообще с ребятами в карты сидели играли, понимаете? – Показываю ему на колоду. Он ставит папку на пол. Записывать ничего не собирается.

– Возвращай давай, сказочник, а то в обезьянник сейчас поедешь. Моя смена уже заканчивается, понимаешь? – говорит милиционер.

– Да и забирайте! Я бы и рад вернуть, но возвращать нечего, – предпринимаю я последнюю попытку объясниться.

– Реально, мы видели, как его отмутузили. А он всего лишь дверь им открыл, соседи по этажу, – впрягаются ребята, почувствовав, что иначе мне не жить. Я не верю, что все обойдется. Воображаю, что маме придется выкупать меня за большие деньги, которых ей никогда не заработать в одиночку.

– Тут посидите, и мы решим, – отвечает нам молодой человек и выходит за дверь. Как и мы, оставляет ее приоткрытой.

От волнения у меня перехватывает дыхание, словно при первом поцелуе.

– Пацаны! Я будто смотрю приключенческий боевик с Томом Крузом, – говорит Стас, ошалевший от происходящего.

– Закрой рот, идиот, – ругаюсь я. Боксер давит смешок, и мы слушаем, как участковый подзывает к себе быдломужиков. Игорек стоит в полосатых штанинах, причем одна рука в кармане. Обращается:

– Ну что, командир? Нашли лопатник?

– Значит так, мужики. Кошелька у него нет. Если вы сейчас не отзовете жалобу, то я закрою его в обезьяннике…

– О, ну хоть так, братиш, – радуются два придурка.

– …на один день. И потом выпущу за неимением доказательств. Парень дал показания и готов подать встречное заявление, только уже об избиении. Свидетели у него есть, так что загремите вы неслабо. Все ясно?

– Да, командир. – Кореша переглянулись и пришли к единому мнению:

– Может, ну его на фиг? Мы согласны, командир. Вопросов к мальчишке нет.

– Всего доброго, – холодно говорит мент и заходит к нам.

– Спасибо Вам, дядя, – хором заводим мы.

– Только не дядя, а Роман Иванович.

– Хотите котлетку? – предлагает Стас.

– Не, уже дома поем. А где твой папа? Мамы тоже что-то не вижу.

– Мама на заводе по ночам работает. А папы у нас нет, – стыдливо отвечаю я, скрывая, что отец ушел к другой. Я его почти не помню, и поэтому не скучаю.

– Понятно. Если будут вопросы, скажи, пускай зайдет, – кивает Роман Иванович и забирает назад свою папку.

– Хорошо, – соглашаюсь с ним я.

– А курить бросайте, ни к чему это, – говорит участковый перед уходом, заметив на столе хабарик.

Как только Роман Иванович свалил, мы пожали друг другу руки.

– Фух, пацаны, пронесло же! – выдыхает Стас.

– Ага, класс! – резюмирует Боксер.

– По REN-TV должны показывать эротику, – предлагаю я посмотреть.

Довольные, что все кончилось, садимся на диван. Только включили ящик, как в дверь… позвонили.

– Епту, ну кто это еще? – раздражается Федя.

– Может, они вернулись? Не ходи, – бережет меня Стас.

– А вдруг еще кто? – спрашиваю я и из любопытства делаю по-своему.

Точно! Опять соседи.

– Пошли в жопу, свиньи! – кричу я, зная, что теперь они сюда не сунутся, а я не открою.

– Слы, друг. Мы тут кошелек нашли, короче… – Игорек помахал лопатником перед глазком, чтобы я увидел, и убрал его в карман.

– На балконе валялся. Выронили, когда курили, – взялся оправдываться жирдяй. Но я их уже не слушал.

Я смеялся.

13 марта – 15 марта 2017 г., 23:23, Санкт – Петербург